Элита. Взгляд свысока - Волчок Ирина. Страница 20

Настёна вырастет совсем другой.

За месяц в этом закрытом санатории — заповеднике Настёна выросла, похудела, загорела, очень окрепла и научилась болтать, не замолкая, кажется, ни на одну секунду. Валентина сама приехала их забирать, при встрече удивилась, долго рассматривала дочь, осторожно задавала вопросы:

— Тебе тут холосо было? А, Настён? Тебе тут понлавилось?

— Хор-р-рошо! — уверенно отвечала Настёна. — Зер гут! Мама! Надо говорить: понр-р-равилось!

— Ни хрена себе, — задумчиво бормотала Валентина и со странной опаской косилась на Александру. — Это что ж такое, а? Это она уже все говорит, да? И на иностранных языках тоже? А что дальше-то будет?

— Настя пока далеко не все говорит, — честно призналась Александра. — И даже то, что говорит, не всегда понимает до конца. И какие там иностранные языки, что вы… Так, несколько слов. Но я надеюсь, что дальше все будет хорошо. У Насти очень тонкий музыкальный слух, очень цепкая память и выраженная способность к подражанию. Я уверена, что несколькими языками она овладеет без особого труда. К тому же, это ей очень нравится. Врожденный дар, да плюс желание развивать его, да плюс возможность это желание воплотить…

Так Александра метала бисер перед Валентиной все время, пока знакомый бронированный джип вез их домой. Знакомого майора в этот раз не было. И знакомых машин сопровождения с мигалками и сиплыми голосами не было. Наверное, Валентина заметила, что Александра этому обстоятельству удивилась. Злорадно ухмыльнулась, коротко объяснила:

— Окоротили моего понтярщика. Следят, чтобы не превышал… Ну и правильно. Народ голодает, а ему жемчуг мелок. Козел.

Как и в чем окоротили полковника, Александра не поняла. Да особо и не старалась понять. В квартире были тишина, покой, порядок. Валентина появлялась только к ночи — на работе неприятности, — напивалась и засыпала. Полковник вообще не появлялся — они с Валентиной, оказывается, уже развелись. Встречались иногда в охранном агентстве, имущество делили. Особо не собачились, делили по понятиям.

А через неделю после возвращения Настёны из санатория полковник по дочери соскучился. Заехал в субботу до обеда, сказал, что хочет повезти Настёну в парк. Ведь родной отец имеет право провести с ребенком хотя бы один день в месяц?

Настёна от отца отвыкла, наверное. На руки не шла, разговаривать не хотела, отворачивалась. Полковник расстроился.

— Придется тебе с нами ехать, — сказал он Александре. — При тебе она спокойная… Настёна, а если мы Сашу с собой возьмем, ты поедешь?

— Да, — согласилась Настёна. — С Сашей поеду. Она лучше всех.

Наверное, эти слова включили в голове полковника какую-то реакцию. Александра вовремя не поняла опасности. Заметила только, что полковник ни с того — ни с сего прямо в машине стал рассказывать дочери, какой он великий и могучий. Его все слушаются, потому что он самый главный начальник. Всех победит, всех по стенке размажет и в землю зароет. Настёна слушала без интереса, отцу вопросов не задавала. Задавала Александре: это дерево клен? Нет? А кто? Липа? А почему? Полковник хмурился и замолкал.

А потом все это и случилось. В парке было не слишком много народу. Даже мало народу было. Сквозь толпу проталкиваться не приходилось. Наверное, поэтому полковник так долго не мог найти виноватого.

Виноватый сам его нашел.

Тщедушный дядька лет пятидесяти устало шаркал навстречу, нёс обшарпанный полиэтиленовый пакет. Ручка оборвалась, пакет перекосило, из него на землю вывалилась буханка хлеба, и посыпались мелкие картофелины. Дядька ахнул, подхватил пакет двумя руками, спасая остальное содержимое, присел на корточки и принялся суетливо подбирать рассыпанное.

В этот момент с ним поравнялся полковник, ведущий Настёну за руку. Настёна шагнула к дядьке с пакетом, потянула отца, громко сказала:

— Уронил! Сейчас я помогу. Мы все соберем.

— Нет-нет, я сам! — всполошился дядька. — Не надо мне помогать!

Чего он так испугался? Может быть, думал, что кто-то хочет поживиться за его счет? А у него, наверное, и так этот хлеб и эта картошка были единственным пропитанием для всей семьи на целую неделю. В общем, с испугу он, не поднимаясь с корточек и не оглядываясь, поднял одну руку и выставил локоть, вроде бы защищаясь от возможного нападения. Или обозначая границы занятой территории: внимание, идут земляные работы. Что-то в этом роде. Никого он задевать не собирался. Но полковник решил, что собирался. Причем — собирался напасть. И даже уже почти напал. И не на кого-нибудь, а на его дочь!

Полковник что-то сказал водителю, который так и ходил за ними по аллеям парка, и тот побежал к выходу. Дядька уже почти собрал свою картошку в драный пакет, но полковник пнул пакет ногой, и картошка опять рассыпалась. Еще больше.

Дядька поднял голову, посмотрел непонимающе, растерянно спросил:

— Зачем вы так?.. Это же хлеб…

Он даже не рассердился. Он действительно ничего не понимал.

— Папа, зачем? — с той же растерянной интонацией спросила Настёна.

По аллее от выхода бежал водитель. Подбежал, молча кивнул, оглянулся. Александра тоже оглянулась — милиция.

— Давай-ка девочек в машину, — сказал полковник водителю. — Я через пару минут…

Он опять будет показывать свою крутизну, — поняла Александра. Махать кулаками, а потом — удостоверением. Что она могла сделать? По крайней мере, она могла увести ребенка от этой картины.

Александра подхватила Настёну на руки и быстро пошла к выходу из парка, туда, где на асфальтовом пятачке у киосков стояла служебная машина полковника. Прямо под знаком «парковка запрещена». Полковник всегда приказывал оставлять служебную машину именно там, где нельзя. Это кому-нибудь нельзя, а ему все можно.

В машине они ждали недолго, не больше пяти минут. Полковник явился, сел рядом с водителем, весело сказал:

— Поехали.

Александра решила: домой. Вздохнула с облегчением.

Но поехали не домой. Остановились возле какого-то отделения милиции. Полковник полез из машины, поторопил Настёну и Александру:

— Пойдемте скорее. Что вы там возитесь? Самое интересное пропустим. Идите сюда!

— Зачем? — тревожно спросила Александра.

Полковник не ответил. Вошел в здание первый, что-то буркнул вставшему из-за ободранного письменного стола у входа милиционеру, пошел по длинному коридору. Остановился перед одной из дверей, прислушался, оглянулся на Александру с Настёной на руках, кивком подозвал поближе, поставил прямо перед дверью и гордо, весело, с хищным азартом в глазах сказал:

— Вот так будет с каждым, кто тебя обидит. Папка у тебя самый главный. Что он скажет — то все и будут делать. Все! Смотри, Настён!

И распахнул дверь. И слегка подтолкнул ладонью Александру в спину: добро пожаловать. И сам нетерпеливо полез следом, сопя у нее над ухом.

В комнате два милиционера лениво пинали сапогами лежащего на полу человека. Того самого дядьку, который в парке рассыпал картошку из порванного пакета. Третий милиционер сидел за столом и кричал в телефонную трубку, что у него не сто человек, чтобы на всякую ерунду людей посылать. Все обернулись к открывшейся двери, увидели полковника, вытянулись.

— Приказание выполнено! — бодро доложил тот, кто орал по телефону, бросил трубку и вскочил. — Задержанный доставлен и…

Дядька на полу заворочался, поднял разбитое в кровь лицо, нашел заплывшими глазами Настёну, удивленно и растерянно спросил у нее, с трудом шевеля опухшими синими губами:

— Зачем?…

Он и сейчас даже не сердился. Он и сейчас просто ничего не понимал.

— Заглохни, падаль, — тихо и ласково сказал полковник, подскочил к лежащему и пнул его ногой в лицо. — Проси прощения у Настёны…

Настёна страшно закричала, задохнулась и обмякла в руках у Александры, став сразу в два раза тяжелее. Александра шарахнулась за дверь, изо всех сил прижимая к себе будто тряпичное, будто неживое тельце, наткнулась на кого-то в коридоре, в ужасе закричала этому кому-то: