Преданная - Рот Вероника. Страница 13

— Ух, ты! — восклицаю я.

— У Товарищества свои секреты, — в голосе Джоанны отчетливо слышатся нотки гордости.

Перед нами расстилается длинная прямая дорога с трещинами и колдобинами. По обочинам торчат корявые деревья, сломанные фонарные столбы и старые опоры линий электропередач. Бетон тротуара зарос сорняками, за ними темнеют кучи гнилых деревяшек: это заброшенные дома.

Здания здесь гораздо ниже тех, которые мы оставили позади, но не менее многочисленны. Древний город, уничтоженный для того, чтобы Товарищество могло заниматься сельским хозяйством. Он был разорен, сожжен дотла. Его дороги тоже исчезают, — земля медленно, но верно одерживает верх над асфальтом.

Я чувствую ветер, который перебирает пряди моих волос. Когда я был маленьким, моя мама изображала, что создает из воздуха разные вещи: молотки, гвозди, мечи или роликовые коньки, и «отдавала» их мне. Это была игра, в которую мы играли по вечерам, на лужайке, пока Маркус не возвращался домой. Так мы преодолевали страх.

В кузове сидят Калеб, Кристина и Юрайя. Последние двое соприкасаются плечами, но смотрят они в противоположные стороны, как чужие. Следом едет еще один пикап, управляемый Робертом, в нем — Кара и Питер. А Тори уже нет. Она проводила мой тест на пригодность той или иной фракции. Первой натолкнула меня на мысль, что я могу и должен оставить альтруистов. Я знаю, что не оплатил свой долг перед ней.

— Прибыли, — произносит Джоанна. — Вот внешняя граница, охраняемая патрулями лихачей.

Оказывается, тут нет никакой жуткой ограды, которая бы отмечала границу между городом и внешним миром. Но лихачи следят за тем, что происходит, из диспетчерской. Они контролируют, чтобы никто не пересек линию, отмеченную на их дисплеях рядом значков «Х». А маршруты самих патрулей проложены таким образом, чтобы у них кончался бензин, если они заедут слишком далеко. Это — тонкая система сдержек и противовесов, которая много лет хранила безопасность города и, конечно, не выдавала посторонним тайны альтруистов.

— Кто-нибудь пересекал границу? — интересуется Трис.

— Бывало, — кивает Джоанна. — В обязанности нашей фракции входило разбирательство с подобными ситуациями.

Трис вопросительно смотрит на нее.

— У каждый фракции есть свои сыворотки, — поясняет Джоанна. — Сыворотка лихачей вызывает галлюцинации, правдолюбов — заставляет говорить правду, Товарищества — позволяет примириться с судьбой, а сыворотка эрудитов несет смерть…

Трис вздрагивает, но Джоанна спокойно продолжает:

— Сыворотка альтруистов — стирает память.

— Что?

— Такое случилось с Амандой Риттер, — напоминаю я.

— Да, — подтверждает Джоанна. — Товарищество применяет сыворотку альтруистов к тем, кто пересекает границу. Я уверена, некоторые из них все же умудрились проскользнуть мимо нас.

Мы замолкаем. Я перевариваю услышанную информацию.

Существует что-то глубоко неправильное в самой идее стирания человеческой памяти. Я, конечно, знаю, это быда вынужденная мера, но мне очень неуютно. Такого не должно быть. Заберите у человека память, и вы присвоите его личность.

Я так возбужден, что мне хочется выпрыгнуть из собственной шкуры. Чем дальше мы удаляемся от патрулей и внешней границы, тем ближе к неизведанному миру. Я и в ужасе, и в восторге, смущен и воодушевлен, а также испытываю великое множество разнообразных иных чувств.

Вдруг в свете раннего утра я замечаю что-то впереди. Хватаю за руку Трис и кричу:

— Смотрите!

13. Трис

Внешний мир оказался полон дорог, темных зданий и заброшенных линий электропередач. Здесь нет ни одной живой души, не слышно ни звука, ничего не движется, кроме ветра и нас самих. Пейзаж похож на недосказанную фразу: его начало осталось незавершенным, как бы повисло в воздухе, и началась совершенно другая тема.

С одной стороны видны только пустоши, поросшие травой и заглохшие дороги. С другой — две бетонных стены с полудюжиной железнодорожных путей между ними. Над ними — бетонный мост, а внизу — дома из досок, кирпича и стекла. Деревья так разрослись, что их ветви соединились между собой. Справа — дорожный знак с числом «90».

— Что делать? — спрашивает Юрайя.

— Давайте пойдем по колее, — шепчу я.

На границе между «нашим» и «чужим» миром, мы вылезаем из пикапов. Роберт и Джоанна коротко прощаются с нами и уезжают обратно в город. Смотрю им вслед. Не могу понять, как это возможно. Я знаю, конечно, что у них куча дел. Например, Джоанна еще должна организовать восстание верных.

Тобиас, Питер, Кристина, Юрайя, Кара, я и Калеб, подхватываем наши скудные пожитки и тащимся вдоль железнодорожных путей.

Рельсы — отполированные и гладкие, вместо деревянных шпал лежат балки из текстурированного металла. Впереди, недалеко от стены, я вижу пустой поезд. Тонированные окна поблескивают. Я различаю внутри ряды кресел с коричневой обивкой. Никто не смог бы запрыгнуть в такой вагон на ходу.

Тобиас идет по рельсу, балансируя разведенными в стороны руками. Остальные топают вразнобой. Мы почти не разговариваем, разве что иногда обращаем внимание друг друга на какую-нибудь диковинную деталь.

Но я сосредоточилась на бетонных стенах. Они покрыты странными изображениями гладкокожих людей. Еще тут множество огромных фотографий красочных флаконов с шампунями, бальзамами. витаминами или странными веществами, на них написаны непонятные слова: «Водка», «Кока-Кола» и «Энергетический напиток». Цвета и формы завораживают.

— Трис, — Тобиас кладет руку на мое плечо. — Ты слышишь?

Я замираю и замечаю тихий гул, прерывистый, но интенсивный. Он напоминает рокот двигателя.

— Замрите! — кричу я.

К моему удивлению, все останавливаются, даже Питер. Мы сходимся группой в середине колеи. Питер достает пистолет. Делаю то же самое, сжимая свой, на всякий случай, обеими руками. Помню, с какой легкостью я когда-то использовала его. Теперь все по-другому.

Что-то появляется из-за поворота. Похоже на черный пикап, но побольше. Он достаточно вместителен, чтобы в его крытом кузове поместилась дюжина человек. Меня бросает в дрожь.

Грузовик переваливает через рельсы и тормозит в двадцати футах от нас. Я вижу человека за рулем: у него темная кожа и длинные волосы, собранные в хвост на затылке.

— О боже, — восклицает Тобиас.

На пассажирском месте сидит женщина. Она — веснушчатая и примерно того же возраста, что и Джоанна. Незнакомка прыгает на землю и поднимает обе руки, показывая, что она не вооружена.

— Привет, — здоровается она, нервно улыбаясь. — Меня зовут Зоя. Это — Амар.

Она кивает на водителя, который тоже выходит из грузовика.

— Амар мертв, — заявляет Тобиас.

— Нет, я живой, Четыре, — отвечает Амар.

На лице Тобиаса — страх. Я не виню его. Не каждый день видишь такое. Лица тех, кого я потеряла, вихрем мелькают в моем сознании: Линн, Марлен, Уилл, отец, мать.

Что, если они еще живы? А занавес, который разделяет нас, это не смерть, а просто сетчатая ограда? Я не могу удержаться от своей глупой детской надежды.

— Мы работаем на организацию, которая основала ваш город, — произносит Зоя. — Эдит Прайор была ее членом. И еще…

Зоя лезет в карман и достает помятую фотографию, сверяется с ней и смотрит на меня в упор.

— Я думаю, ты должна увидеть ее, Трис. Сейчас я шагну вперед и положу фото сюда, хорошо?

Она знает мое имя. Причем не только имя, но и прозвище, которое я сама себе выбрала, войдя во фракцию лихачей. У меня ком подкатывает к горлу.

— Хорошо, — хрипло повторяю я.

Зоя кладет фото на рельсы, а затем возвращается назад. Я выхожу из нашей группы, чувствуя себя беззащитной, наклоняюсь и хватаю снимок. Потом осторожно отступаю.

На фото заснят ряд людей, стоящих вдоль забора. Нахожу среди них маленькую Зою, — девчонку с веснушками. Я собираюсь спросить у нее, какое отношение ко мне имеют эти люди, но внезапно узнаю молодую женщину с тусклыми светлыми волосами. Моя мать. У меня перехватывает дыхание. Я чувствую горе, боль и тоску.