Соавтор неизвестен (СИ) - "Старки". Страница 43

Горинов не ожидал, что он приедет его поздравить. В последнюю суматошную неделю его партнёр и конкурент где-то пропадал, даже проскальзывала мысль, что Архаров обиделся, переживает свою неудачу. Но Андрон знал Матвея Григорьевича: тот не мог обидеться, просто были более важные дела, да и не хотел мешаться под ногами молодого и удачливого. Поэтому, когда Архаров пришёл и поздравил, было приятно, даже камень с плеч упал. Один камень. Ведь была ещё одна тяжесть, что не давала вполне насладиться победой и триумфом. Это сучёнок.

Всю неделю Андрон его не трогал: было не до игрищ. Приносил ему еды, пикировался колкостями, дважды пытался остаться с ним. Но вчера, как только объявили результаты голосования, как только закончились эти громкоголосое «виват» и многоликое «поздравляю», как только он выжал из себя весь запас слов и приготовленных эмоций для интервью, Андрону захотелось быть собой. И только один человек его понимал, знал и устраивал в этом плане. Отец в дорогой клинике рядом с такими же полуживыми почётными пенсионерами, маман в каком-то ашраме в Гималаях — у неё очередное увлечение самоусовершенствованием, — друзей нет, партнёры зачастую жлобы. Кто остаётся? Наречённый братик. С ним Андрон не собирался себя сдерживать, чего стесняться своих садистских наклонностей? Сучёнок ведь давно в курсе.

Какая-то ерунда произошла вчера. Горинов не понял, как это всё случилось, оправдывал себя, что, дескать, мелкий сам виноват: сопротивлялся слишком рьяно, знал ведь, что эта борьба сносит крышу и херит тормоза. Сегодня с утра Андрон даже подумал, что рыжик мёртв. Испугался, оттирал кровь, перематывал руку, прикладывал ухо к сердцу, разлеплял веки, давал пощёчины, пытался пробудить нашатырём. Когда слабые признаки жизни всё-таки появились, он решил, что «пацан живуч как таракан», и унёс его вниз, в подвал, чтобы никто не наткнулся. Но тяжёлый камень всё равно давил внутри, не давал насладиться всласть пафосом момента. Жив ли ещё сучёнок? Не хотелось, чтобы сдох: во-первых, Андрон кайфовал рядом с мелким, во-вторых, придётся придумывать что-то для настырного караульщика.

А у Безуглого какая-то чуйка сработала. Долбил утром в ворота, орал, требовал Давида. Андрон смотрел на несчастного с балкона и улыбался, в то время как причина этого жалкого пикета в непотребном виде находилась у него за спиной, в постели. Охрана Безуглого выгнала.

Горинов прошёлся по кабинету, открыл-закрыл некоторые ящики, заглянул в полупустой сейф, где торжественно восседала печать главы администрации города, провёл пальцами по аппарату внутренней связи, захватил со стола коньяк и распечатал бутылку. Жадно отпил глоток, ослабил галстук. Сел в кресло мэра. Ткнул в зелёную кнопочку (он прекрасно помнил, как управляться с этим аппаратом):

— Элла Геннадьевна, будьте добры, кофе. Я люблю… покрепче.

Андрон отвалился на спинку кресла и стал крутиться на нём, мыча какую-то популярную мелодию. Зазвонил телефон. Молодой мэр посмотрел на экранчик и хмыкнул.

— Алло, я весь у аппарата.

— Вышли все сроки, наша мать должна вернуться.

— Что же вы кудахчете без повода? Я обещал, значит вернётся. Сегодня заканчивается её путёвка в одном чудесном башкирском санатории «Янгантау». Уточните по телефону этого санатория. Узнайте, чем она выехала, и встречайте.

— Без обмана?

— Звоните и узнавайте! Но… не забывайте, что Давид у меня. Он мой залог. И вообще, валите из города. Своего братца забери от моего дома, он уже всех там задрал!

— Нужно поговорить с Давидом.

— Невозможно. Нечего с ним говорить.

— Он жив?

— Жив и счастлив.

— Сомнительно.

— Пока вы молчите и далеко от меня, он жив и счастлив.

— Если мать не приедет сегодня, тебе несдобровать!

— Ну и угрозы! А так сдобровать… Всё, збогем**!

— Прощай!

Андрона выбесил этот разговор с писателем-выпендрёжником. Хорошо, что пожилая секретарша, пережившая трёх мэров, принесла новому господину чашку кофе и шоколадную плитку. Чудесный напиток разгладил намерения Горинова сорвать на ком-нибудь злость. Он даже достал планинг и стал записывать те дела, которые считал срочными: «Нахер всех в комитете по землепользованию», «Обещал хороший телик библиотеке», «Предложить чё-нить Архарову», «Сесть за бюджет», «Узнать у Архарова про врача для с.», «Сменить шофёра»… Планинг обрастал заметками стремительно, кое-где вместо слов были какие-то значки и рожицы.

За этот рабочий день Андрон успел выбросить содержимое полупустых ящиков стола, оставив только пару ведомостей, тетрадь учёта проверки электронного оборудования, список служб администрации с внешними и внутренними телефонами. Через час «работы», через три звонка из соседних регионов, через ещё три чашки кофе он захотел в туалет. Бывает даже с мэрами. Беда только, что сие заведение не уготовано только для царственной особы. Нужно идти на этаж. И он пошёл.

Туалет на этом этаже, конечно же, цивильный, выложенный чёрным кафелем, оборудованный итальянской сантехникой, подсвеченный инопланетными лучами, чтобы все грязные дела совершались загадочней и романтичнее, при звёздах. Предыдущий мэр, видимо, страдал недержанием. На ремонт туалета выделил денег больше, чем на дворец пионеров. Ну и результат соответственный. Даже Андрон, не избалованный вокзальными запашистыми сортирами, считал подобный дворец мочеиспускания абсурдным излишеством. Он заперся в одной из двух кабинок и сразу услышал, что из второго отсека кто-то вышел. «Наверное, уборщица», — подумал Горинов, так как на дверце той кабинки висело объявление «Не работает».

Выйдя из кабинки, Горинов с удивлением обнаружил около раковины вовсе не уборщицу. Там умывался парень. И не то что сам факт испугал Андрона, туалет-то не личный, его испугал сам парень. По спине и заднице видно, что молод, одет в драные джинсы, кожаную куртку болотного цвета с красной звездой на спине. Эта куртка была знакома Горинову, спутать её нельзя было ни с чем, слишком уникальна. Это узнавание ввело новоявленного мэра в ступор, он застыл, уставившись в этот советский символ, выпал из своего времени. Но в дальнейшем всё оказалось ещё невероятнее и страшнее: парень выключил воду и разогнулся. В зеркале Андрон увидел его лицо. Чёрные волосы в продуманном беспорядке, тёмные масляные глаза, крупный, немного хищный нос, тонкие губы с ехидным разрезом рта, брови вразлёт. И главное — на шее, ниже правого уха маленькая татуировка — паук. Андрон издал какой-то хрип, схватился за горло и выдавил:

— Макс? — получилось сипение, Горинов непроизвольно отступил назад.

Человек у зеркала развернулся. Улыбнулся почти ангельски, почти как старый добрый друг:

— Я за тобой. Тебя там заждались.

— Макс? Ты же мёртв…

— Да. Ты тоже! — И только тогда Андрон заметил, что в правой руке у мёртвого Макса пистолет с длинным глушителем на носу. Удивления было больше, чем испуга. Парень быстро вскинул руку и в упор выстрелил. Точно между бровей. Прямо в самый центр этого извращённого ума так, чтобы дать выход теснящимся в голове грандиозным планам и циничным теориям. Пуля впечатала голову в чёрный кафель, и тело Андрона классически мягко сползло вниз, на зеркальный пол. Взгляд мгновенно заморозился, но выражение лица по-прежнему было изумлённым.

Убийца хладнокровно подошёл к телу, подхватил за подмышки, оттащил в кабинку, на которой было написано «Не работает», и усадил на унитаз, прислонив к стенке. Взял сумку, что была припрятана здесь же, вытащил оттуда бумаги с номерами швейцарских счетов, завернул «Глок-18» в эту бумагу и положил оружие на колени трупу. Из сумки же вытащил рыжий парик длинных кудрей и синий халат-униформу для технического персонала, принятый в здании администрации города. Снял куртку, завернул в плотный рулончик, уложил в сумку, туда же кинул перчатку с правой руки. Накинул халат и парик, вышел из кабинки и плотно прикрыл дверь. Достал из кармана халата тряпочку, стёр паука с шеи, прошёлся тряпицей по вентилю крана и ручке туалетной кабинки. Вытащил тюбик губной помады ярко-красного цвета и поверх тонких губ старательно нарисовал пухлые контуры. Подмигнул отражению в зеркале. Увидел там еле заметный на чёрном фоне кровяной подтёк на противоположной стене. Решил не стирать. Подхватил в руку ведро, запихал на дно сумку, сверху положил яркий флакон чистящего средства и губку, ссутулился и, держась тряпицей за ручку, вышел вон.