Взрослые игры (СИ) - Архипова Анна Александровна. Страница 13

- Акутагава, - задыхаясь, продолжил юноша, - ты только что сказал, что ко мне относишься иначе. Значит, с другими ты можешь вести себя так же, как сегодня с Ивом? Так же жестоко? Или это была игра?.. Скажи, Акутагава, ты играл с Ивом? А если не играл – то вот что я скажу: ты не должен становиться таким! Не должен! Я не хочу, чтобы ты был таким, каким я тебя сегодня увидел!

Акутагава не издал в ответ ни звука, не сводя с него глаз-омутов.

- Ты вовсе не злой на самом деле, я уверен. И ты очень умный. Акутагава, ты можешь быть очень и очень хорошим человеком, я знаю это! И когда я думаю о том, кто твой отец и чем он занимается – мне становится страшно за тебя. Ты, конечно, не виноват в том, что с младенчества оказался втянутым во всю эту грязь - мы ведь родителей не выбираем, но своё будущее мы способны определять сами! Акутагава, ты не должен быть таким как твой отец!

Акутагава по-прежнему молчал, его лицо не выражало никаких эмоций. И Юки, психанув, воскликнул:

- Ты меня вообще слушаешь?!

- Я всегда тебя слушаю, Юки, - сказал Акутагава. Это были его первые слова после того, как Юки крикнул ему: «Потому что я люблю тебя!» Он поднялся со стула, обошел рабочий стол и приблизился к Юки: - Чего ты ждешь от меня? Слёз раскаяния? Не дождёшься. Правды обо мне? А что если я, хотя бы попытавшись её сказать, в любом случае солгу тебе?

- Почему солжешь? – проговорил юноша вопросительно. – Почему?

- Потому что не хочу, чтобы ты меня презирал. Потому что ты никогда бы не принял меня таким, какой я есть на самом деле. Потому что я, каким бы ты хорошим меня не считал, всё равно буду поступать так, как мне того захочется. Потому что твоя грёбанная голова и твоя совесть работают на свой манер и не способны понимать неизбежность и, порою, необходимость зла, жестокости, и, будь всё проклято на этом свете, несправедливости! – с этими словами Акутагава обхватил шею Юки рукой и, притянув к себе, жарко поцеловал.

Юки с тихим стоном прижался к нему, обхватывая Акутагаву за талию. Поцелуй был сильным и жестким, ударяющим в голову - словно крепкий спиртной напиток. Между ними с невероятной быстротой побежали импульсы, подобные электрическим зарядам, мгновенно возбуждая, доводя до эйфории… Акутагава оторвался от него, и заговорил глухим от страсти голосом:

- Ты совсем меня не знаешь, Юки!

- Я люблю тебя! – шепнул юноша, ловя ртом дыхание Акутагавы.

- Этого недостаточно. Потому что я никогда не изменюсь.

Он снова заткнул рот Юки поцелуем, не дав тому ничего произнести в ответ. Слияние их губ было долгим, жгучим, глубоким. Акутагава сдернул с Юки рубашку, рывком расстегнул пряжку ремня у него на брюках, продолжая целовать юношу так, что тот буквально плавился в его руках. Потом Акутагава подтолкнул его к столу, развернул и прижался к спине Юки, скользя влажными губами по его шее, плечам.

Юки послушно оперся на стол, трепеща под руками Акутагавы. От холодного воздуха, бьющего из кондиционера, кожа на его груди покрылась пупырышками, соски затвердели, а под умелыми пальцами напрягся живот и разлился огонь в паху. Когда Акутагава сжал его член, а затем начал двигать рукой, юноша изогнулся, стараясь вжаться в тело возлюбленного как можно сильнее.

Когда Акутагава вошел него, Юки жалобно вскрикнул. Они занимались этим каждую ночь уже шесть недель, и Юки это было не в новинку, но сегодня Акутагава был более груб, чем обычно. Он двигался в нем резко и отрывисто, оставляя синяки на бедрах и засосы на шее. Юки пытался не стонать, но из груди вырывались бурлящие звуки, которые он не в силах был сдержать.

Это был первый раз, когда они занимались любовью не в спальне. Они даже не заперли дверь. Но им обоим было наплевать… Подаваясь в такт движениям Акутагавы, Юки сквозь сладкий туман в своей голове, повторял: люблю, люблю, люблю…

…И эта любовь удерживала Юки рядом с Акутагавой полтора года. Полтора года он надеялся на что-то, верил во что-то…

После двухмесячного круиза они осели в Британии. Акутагава полушутя-полусерьезно заметил при переезде, что здесь Юки наконец-то добьет разнесчастный английский и выправит свое произношение. И действительно, Юки начал бегло говорить по-английски, избавившись даже от характерного для японцев смешного акцента.

Они жили в живописной английской глубинке, в красивом поместье семнадцатого века, вокруг которого расстилались частные владения в десять акров – там был пруд, котором в теплое время года плавали чопорные утки, и охотничьи угодья. Внутри особняк представлял собой образец традиций благородных семей: дубовые панели, старинная мебель из темного дерева, гипсовая лепнина повсюду и, конечно же, легенда о местном привидении.

Акутагава много учился, заставляя Юки поспевать за ним. Они занимались с репетиторами подолгу: минимум восемь часов в сутки, шесть дней в неделю – что иногда казалось Юки утомительным. После занятий Акутагава пропадал в спортзале – он тщательно следил за своей физической формой. По воскресеньям они ездили в сопровождении Тэкесимы и Ботаника в Лондон – прогуляться, посидеть в ресторане, побродить по магазинам. Они даже держались за руки, когда шли по улицам столицы, а телохранители делали вид, что ничего не замечают. Иногда Юки казалось, что они – он и Акутагава - каким-то странным образом отделились от всего мира и живут по своим собственным законам законам равновесия.

Законы эти были таковы: Юки и Акутагава не обсуждают Коеси Мэриэмона и Ива. До поры до времени этот трюк срабатывал и они делали вид, что между ними нет тайн и недомолвок.

Коеси-младший периодически покидал Британию – Юки знал, что он летает в Токио к отцу. Акутагава никогда не рассказывал ему о своих поездках и о том, чем он занимается в Японии. А Юки ждал его. Он подозревал, что в этих поездках Акутагава встречается и с Ивом тоже, но не решался спросить. Сам Ив после того случая на яхте больше не попадался Юки на глаза, впрочем тому время от времени мерещилось, что зеленоглазый убийца находится где-то неподалеку.

Дни шли за днями, недели сменяли недели, месяцы наползали друг на друга как неповоротливый айсберги. Юки жил в подвешенном состоянии – он уже не мог позволить себе быть счастливым так, как раньше. Он постоянно ждал подвоха. Он постоянно высматривал в чертах лица Акутагавы проявления каких-либо симптомов появления той – другой – личности. Он не знал, что ему стоит ждать в будущем…

Летом Акутагава отпраздновал свой семнадцатый день рождения. Он встретил его с Юки: юноши пили шампанское у огромного камина с вычурным барельефом, валялись перед ним на подушках, а потом неторопливо занимались любовью под треск поленьев в огне. Когда они, обнаженные, лежали на полу, тесно прижавшись друг к другу, Акутагава вдруг спросил:

- Ты разлюбил меня?

Юки вздрогнул и широко распахнул глаза:

- Что? О чем ты?

- Я подсчитал: ты мне уже два месяца и двенадцать дней не говоришь «люблю». И сегодня не сказал, хотя у меня день рождения. Это о чем-то говорит.

- Ни о чем это не говорит, - буркнул Юки. – Я люблю тебя, и ты это знаешь.

- Раз так, тогда ты чем-то недоволен, - Акутагава приподнялся, подперев голову рукой, - но всё держишь в себе. Что это?

- Ничего, - Юки не хотелось говорить о своих мыслях и терзаниях. На него навалилась гнетущая усталость, он отодвинулся от любовника: - Я пойду спать, ладно? А то поздно уже…

Губы Акутагавы сжались в тонкую полоску, глаза предостерегающе сузились - он дёрнул Юки за руку, опрокидывая назад на подушки. Юки шлепнулся вниз и судорожно перевел дыхание, когда Акутагава навалился на него сверху, придавливая своим весом.

- Ты чем-то очень сильно недоволен! – сказал юноша. – Колись немедленно.

- Перестань, всё нормально, - запротестовал Юки. – Я просто хотел пойти спать!

- Врать научись, Юки. Я ведь все равно не отстану, ты знаешь. Лучше сразу скажи как есть.

Юноша видел отблески огня на лице Акутагавы, в его темно-русых волосах и кошачьих глазах. Ему внезапно стало так больно, что захотелось заплакать. Что он мог рассказать Акутагаве?…