Попаданец со шпагой - Коротин Вячеслав Юрьевич. Страница 78

Оказалось, что я ошибался: часам к шести на подмогу прибыли нежинские драгуны и елизаветградские гусары. То есть теперь кавалерийский резерв имелся и, как я понял из разговоров Остермана с коллегами-генералами, ожидается ещё пара конных полков.

— Ваше сиятельство, — обратился я к командующему корпусом, когда в его общении с подчинёнными случилась пауза, — разрешите проведать своих пионеров, если я вам на данный момент не нужен?

— Разумеется, ступайте, полчаса у вас есть наверняка, — кивнул генерал. Молодой генерал. Ему ведь где-то около сорока, а уже командует корпусом, хотя… Это ведь и было время "молодых генералов". Не случайна та песня из рязановского "О бедном гусаре замолвите слово", которую пела героиня фильма на банкете. Сорокалетние генерал-лейтенанты вроде Остермана, Витгенштейна, Раевского или тридцатилетние генерал-майоры, такие как Кутайсов, по тем временам – самое обычное дело.

Так и ничего удивительного: затяжные войны – прекрасный трамплин для армейской карьеры. Да и людьми большинство из высших военных того времени были неординарными, умели подбирать себе помощников не абы как. Знаете, кто был адъютантом Витгенштейна? – Пестель. Личность, конечно, неоднозначная, но точно ЛИЧНОСТЬ. А у того же Остермана? – Лажечников. Да-да – тот самый "русский Дюма", автор "Ледяного дома" и "Последнего новика". По мне, так рядом с "Тремя мушкетёрами" или "Графом Монте-Кристо" упомянутые романы "рядом не валялись", но из российских исторических романистов века девятнадцатого вспоминаются только он и Данилевский. Тоже, кстати, не очень-то "читабельный". Но уж имеем то, что имеем – остальные вообще в моей памяти ничем следа в данном жанре не оставили. А может и не было их?

Ну да ладно, не о русской литературе мне сейчас думать…

По дороге прошёл мимо… Как его назвать? Полевого лазарета? Перевязочного пункта? Медсанбата?

Ну, в общем, вы поняли… Жутковатое зрелище. Причём "травмированы" были не только зрение, но и слух: вопли оперируемых в те "пещерные времена" раненых и умирающих, это не самые приятные звуки для человеческого уха. Описывать то, что я видел, не хочется категорически. А вот обоняние моё было "обласкано". Причём препротивным запахом. Но всё относительно: "аромат" фенола в месте, где работала военно-полевая хирургия – бальзам на душу.

Значит не зря! Не зря я отказался от идеи синтезировать весьма стрёмную по тем временам пикриновую кислоту и данный продукт разгонки дёгтя "завещал" полностью отправлять в распоряжение Бородкина.

А мои пионеры занимались в это время под командой поручика Булаха тем, чем и должны были – копали. Нет, не траншеи копали или рвы – могилы. Не бросать же павших в бою на прокорм птицам и зверью? Извините за неуместную рифму.

В те/эти времена, если сражение не заканчивалось в "клинче", своих и чужих убитых было принято хоронить.

Несколько десятков павших в первом эпизоде сражения уже лежало на краю одной из братских могил и рядом, размахивая кадилом, читал заупокойную молитву священник.

Несколько десятков… Это ведь только пока. Пока не доставили все тела с поля боя, пока не добавились смертельно раненые, за жизнь которых ещё борются лекари, пока не начался следующий этап сражения. Будут ещё сотни, если не тысячи, так что ещё копать моим пионерам и копать…

— Успеваете, Валентин Симонович? — подошёл я к Булаху.

— Пока да, но ведь, как я понимаю, это ещё не конец?

— Разумеется, нет. Французы попытались взять позицию сразу, но получили по морде. Теперь наверняка попытаются ещё раз, поаккуратнее и большими силами. Так что всё только начинается. Как у вас тут с водой?

— В порядке, Вадим Фёдорович с утра фляги свежей наполнили, да и бочка имеется.

Ох уж мне эта бочка! Не подцепили бы солдаты заразу какую: жутко им не нравится, когда воду обеззараживают, всё стараются избежать добавления "зелья" в питьё – "ня вкусно" им. Ведь этой деревенщине в уши не "вдудишь" даже основы учения доктора Бородкина "О причине поветрий их предупреждении". И стараются они регулярно фляги наполнить до обработки воды. Вот хоть ты тресни!

И всё равно, уверен, что несколько тысяч русских жизней из лап дизентерии и прочей холеры я вырвал. А это уже пара лишних полков как минимум.

Но мне было уже пора возвращаться. Быстро обошёл работающих пионеров, поприветствовал, показал, что помню об их существовании, и отправился обратно на "холм управления".

Как выяснилось, за эти полчаса, к месту сражения подтянулись ещё и лейб-гусары. То есть для прикрытия отступления корпуса уже имелось четыре кавалерийских полка и из них три гусарских, что очень даже здорово, поскольку они самые многочисленные.

Но снова загрохотали пушки французов и снова отправилась сбивать наших с позиций их пехота. На этот раз основной удар был направлен на наш левый фланг, на бригаду генерала Алексополя. По всему остальному полю сражения французы, разумеется, тоже наступали, чтобы не дать взять во фланг атакующих на главном направлении.

Егеря восемнадцатого полка, уже привычно обработали огнём наступающего неприятеля с запредельных дистанций, селенгинцы встретили подходящих французов двумя дружными залпами… А на этом и всё. Врагов на этом направлении было слишком много. Дальше пошла рукопашная, в которой наши не выдержали натиска врага, подались назад и побежали…

Во времена оные солдатам специально шились мундиры самых что ни на есть "попугайских" цветов, насколько могли позволить имеющиеся текстильные красители. И всё для того, чтобы полководцам было легче следить за полем боя и наблюдать нахождение, как своих подопечных, так и противника.

И вот сейчас было видно как синяя и красная массы неукротимо давят зелёную, как та подаётся назад и вражеская лавина охватывает фланг позиции…

Остерман немедленно стал сыпать распоряжениями кавалеристам, чтобы те, хоть и силами всех четырёх полков ликвидировали этот прорыв…

— Смотрите! — вытянул руку генерал Чоголков. — Отбросили! Вы что-нибудь понимаете, господа?

И действительно: зелёные мундиры вдруг рванулись в обратном направлении, причём не просто отталкивая сине-красный строй, а просто "съедая" его.

Остерман немедленно отправил адъютанта выяснить причину такого резкого изменения хода боя, строго-настрого указав узнать фамилию героя переломившего столь нерадостное течение событий.

Истину мы узнали только к вечеру, когда бой уже догорел:

Французы столь лихо опрокинули Селенгинский полк, что сумели захватить одну из его полевых кухонь. Лучше бы они этого не делали…

Крик: "Французы "матушку" утаскивают!" резанул над полем и те, кто только что были самыми откровенными драпальщиками дружно "нажали на тормоза". И развернулись…

Наверное, если бы они услышали, что какие-нибудь печенеги или прочие хазары сейчас утаскивают на арканах в полон их родных матерей, то вряд ли контратака была бы более яростной…

В штыки и в приклады погнали ошалевших от неожиданной смены обстановки иноземцев как селенгинцы, так и присоединившиеся к ним егеря.

Кухня давно уже была отбита, но продолжала гулять развернувшаяся "широкая русская душа": А-а-а-а! Бей недоносков!! Покажем супостатам как надоть!!!

Прибывший для ликвидации прорыва Нежинский драгунский оказался архикстати: нет для кавалериста дела более "сладкого", чем рубить бегущую пехоту противника.

И погнали наши конники французов, ох как погнали! Уцелеть удалось очень немногим, французская артиллерия, наблюдая, что их соотечественники всё равно "вырубаются под корень", открыла огонь по месту той самой рубки не жалея даже своих.

Драгунам пришлось отойти к русским боевым порядкам, но свою кровавую жатву с этого поля они снять успели.