Вождение вслепую - Брэдбери Рэй Дуглас. Страница 11
Мясника так и перекосило при виде этого жертвоприношения.
— Боже праведный! — вскричал он. — С Жанной д'Арк и то лучше обошлись! Что рекомендуется с этим делать — набивать трубку или жевать?
— Вы лучше посмотрите на свою порцию! — со смехом ответил я. — Она, по-моему, еще дышит!
Когда я пытался жевать свой бифштекс, он шуршал, будто ломкий осенний лист.
Стадлер, как У. К. Филдз, [13] прорубался сквозь живое мясо и тянул за собой каноэ.
Его бифштекс напрашивался на заклание. Мой — на предание земле.
Смаковать такую еду не имело смысла. Очень скоро нас охватило беспокойство, потому что оба чувствовали: придется опять начинать беседу.
Мы ужинали в гнетущем молчании, как старик со старухой, удерживаемые вместе только горечью забытых размолвок, причины которых тоже забылись, оставив после себя досаду и глухую злость.
Чтобы хоть как-то заполнить паузы, мы просили друг друга передать масло. Потом заказывали кофе — это тоже требовало каких-то слов. Наконец каждый из нас откинулся на спинку кресла и, глядя поверх белоснежного льняного поля, салфеток и столовых приборов, уставился на совершенно постороннего человека. Ни с того, ни с сего — вспоминаю этот момент с содроганием — я услышал собственный голос:
— Когда вернемся домой, надо будет непременно встретиться: сходим куда-нибудь поужинать, вспомним эту поездку. Флоренция, солнце, живопись… Договорились?
— Да. — Он опустил свой бокал. — То есть нет!
— Что-что?
— Нет, — без обиняков повторил он. — Зачем кривить душой, Леонард? Там, дома, мы толком друг друга не знали. Да и здесь нас ничто не связывает, просто оба поехали отдохнуть и оказались в одно и то же время в одном и том же месте. Поговорить — и то не о чем, общих интересов никаких. Черт, жаль, конечно, но так и есть. Назначили эту встречу из лучших побуждений или уж не знаю из-за чего. Каждый бродил в одиночку по чужому городу, да и сейчас каждый сам по себе. Прямо как в анекдоте: двое встретились ночью на кладбище, хотели обняться — и прошли друг дружку насквозь. Похоже, верно? Зря мы себя обманываем.
У меня поплыло перед глазами. Зажмурившись, я чуть не поперхнулся от негодования, а потом шумно выдохнул:
— Спасибо за откровенность. В жизни не встречал такого человека, как ты.
— Терпеть не могу откровенность и здравомыслие. — Тут он зашелся смехом. — Весь день пытался тебе дозвониться из города.
— А я — тебе!
— Хотел отменить эту встречу.
— Я тоже!
— У тебя было занято.
— А у тебя никто не отвечал.
— Ну и дела!
— С ума сойти!
Запрокинув головы, мы так хохотали, что чуть не выпали из кресел.
— Вот это номер!
— Целиком и полностью с тобой согласен, — сказал я голосом Оливера Гарди.
— По такому случаю надо заказать еще шампанского!
— Официант!
Мы еле-еле сдерживали смех, пока официант наполнял наши бокалы.
— Нет, кое-что нас все-таки связывает, — сказал Гарри Стаддер.
— Интересно, что же?
— Этот нелепый, идиотский, дурацкий, прекрасный день, от полудня до вечера. Мы всю оставшуюся жизнь будем рассказывать про это знакомым. Как я предложил вместе поужинать, а ты из вежливости согласился, как мы оба пытались отменить встречу, как пришли в ресторан, клокоча от злости, как наговорили друг другу глупостей и как в один миг… — Он не договорил. В глазах блеснула предательская влага, голос дрогнул. — Как в один миг все встало на свои места. Что греха таить: лед растопился из-за этих самых глупостей. И если мы вовремя отсюда уйдем, то можно будет считать, что вечер вполне удался.
Я чокнулся с ним своим бокалом. Нелепость положения никуда не делась, но теперь и на меня нахлынула какая-то теплота.
— Так что по возвращении домой — никаких ужинов.
— Ни-ни.
— Больше не придется вести натужные беседы ни о чем.
— Как-нибудь перекинемся парой слов о погоде — и все.
— Не будем приглашать друг друга в гости.
— За это надо выпить.
— Между прочим, вечер не так уж плох. Что скажешь, старина Леонард Дуглас, мой постоянный покупатель?
— За Гарри Стадлера. — Я поднял бокал. — Куда бы не повела его судьба.
— За меня. И за тебя.
Мы выпили шампанского и посидели минут пять в тепле и блаженстве, как друзья детства, которые вдруг выяснили, что когда-то боготворили одну и ту же прекрасную библиотекаршу, которая прикасалась к их книгам и трепала по щеке. Но воспоминания уже рассеивались.
— Кажется, будет дождь, — сказал я, достав бумажник.
Стадлер бросил на меня такой выразительный взгляд, что мне волей-неволей пришлось вернуть бумажник в карман пиджака.
— Спасибо. Доброй ночи.
— Тебе спасибо, — ответил он. — Как бы там ни было, теперь я не один.
Я опустошил свой бокал, удовлетворенно вздохнул и, повинуясь какому-то порыву, взъерошил редкие волосы Стадлера, а потом стремительным шагом направился к выходу.
В дверях я обернулся. Он это заметил и гаркнул на весь зал:
— Не узнали?
Я притворно помедлил, поскреб в затылке, будто напрягая память, а потом указал на него пальцем и провозгласил:
— Хозяин мясной лавки!
Он поднял бокал:
— Точно! Ваш мясник!
Поспешно сбежав по лестнице, я прошагал по паркету наборного дерева — слишком роскошному, чтобы попирать его ногами. На улице меня встретила гроза.
Подставив лицо дождю, я сделал несколько шагов.
Как ни странно, пришло мне в голову, я теперь тоже не один.
Вымокший до нитки, я засмеялся, втянул голову в плечи и побежал к себе в гостиницу.
Ложки-плошки-финтифлюшки
Fee Fie Foe Fum, 1993 год
Переводчик: Е. Петрова
Почтальон едва не расплавился от зноя, пока брел по тротуару под обжигающим летним солнцем, роняя капли с потного носа и придерживая объемистую кожаную сумку потной ладонью.
— Так, поглядим. Это у нас дом Бартона. Сюда три письма. Одно — Томасу, другое — его женушке Лидди, а третье — бабке. Стало быть, жива еще? Ох уж это старичье, ничто их не берет.
Он бросил письма в ящик и остолбенел.
До его ушей донесся львиный рык.
Почтальон отпрянул, вытаращив глаза.
Тугая дверная пружина исполнила душераздирающую мелодию.
— Доброе утро, Ральф.
— Мое почтение, миссис Бартон. Неужто вы льва взяли в дом?
— Что?
— Льва взяли, говорю. На кухне держите?
Она прислушалась.
— Ах, вот вы о чем! Нет, это наш «мусорганик». Ну, вы понимаете, утилизатор органического мусора.
— Не иначе как супруг ваш прикупил.
— Он самый, кто ж еще? Вы, мужчины, до техники сами не свои. Такой агрегат даже косточки сожрет — и не поперхнется.
— Вы с ним поосторожней. Не ровен час — он и вас заглотит.
— Не посмеет. Я же известная укротительница, — засмеялась хозяйка и прислушалась. — Ого, и вправду ревет, как лев.
— Видать, оголодал. Ну, всего наилучшего. — И почтальон растворился в утренней жаре.
Лидди, размахивая письмами, взбежала по лестнице.
— Бабуля! — Она постучала в дверь. — Тебе письмо.
Дверь молчала.
— Бабуля? Ты тут?
После долгой паузы из комнаты послышался сухой скрип:
— Тут.
— Что поделываешь?
— Много будешь знать — скоро состаришься.
— Ты все утро у себя в комнате просидела.
— Да хоть бы и весь год, — огрызнулась бабуля.
Лидди подергала дверную ручку.
— Ты, никак, заперлась?
— Ну, заперлась.
— К обеду-то спустишься, бабуля?
— Еще чего! И к ужину не спущусь. Ноги моей внизу не будет, пока на кухне торчит этот окаянный костогрыз. — Через замочную скважину поблескивал колючий взгляд, который так и буравил внучку.
— «Мусорганик», что ли? — засмеялась Лидди.
— Я слышала, что сказал письмоносец. Ни прибавить, ни убавить. В моем доме львам не место! Вот, слушай! Муженек твой балуется.
13
У.К.Филдз (Уильям Клод Дюкенфилд, 1880–1946) — знаменитый американский актер-комик.