Грусть тебе к лицу (СИ) - "F-fiona". Страница 37

Адвокаты молчали. Я не удивился, что Влада нет.

***

Неужели меня посадят?

Сердце билось так быстро, что в ушах будто гремели раскаты грома. Я сидел в камере на своей кровати и обнимал колени. Меня посадят, посадят, посадят… Это конец. Финиш. Зе энд. Только не хэппи, а очень даже бэд энд.

Влад, пожалуйста, просто приди, просто скажи, что ты ещё помнишь о моём существовании…

***

Я бы назвал это днём, когда я понял, что чудес не бывает. Не то, чтобы я не знал об этом, просто одно дело оставлять надежду, глупую веру, а другое когда тебя тыкают в суровую реальность носом.

Поздно вечером меня разбудили и поволокли куда-то. Я не сопротивлялся. Всё равно без толку. Идти было недалеко, буквально подняться на этаж. Я оказался в красивом, но таком государственном кабинете, что без лишних слов было понятно – страной правят бюрократы. На почётном месте висел портрет президента, рядом флаг Российской Федерации, а в углу почему-то пишущая машинка. И это в век компьютерных технологий.

Кому принадлежал кабинет, стало понятно очень скоро. Его хозяин гордо восседал на троне, вернее, на своём кожаном кресле. Астафьев собственной персоной. Он взглянул на меня и кивнул моему сопровождающему. Сесть мне не предложили. В дверь через секунду постучали, и на пороге возник Влад. Радость вспыхнула во мне маленьким костерком. Хоть увижу его и то хорошо. Но мой возлюбленный на меня даже не смотрел. Прошёл к столу Астафьева и нагло сел напротив него. Я не решился подать голос и остался стоять.

- Ну, здравствуй, Владик, - приветствует недруга бравый полицейский с многообещающей ухмылкой.

- И тебе привет, Костик.

Они буквально вгрызлись друг в друга взглядами.

- Как жизнь? – Астафьев.

- Прекрасно. Как сам?

- Тоже неплохо. Видишь, как повернулось-то. Я теперь вроде как начальник.

- Поздравляю.

- Твоих миллионов у меня нет, зато власти побольше.

- Круто, - Влад кривится.

- Ты всё ходишь вокруг да около, - улыбается Астафьев. – Что, не жалко мальчишку?

Мальчишка, то есть я, замер и превратился в слух. Хотя на меня не обращали внимания. Я вообще был чем-то вроде мебели.

- А тебе?

- Моя цель – ты, и я даже дам тебе шанс. Откажись от своей фирмы и сваливай из города. Я отдам тебе мальчишку и забуду обо всём, что ты сделал.

Повисло молчание. Не то, чтобы Влад обдумывал. И я, и он прекрасно знали, что своим детищем он никогда не поступится. Просто он подбирал слова, как бы покрасочнее послать своего давнего недруга на хрен. На мне уже был поставлен крест. Я был вычеркнут из его жизни, словно меня и не существовало вовсе. Всё в жизни имеет цену. И, к сожалению, я стою не дороже булки хлеба.

- Я никогда не сделаю того, о чём ты говоришь. Мне плевать на него. Делай с ним, что хочешь. Но не смей приближаться к моей фирме, иначе я тебя уничтожу, - последние слова Влад сказал почти шепотом, но даже у меня по спине пробежали мурашки.

Астафьев поменялся в лице и заметно напрягся. Его опыт помог ему не потерять лицо, и мужчина ровно переспросил:

- Хорошо подумал? Пути назад не будет.

- Иди туда, откуда вылез, - с выражением брезгливости на красивом благородном лице Влад послал его, встал и стремительно вышел.

Меня словно и не было. Действительно, так проще. Игнорировать проблему, делать вид, что её не существует.

- Как был тварью, так и остался, - тяжело вздохнул Астафьев и закурил что-то очень вонючее, явно дешёвое. Привычка со старых времён?

- Можно? – я вопросительно взглянул на сигареты.

- Бери, - он подтолкнул кончиками пальцев пачку.

Руки дрожали, но внутри я был спокоен. Не нужно любить того, кто этого недостоин. Я сам виноват. Да, было горько. Было ужасно больно. Из меня вытащили душу, разорвали в клочья, а потом слепили кое-как. Будто из плюшевого мишки достали ватный наполнитель и, опомнившись, попытались исправить сотворённое, зашили вкривь и вкось зияющую рану на груди. Только это уже не тот любимый мишка, это искалеченное подобие. Если раньше на его плюшевой морде всегда была улыбка, то сейчас в глазах-пуговках только суровая реальность – пустота. Вот так вот образуются шрамы на душе.

- Что ж, Дмитрий, - протянул мент, - вам придётся сесть за убийство. Вы же его совершили. Не знаю почему, не должен я испытывать жалости к подстилке этого подонка, но я постараюсь, чтобы вас засунули в более или менее нормальное место.

Мне ещё и спасибо сказать? Хотелось послать его. Этого мента, Влада, да вообще весь этот мир. Сигарета не приносила облегчения. Лишь дым в лёгких. Что теперь вообще способно мне помочь? Думаю, ответ мне известен. Ничего. Для меня моя жизнь кончилась на этом отрезке.

Отрезок №33. Вы думали, хуже не бывает?

Каждый однажды говорит себе: "Хочется бросить все и уйти".

Многие говорят это просто для снятия стресса,

некоторые действительно бросают и уходят.

Самая идиотская ситуация - когда и бросать нечего, и идти, в общем, некуда.

С. Минаев, «Москва, я не люблю тебя»

Убийство, совершённое мной, согласно Уголовному кодексу Российской Федерации «наказывается лишением свободы на срок от шести до пятнадцати лет». Адвокаты расстарались, доказывали, как могли, что это была самооборона. Судья даже вняла им, ободрительно кивала. Обвинители особо не зверствовали. В общем-то, всё было как-то даже спокойно, мирно, душевно. И приговор я воспринял абсолютно с непроницаемым выражением лица. Шесть лет в колонии общего режима.

Адвокаты обрадовались как дети. Говорили, что смогут меня перевести в колонию-поселение и что они скостят срок, если буду себя хорошо вести. Меня это уже не волновало. Ни капельки.

Перед глазами мелькали картинки из прошлого. Чем выше взбираешься, тем больней падать. Я был Богом. А Бог един. И нельзя им стать. Пусть даже на мгновение.

***

В колонию я попал быстро. Я ненавидел себя за то, что всё ещё надеюсь, будто появится Влад, вытащит меня из заключения, скажет, что одумался и я дороже всего на свете для него. Это невозможно. Как невозможно и то, что солнце вдруг перестанет светить, цветы цвести, а птицы летать.

Меня подстригли, правда, спросили перед этим, не против ли я, выдали робу, коротко рассказали о правилах. Переступая порог своей камеры, предназначенной для четверых, я был готов и в то же время безразличен ко всему. Только вот безразличию тут не было места. В колонии если не ты, то тебя. Мне это разъяснили на пальцах вечером первого дня. Три пальца, мне кстати сломали. И моих сокамерников поразило, что я хохотал в ответ. Это было даже приятно, перекрыть душевную боль физической. Пару дней они держались от меня в стороне, явно думая, что я чокнутый. В принципе, мне кажется, они не были далеки от истины. А на третий день в столовой ко мне подошёл невысокий коренастый мужчина в сопровождении нескольких человек. Они закрыли нас от охраны, и мужичок наклонился ко мне: