Двойной удар - Поселягин Владимир Геннадьевич. Страница 3

Прежде чем предпринимать дальнейшие шаги, нужно найти укромное место и все осмыслить, заодно и подучиться местным языкам, благо теперь есть у кого.

****

- Олег, сынок! Обед готов, - услышал я крик Кузьмы Михайловича. Обернувшись, посмотрел на старика, шикарную бороду которого трепал ветер на вершине скал.

- Иду!

Прыгая с одного обломка скалы на другой, звеня кольчугой, быстро спустился вниз, и встал перед боярином.

- Вымахал то, ужо выше меня стал, - усмехнувшись в пышные усы, добродушно пробормотал боярин.

- Так и лет мне почитай только из отроков вышел. Новик! - поднял я палец.

- Новика ты в бою заслужил, Олег, - мы шагали по узкой звериной тропинке, вившейся со скал вниз, и негромко разговаривали.

С той минуты как я встретил бывшего новгородского воеводу, прошло более восьми месяцев, которые, по моему мнению, прошли не зря.

Горы оказались все-таки горами, причем не простыми. Крымскими.

Мы тогда успели за два дня добраться до них и укрыться в одном из ущелий, пока я случайно во время охоты - до сих пор со смехом вспоминаю, как ходил с боевым луком на зверя - не обнаружил проход в еще одну долину. Она была маленькая три на два километра, с ручьем уходящим в озеро, небольшой лесок с живностью. Корче классное место пожить какое-то время. Ковры мы использовали как постели, выстиранные попоны вместо одеял, на лето пойдет, а там что-нибудь придумаем.

Про эти восемь месяцев можно написать книгу о приключениях Гекльберри Финна в нашем исполнении. Как общался и учился язык, как старик учил меня пользоваться саблей и луком. Как в седле сидеть. Перед заморозками мы сделали налет на небольшой аул, когда все воины ушли на Русь грабить и за полоном. Нас тогда интересовала юрта. Ничего, смогли разобрать, увезти и собрать. Труднее всего было замести следы. Но тут нам погода помогла. Разлились дожди и все смыло, так что на зиму крышу над головой мы теперь имеем.

За все время старик присматривался ко мне, когда языковой барьер пал, это случилось месяца через два после знакомства, я рассказал кто и откуда. А чего скрывать? Мне больше интересовало местное время - старика будущее. Так у костра мы вечерами засиживались до звезд. Одним из предложений Кузьмы Михайловича было сделать меня своим сыном.

- Ты мне жизнь спас от ворогов. Я такого не забываю и хочу отблагодарить тебя. Будешь сыном мне.

- Зачем? Ай!

- Не перебивай! - потерев ладонь, велел он: - Ты ведь на Русь пойдешь?

- В Новгород? - кивнул я: - В Москву что-то желание пропало, особенно после ваших рассказов. Мне эта междоусобица не интересна. Пусть грызутся за трон, меня не трогают. Не хочу, чтобы надо мной какой-нибудь царек был. Я сам себе голова.

- Свободолюбивый ты, но с Новгородом ты прав. Там хоть и эта… как ты говоришь анархия, но жить можно. Вот только твое неприятие церкви, - поморщился старик, явно вспомнив давний эпизод.

Мы тогда с дедом выбрались поохотиться, вернее это я бегал живность пугал, старик занимался разделкой и копчением. Вот тогда на запах вышло шестеро татар с пленником на верёвке. Им был дородный поп, в рваной одежде с всклоченной бородкой и лысой головой. Я их в последний момент засек, кляня себя, что проворонил их, подполз сзади и перебил, пока потрошил трупы, освободившийся пленный подошел ко мне и что-то надменно сказал. Старик к тому времени подучил меня изъясняться, но этот язык я не знал. Тут этот сморчок взял и приложил к мои губам грязно зеленый перстень на пальце, судя по виду явно медный. Да ловко так, даже я со своей реакцией спасовал. Не знаю, что это значило, но меня возмутило до глубины души. Через секунду поп был на земле, хватая воздух открытым от возмущения ртом, и мой прыжок на него сверху под хруст дробящихся ребер под моими коленями. После был теологический разговор со стариком на счет моего вероисповедания. А поп, кстати, был иезуитом, так что со стороны старика проблем не было, но его до крайности возмущало что я ни в чего не верю, и мое отношение к священникам высказанное в категорической форме: Хороший поп - хорошо прожаренный поп, его изрядно нервировало.

- Вот приедешь ты в Новгород как себя поставишь?

- На постамент что ли? Ай!

- У каждого человека своя родословная - хоть боярин хоть холоп.

- Не, холопом я быть не хочу.

- Станешь, если так себя вести будешь. Твое поведение выдает в тебе боярство, а то и за князя примут.

- Ну, назовусь боярином. Как проверят?

- Летописи в церкви. Как не назовись, всегда ложь найдут.

- Проблема, - задумался я, энергично почесывая затылок. - А если летописи сгорели? Ай!

- Не смей церковь жечь…

"Вот старик, вместе всего ничего, а уже мысли читает!" - сердито подумал я, слушая нравоучения.

- Боярином Красновским будешь. Олегом Кузьминичным.

- По бумагам проверят и…

-… и поймут, что это ты и есть. Сын он мой, когда меня три года назад вороги вместе с дружиной побили, сын тоже был. Стрелой убили, двенадцатой весны не увидел. Тело они забрали, так что поверят. Похожи вы с ним, и глаза такие же.

Кузьма Михайлович, в плену находился уже почитай четвертый год. И все из-за одного давнего дела. Отбивая полон, что вели ногайцы на границы со степью, он в схватке убил сына очень большого и богатого рода. Родственник их него шаха, или как его обзывал Михалыч, хана. Так ладно бы срубил, хвастался этим, прибрав трофеи с тела. Так его и вычислили, и сына убили и в плен взяли, истязая мучениями на протяжении этих лет. Правда, аккуратно, не до смерти. Кузьма Михайлович выжил, не сломался, назло всем, только на одной злости и мести. Его сдал из своих бояр метивших на довольно денежную должность воеводы, вот он и собирался вернуться в Новгород и вернуть должок, истязая себя постоянными упражнениями с мечом, несмотря на отсутствие больших пальцев. Он выбрал двуручный меч, я его обозвал "секатором", взмазнушь и уноси вперед руками. Сам я бою на мечах обучен не был, поэтому с интересом наблюдал за тренировками, а когда Михалыч освоился, на это много времени ушло, ему пришлось делать самодельные протезы на кожаных ремешках, то иногда устраивал спарринги.

- Так я же ничего о жизни на Руси не знаю?!

- Буду учить. Поперва запомни, ты боярин княжеского роду. Это всяк выше простого боярина и тем более боярского сына…

Так и шло наше время. Я веселился, изучая горы, охотясь на косуль, горных баранов, зайцев, куропаток и ускоглазых в халатах, вечерами слушал нового отца, и учился аранжировке… или вольтижировки? Один хрен, слова одинаковые. Старик и тут проявил свою волю, заставил Гульчатай учить меня ногайскому. Должен же я был объяснить, где находился. Если в плену, почему языка не знаешь? Пришлось учить.

Подходя к дому-юрте, около которой дымился костерок с подвешенным над ним котелком, я присел на ковер и, дождавшись, когда Гульчатай наполнит наши тарелки, начал неторопливо есть.

- Близко они? - поинтересовался Кузьма Михайлович закончив обедать.

- Стоят лагерем у выхода, если так будет продолжаться, мы через неделю без еды останемся, - ответил я, тоже откладывая пустую тарелку.

- Уходить надо. Ужо поняли, что кто-то тут рядом озорует. Может - эти нас и ищут.

- Знаю что пора. Я тут в прошлый раз пленного ногайца пораспрашивал, у них месяц назад банда ушла за полоном, скоро обратно пойдут. Думаю вот перехватить. Люди нужны, воины, холопы в тыловую службу. Отряд хочу организовать, из полян самое то, злые они.

- Полоняне, - приправил меня второй отец.

- Все равно наши, - отмахнулся я.

В это время возившаяся рядом Гульчатай подняла голову и посмотрела на забулькавший котелок, подоспел чай.

- Мне еще с собой. Налей в бурдюк, - велел я ей на ногайском.

- Хорошо, Хозяин, - откликнулась она.

С девушкой я разговаривал только на этом языке, практика великая вещь. Конечно, за такое короткое время в совершенстве им я не овладел, но говорил почти чисто, с легким акцентом.