Сумерки - Глуховский Дмитрий Алексеевич. Страница 38

Я, должно быть, оставался единственным читателем, не понимающим всей важности этого события. Было пора выходить, и я без сожалений швырнул газету в урну у турникетов.

Налив чая, я уселся за рабочий стол и положил перед собой чёрный пластиковый файл с заказом, потом собрал уже расставленные по полкам испанские словари. Моих новых работодателей можно было довольно точно представить себе по этой папке: она была такая же аккуратная и корректно-безличная, как и вся фирма. По краям файл закрывался на две кнопки, на лицевой его стороне точно по центру размещалась наклейка с номером заказа. Вот в такие компании, наверное, и несут переводить контракты на поставку партий оружия, уставы тайных обществ и условия тендеров, в которых решается судьба многомиллиардных сделок. Если дорога, прокладка которой обсуждается во вверенных мне документах, будет очередным московским транспортным кольцом или даже усовершенствованной версией транссибирской магистрали – и бровью не поведу, подумал я. Чего ещё ожидать от содержимого такой папки?

Щёлкнув кнопками, я открыл её.

Тут же закрыл, запер на обе кнопки, вдохнул поглубже, протёр глаза и снова заглянул внутрь. Они, конечно, и не собирались никуда исчезать. Гром не гремел, за окном по-прежнему был день: не происходило ровным счётом ничего, что заставило бы меня усомниться в реальности увиденного. Они действительно лежали внутри и спокойно дожидались, пока я прекращу истерику и наконец достану их из тесной папки – с десяток исписанных сверху донизу пожелтевших от времени листов, на верхнем из которых титульными буквами значилось: «Cap?tulo V».

Я вскочил со стула и пустился кругом в обход стоящего посреди комнаты овального обеденного стола из карельской берёзы.

Этого никак не могло случиться, и тем не менее, дневник конкистадора сам разыскал меня, хотя я и старался откреститься от него изо всех сил. Было ли это случайностью? По своей ли воле я остановился именно на этой переводческой фирме, перелистывая записную книжку? В этот момент, когда я описывал уже тридцатый круг около жалобно поскрипывающего стола, даже идея всеобщего заговора, искусно сплетённого кем-то вокруг меня, не казалась мне смешной и глупой. Я всё меньше верил в совпадения, и со всё крепнущей уверенностью старался найти невидимые постороннему глазу, замаскированные под обыденные повседневные события звенья зловещей цепи, приковывающей меня к этой странной истории.

Потом, утомившись, я снова сел за стол, и мне хватило всего одного взгляда, брошенного на листы дневника, чтобы шторм, бушевавший в моём мозгу, затих, а на горизонте засияло восходящее солнце. Какая разница, подложили ли мне эти листы, или они действительно оказались там по прихоти теории вероятности? Возможно, один из них мог дать ответы на все вопросы, которые занимали меня столько времени. Неужели я сейчас откажусь от возможности заполучить их только из-за своих параноидальных опасений?

Руки всё ещё чуть дрожали; я отпил глоток остывшего чая, отставил кружку подальше, чтобы не плеснуть случайно на драгоценные листы, и погрузился в чтение.

«Что, оставшись с одним лишь проводником, от которого и зависела теперь моя судьба и судьба всех находящихся под моим началом людей, я решил с ним не разлучаться, пока не закончится, к славе Господней, наш поход.

Что, снявшись с этого привала, на котором обрёк себя на вечные мучения в аду Эрнан Гонсалес, покончив с собой, мы взяли немного на восток, и стали углубляться далее в эти леса, сквозь которые дороги проложено не было и не имелось даже тропы, и что Хуан Начи-Коком вёл нас, угадывая путь исключительно по звёздам и по иным приметам, доступным ему, но скрытым от глаз испанцев.

Что, вопреки тяготам, которые приходилось сносить отряду, солдаты пребывали в прекрасном расположении духа, и что тому было две причины: во-первых, все безмерно были рады тому, что страшные болота, в которых сгинули Ривас, Феррер и другие, уже остались позади; во-вторых же, среди солдат ходили слухи о том, что истинной целью нашего похода является клад, укрытый в подземелье храмовой пирамиды; что настоятель отправил нас сюда единственно затем, чтобы мы этот клад извлекли и передали королю и Святой Церкви, но четверть сокровищ положена тем, кто их добудет; говорили и что выжившие поделят эту долю между собой по справедливости, хотя благородным сеньорам по праву положено втрое больше, чем простым солдатам, но и третьей части от якобы положенного офицерам достанет, чтобы разбогатеть свыше всяких мер.

Что называли даже и какие именно богатства спрятаны в лоне сокровенных пирамид: среди них различные украшения, и отлитые целиком из золота статуи индейских богов, и редкие камни. Что сам такими подробностями был я немало удивлён, но, сколько ни старался, не смог разузнать, кто распускает эти слухи; мне же самому о таком отец де Ланда ничего не говорил, посему верить им я не мог, пусть бы мне этого и хотелось.

Что, когда расспрашивал я о спрятанных богатствах Хуана Начи-Кокома, тот отвечал мне, что о сокровищах ему ничего не ведомо, но никогда не хотел дать всех требуемых мной объяснений, тем заставляя меня заподозрить, что сплетни о кладе могут оказаться правдивыми.

Что, размышляя о его словах и поступках, я постепенно уверился в том, что Начи-Коком знает о сокровищах куда больше, чем говорит, а возможно, и боится вывести нас к кладу. Что тогда вспомнил я и о его повесившемся товарище и спросил индейца напрямую, не затем ли Эрнан Гонсалес отнял у себя жизнь, чтобы помешать нам добраться до золота и употребить его во славу короля, Святой Церкви и для собственного обогащения.

Что проводник упорствовал, хоть я и угрожал ему мечом, и стоял на своём, утверждая, что ни золото, ни камни ему не важны и он не станет подвергать опасностям свою жизнь ни для того, чтобы такой клад разыскать и присвоить, ни чтобы его защитить от посягательств короны и церкви. И потом, после долгих сомнений, кои я не стал прерывать, решив, будто он собирается открыть мне нечто важное, сказал мне этот Хуан Начи-Коком, что я заблуждаюсь, посчитав полукровку Гонсалеса грешником и самоубийцей.