Клан, или Кровные узы (СИ) - Козловская Мария. Страница 32

Запись из дневника:

"Я всегда любила лето, я любила ходить под теплыми каплями дождя, ощущая на теле легкий трепещущий волосы ветерок. Я любила зеленую пушистую траву, бесконечные рожки мороженного в детстве, купания голышом у реки. Я любила июнь, с его первой клубникой, которую всегда уплетала за обе щеки, с его яркими закатами и темными, долгими горячими ночами. Ты думаешь, я романтик? Нет, романтика и я совершенно несовместимые вещи. Я не умела любоваться "чудным" рассветом и маленькой бабочкой на окне, только лишь в детстве… Я научилась радоваться всему этому сейчас, когда вместе со мной во мне жил Наш ребенок.

Никто не знал о моем интересном положении, все настолько были заняты сложившейся ситуацией, попытками отвлечь и развеять меня, что не заметили, как вновь засияли мои глаза, а на щеку вернулся прежний, давно пропавший румянец. Я вновь жила, я дышала полной грудью, я делала это за двоих…

Не удивительно, что мой срок в 13 недель никто не заметил, я помнила рассказы своей матери, что подруги только на шестом месяце наконец-то смогли поверить в ее беременность, лицезрев ее заметно округлившийся живот. Я пошла в мать… я во многом была на ее похожа, своей смелостью и своей трусостью. Несколько дней назад я, наверное, скупила практически весь магазин, купив уйму сменного нижнего белья и свободных джинс и футболок. Подходящий лиф, теперь поддерживающий мою грудь уже третьего размера, широкого покроя майки и аляпистые футболки, отвлекающие взор от моей фигуры. Я вертелась у зеркала, щелкая свое отражение по носу и нежно прикладывая ладони к слегка выпуклому животу, в котором теперь билось сердечко самого дорогого мне человечка…

Я улыбалась, впервые за долгое время я нашла на это силы. Смотря в отражающиеся на меня искрящиеся зеленые глаза моего зеркального отражения, в них я вновь узнавала себя, меня прежнюю. Мне показалось, что я стала еще красивее, глупо, но мне многое что стало казаться… зеленее трава, чище воздух…

Я вдруг вспомнила древнее нарекание, что дочь всегда отбирает у матери всю ее красоту, сын же, наоборот, делает женщину еще более привлекательной. Мне было все равно, какого пола будет мой малыш, я любила его озорной девчонкой и грозным мальчишкой, я буквально боготворила жизнь, родившуюся во мне… И все же, каким то шестым чутьем я осознавала, что у меня будет сын… Не знаю, я до сих пор не могу объяснить это ощущение, которое преследовало меня в то время, наверное преусловная женская интуиция, врожденное материнское чутье… Я буду матерью… От этих слов приятная нега разливалась по всему телу, вызывая на моем лице счастливую и загадочную для всех остальных улыбку. Я знала, что у меня будет мальчик, малыш с темными курчавыми волосами, глубокими голубыми глазами, маленькой родинкой на правом крыле носа и еще одной над ключицей. Он будет похож на своего отца и своего деда… От этих мыслей неприятно кольнуло внутри, и я крепче охватила живот ладонью, пытаясь оградить свое еще не родившееся сокровище от всех земных бед.

В то утро меня по прежнему тошнило, наблюдающий меня акушер-гинеколог объяснила, что для многих женщин это бывает нормой, главное, наблюдать за собой, не поддаваться стрессам и тому подобному. Голова, казалось, стала чугунной, и только огромным усилием воли я смогла поднять себя с постели. Легкий душ, совсем не ледяной, как прежде, и я улыбнулась. До чего же быстро смогли смениться все мои вкусы, как только я задумывалась о благополучии своего малыша. Я понемногу привела себя в порядок, и, набросив на еще влажное тело свободные брюки и точно такую же белую футболку, с каким-то особенным выражением на лице спустилась вниз.

Первое, что услышала в то злосчастное утро, было его имя. Его имя вперемешку с женским, и еще одно слово, никак не вяжущееся у меня в голове. Женитьба… Мать что-то рьяно доказывала отцу, он же советовал сбавить ей тон, что бы "она" не услышала. Кто была загадочная "она" я поняла только несколько минут спустя, лихорадочно вдыхая раскрытым ртом воздух, я с шумом прислонилась к стене. Я так и стояла, крепко обхватив руками живот, резко открытыми глазами глухо взирая в пространство перед собой.

— Лиза…Лизочка…девочка моя…что с тобой…доченька…? — родители наперебой вились вокруг меня, потом я слышала тихую ругань и злющий голос отца, упрекающий мою мать. Комната завертелась перед глазами, и мне вдруг стало казаться, что голоса удалялись, пока полностью не исчезли из сознания. Темнота вперемешку с крепкими руками отца подхватили меня, прежде чем я полностью погрузилась в бездну.

— Знают…все знают…, - первое, что пришло мне на ум, когда сквозь сон сумела открыть глаза, находя взглядом обеспокоенное лицо отца и поникший взгляд матери.

— Лизочка, как ты? — мать нежно держала мою озябшую ладонь в своей, ласково поглаживая и разминая мои пальцы.

— Лиза, уже больше трех месяцев. — Жесткий голос отца пронзил комнату и меня, калачиком свернувшуюся на огромной больничной постели. — Слишком поздно для аборта.

Я замерла, в следующую секунду услышав предупреждающий голос матери, яростно сверкнула глазами. Казалось, силы с двойным упорством погрузились в мое тело, помогая мне в борьбе за маленькую жизнь.

— Я никогда бы не сделала аборт! Папа… никогда…

— Девочка моя…, - отец приблизился ближе, смахивая прозрачную слезу с моей щеки, нежно провел по ней пальцем. — Прости меня, Лиза… Ты молода, ты еще не понимаешь…ведь это…Андрей…, - он запнулся, произнося имя племянника, суровое ранее лицо охватила волна горечи.

Я тихо кивнула, тело расслабилось, видимо, я еще до сих пор находилась под действием препаратов.

— Бог мой…Лиза…, - глухо прошептал в темноту, вновь касаясь моей безвольно поникшей руки с торчащей в вене капельницей. Аккуратно поправил небольшой валик под локтем, обеспокоенным взглядом осмотрел наполнимое системы. — Но ведь могут быть последствия… Лиза, гены…и ребенок…

Он сел рядом, опустошенно уронив голову на руки. Смоляной волос, едва покрытый сединой…

— Пап, — я приподнялась, тут же будучи обратно уложенной своим отцом, легко прикоснулась ладонью к его напряженно руке. — Это МОЙ ребенок, и я люблю его…я ничего не боюсь… для меня он важнее всего.

Отец с тоской посмотрел на меня, и в тот момент я отчетливо видела нежность в его взгляде, так, как никогда…

— Пусть будет так…, - сквозь мягкую улыбку прошептал он, ласково потрепав меня по щеке, выделил на прощание. — Дочка, береги себя…ешь что нужно… вообщем делай все, что говорят врачи. Я вечером обязательно буду.

В этот момент он стал для меня близким как никогда. Я невольно перевела взгляд на маму, она сидела, все так же с любовью перебирая мои пальцы, в улыбке сквозила нежность и еще что-то, назвать определенно тогда я не могла. Только лишь сквозь накрывающий сон я вдруг услышала тихое всхлипывание и ее тихое "Прости", сказанное в унисон моему ускользающему сознанию. За что мать просила у меня прощения, этот вопрос терзал меня до первого сладкого посапывания. Решила спросить у нее на следующий день, но все как-то закрутилось.

Я ничего не сказала Андрею, я знала, что это уже ничего не сможет изменить. А приносить новый разлад в его, как мне тогда казалось, ровную и разлаженную жизнь мне просто не хотелось. Я не могла…не могла и не хотела делать его несчастным. Два дня, которые я, активист и неунываемый живчик, провалялась в больнице, показались мне вечностью. Я перечитала несколько книг, смотрела иностранные каналы телевиденья, с ужасом представляя возможность взять в руки глянцевое изданье или лицезреть отечественный телеканал, с упоением распинающийся о скорой свадьбе того самого Истомина — Черкасова. Пот покрывал мой бледный лоб, и мать, которая все это время безвылазно была рядом, заботливо промокала мне его полотенцем.

Я знала, что он не придет…приготовления к свадьбе и прочая лабудень, но я надеялась… Это стало привычкой, но моим надеждам вновь не суждено было сбыться. Лишь однажды, еще в первый день моего пребывания в этом рассаднике плохого настроения, полностью напичканная лекарствами, я видела сон… В нем он был рядом: тихо шепча мне что-то во сне он ласково гладил мою руку, сквозь поглаживания орошая ее теплом горячего дыхания, пытаясь согреть.