Сорные травы - Шнейдер Наталья "Емелюшка". Страница 3

В руководствах пишут, что надо держать умирающего на непрямом массаже до приезда «скорой», мол, всегда остается шанс. Но прошло уже больше двадцати минут, а «скорую» у меня вызвать так и не получилось. Судя по тому, что творилось вокруг, помощи я не дождусь.

Я отработал все мероприятия четко. Пора прекращать.

Устало присел рядом. Дико захотелось пить. Нет, алкоголь точно не годился. Вот бы чего-то холодного, шипучего, чтоб прям в нос ударило. Отвлекло. В горле саднило — видно, перестарался при искусственном дыхании.

— Прости, Лен… Плохой из меня Иван-царевич получился.

Я ладонью прикрыл ей глаза, поднял на руки и аккуратно усадил в машину — незачем на грязной дороге лежать. Не смотрелась Лена на асфальте. Никак. Рукавом протер ей лицо, хоть немного убрал кровь — только под носом чуть-чуть запеклось.

Самое противное — не было ощущения потери. А от этого становилось особенно тошно.

Что-то ведь между нами происходило?

Должно же быть мне, черт возьми, больно?

Или я совсем уже профессионально деформировался?

Ни сожаления, ни горя, как будто парализовало все чувства. Я застыл рядом с машиной — задумался, что делать. Надо бы позвонить, предупредить родных, сообщить об аварии. Но тут я понял, что ни имен ее родителей, ни их адреса, даже номера не знаю. Растерянно сунулся в машину — найти телефон Лены или сумочку.

Но тут заорал мой мобильный.

— Иван, в больницу. Срочно, — сухо сказал Олег Данилович, наш главврач.

— Не могу, — просипел я в трубку, откашлялся и продолжил: — Я тут в аварию попал. Куча машин побилась. Знакомая погибла. Я не…

— У нас хуже, — прервал меня Олег Данилович. — На работу. Быстро. И сразу ко мне.

В следующее мгновение он отключился, не дав мне возможности даже согласиться, не говоря уж об обратном. Возражения не принимаются. Жив ли, мертв ли — будь на месте. Это тебе не в офисе штаны просиживать и в экселе таблички набивать. Когда на тебе ответственность за жизни и здоровье людей, сантименты неуместны.

В этом был весь Олег Данилович — близкий друг отца, в какой-то степени его мне заменивший. Даже то, что я в тридцать три стал заведующим хирургическим отделением, в большей мере его подарок. Не мне. Моему отцу. Как потом мне рассказал Олег Данилович, папа сам его попросил. Я тогда, вконец разругавшись с родителем — нашла коса на камень, — решил отправиться в армию прямо со второго курса медицинской академии, блистательно завалив зимнюю сессию. Не знал я тогда, совсем не знал, что Корнилову-старшему оставался всего лишь год — с диагнозом «плоскоклеточный рак легких» долго не живут. Но отец все равно перед смертью позаботился о близких людях, насколько успел. Олега Даниловича устроил на свое место главврача, непонятно каким образом протащив его на эту должность, минуя бюрократию Минздрава — какой смысл до последнего верховодить в больнице, если последние песчинки в часах уже летели вниз. Вот только условие поставил или попросил — кто разберет их отношения, — что если я возьмусь за ум и после армии все же выберу стезю врача, то Олег Данилович устроит меня в больницу и не мытьем, так катаньем сделает хорошим хирургом. Как отец. А потом, если достойным сынуля окажется, отделение хирургическое передаст. То, в котором глава семьи начинал, а потом и долгое время заведовал.

Ох, и поиздевался надо мной дядя Олег, поизмывался всласть. И ночные дежурства чуть ли не в два раза чаще, чем другим, — хотя в этом и было немалое благо, неплохие деньги выходили. И выволочки при всех в коридоре да на планерках, а не в тиши да неге кабинета. И выговоры административные за малейшие проколы. И частое ассистирование на операциях, даже когда после ночной смены ничего не соображаешь.

Но все же выковал скальпель себе под руку — так, чтобы доверять можно было, как своему старому другу. Сделал из меня того, кем бы хотел видеть отец — во всяком случае, я на это надеюсь. И нисколько не жалею, что пришлось все это вытерпеть. Это мое искупление за то, что папа умер, когда я служил в армии — даже на его похороны не попал. Мне теперь всю жизнь искупать — стать если и не лучшим, чем отец, то хотя бы не худшим врачом. Жаль, что таким же человеком-глыбой быть не получается. У Корнилова-старшего точно не было бы этой дурацкой беготни по бабам. Он любил работу, а женщин просто терпел рядом.

До больницы оставалось совсем недалеко. Даже верхние этажи здания уже виднелись. В обычное время я бы прошагал это расстояние минут за десять-одиннадцать. Но сегодня пролетел за пять — видать, адреналинчик действовать начал. Еще подумалось, что надо будет потом зайти к коллегам в неврологическое отделение, чтобы глянули на предмет сотрясения. Вроде бы и голова не кружится, не тошнит, не водит — а ссадина на башке изрядная, до сих пор немного кровит. Знаю по опыту да по рассказам знакомых нейрохирургов, насколько коварны такие удары — бегает человек еще дня три, а потом шлеп на пол, и готов. Кровушка внутри накопилась по-тихому, придавила какую-то зону мозга — и вперед к патану. Не смешно будет, если я к Машке попаду. Но потом, все потом…

По пути попробовал дозвониться до общих с Леной знакомых, чтобы подсказали, как связаться с родителями. Но никто трубку не брал. Пару раз вообще мелодичный голос сообщил, что сеть перегружена. Уже перед входом в больницу вспомнил о Машке, набрал ее номер. Но жена отбила вызов чуть ли не сразу — злая, наверное. Может, даже и догадывается, какие у меня дежурства бывают. Да и пусть догадывается — меня тоже все достало.

Привычно вместо парадного входа рванул через приемник терапии. А там творился форменный бедлам. На полу лежали с десяток человек. Причем их позы намекали, что жизнь в телах если и теплится, то едва-едва. Вокруг бегали, несомненно, родственники. Из общего гомона можно было понять, что обеспокоенные близкие требуют, чтобы немедленно да сей же час к ним спустились реаниматологи, кардиологи, да и сам главврач заодно. Больше всего надрывалась полная, богато, но безвкусно одетая тетка: и «скорая» — сволочи, потому что не дозвонишься, и тут преступники, потому что помощь не оказывают, а она сама мужа перла целый квартал. У тишайшей Елены Ивановны — бессменного врача приемного отделения — щеки уже алели сердечным румянцем, а шея напряглась жгутами жил. Кажется, сейчас будет взрыв — тогда родственники позавидуют тихо лежащим на полу. Тут появились четверо санитаров — и споро утащили два тела. С ними, позабыв про требования, рванула чуть ли не половина митингующих: одни — охраняя унесенных санитарами, другие — требуя, чтобы немедленно занялись их пострадавшими.

Воспользовавшись временным затишьем, я пробрался к двери ординаторской.

— Елена Ивановна, что за бедлам происходит?

— Ой, батюшки, — всплеснула руками женщина, — с вами-то что, Иван Игоревич? У вас кровь идет!

— Уже почти нет, — мрачно пошутил я. — Вся закончилась. Что в больнице творится? Мне Олег Данилович звонил — сказал, проблемы.

— Да не проблемы, а черт-те что. Олег Данилович всех заведующих собирает у себя. Мне сказал, чтобы сразу направляла к нему, если кого увижу.

— А кратко? Что стряслось?

Елена Ивановна наклонилась поближе к окошку и тихо прошептала:

— Иван Игоревич, у нас больше сотни смертей за последний час. Только в больнице. И еще все время несут в приемный покой людей с улицы.

Видимо, выражение лица у меня оказалось соответствующим. Женщина поджала губы, горестно всплеснула руками и так же тихо продолжила:

— И не только пациенты. Еще несколько врачей и сестер. Моя напарница Алевтина Федоровна — царствие ей небесное — так и осталась в сестринской сидеть. Как присела передохнуть, так и отошла.

У меня резко заколотилось сердце. Губы пересохли — вот уж не думал, что так отреагирую. Казалось бы, ко всему привык. Что ж сегодня за день такой? Но постарался успокоить женщину:

— Не беспокойтесь, Елена Ивановна. Сейчас схожу к Олегу Даниловичу и все выясню. Думаю, после собрания станет известно, что происходит.