Одиночество (СИ) - Смирнова Наталья. Страница 12

Киваю ему, и пропускаю скользкие пальцы. Они только смазывают. Растягивать уже некогда. Сам рукой помогаю в себя войти. Пропускаю с трудом, но ведь пропускаю же. За это время я научился полностью расслаблять мышцы. Я доверяю Володе, знаю, что меня ожидает. Он двигается во мне, торопится. В дверь скребётся овчарка, просит гулять.

- Милан, место! – Володя не отпускает меня, он уже на взводе, ничто его не остановит. Я помогаю ему, сжимаю сфинктер, стараясь приблизить его оргазм. Его рука в это время скользит по моему члену яростно и даже болезненно. Мы спускаем вместе, стонем, нам вторит Милан за дверью, скулит, подхватывая наши стенания.

- Ух, - выдыхает Володя и крепко целует меня в плечо. – Встаём.

Он соскакивает с дивана и открывает дверь. Милан прыгает вокруг хозяина.

- Сейчас, - обещает Володя. – Скоро гулять, - и исчезает в коридоре.

Пёс подбегает к дивану.

- Милан, - зову я. – Ты прости нас. Так уж получилось.

Овчарка смотрит на меня, как будто понимает, что я говорю. Протягиваю руку и глажу Милана по морде.

- Всё-таки я удивляюсь, как он тебя принимает.

Володя уже в комнате, быстро по солдатской привычке одевается.

- Давай, поднимайся, умывайся, а мы по-быстрому погуляем. Завтракаем и едем.

Да, у нас же сегодня поход по магазинам.

Пока мои на прогулке, встаю, убираю диван, умываюсь, ставлю на кухне чайник и бегу одеваться. Чайник у Володи отключается сам. Удобная штука! Не надо караулить, сидя на кухне. Вы вот сейчас улыбаетесь. Теперь уже у всех такие чайники. А вот тогда это было в новинку.

Володя всё делает быстро – гуляет с собакой, ест, бреется. У него всё чётко. Да, двадцать лет военной службы накладывают свой отпечаток. Мы выходим из квартиры. Он уже вставляет ключ в замок и вдруг спохватывается:

- Лёш, сбегай в большую комнату. Там мой пиджак с бумажником.

Я несусь по коридору, хватаю пиджак и слышу глухой стук. Бумажник падает и раскрывается. Наклоняюсь, чтобы его поднять. И застываю в такой позе. С левой стороны, под прозрачной плёнкой, вложено фото. С него на меня смотрит юноша. Он очень похож на Володю. Беру бумажник в руки и выпрямляюсь.

- Ну, где ты там застрял?

Оглядываюсь на Володю. Он стоит в дверях и смотрит на меня.

- Он выпал сам.

Чувствую себя так, будто меня застали на месте преступления.

- Лёша, не оправдывайся. Я же знаю, что ты никогда не будешь проверять мои карманы. Пошли.

Володя разворачивается и идёт к выходу. Я иду за ним, в руках у меня злосчастный бумажник. На улице я отдаю его Володе. Он кидает его в бардачок, садясь в машину. В полном молчании я пристёгиваюсь ремнём безопасности. Мы выезжаем на проезжую часть.

- Тогда я делал карьеру, - произносит Володя. Он начинает свой рассказ сам, без моих вопросов и просьб. – Что для этого требовалось? Семья, партийный билет, прекрасная характеристика. С характеристикой было всё в порядке. Нигде не светился, был послушным гражданином. А вот с семьёй была загвоздка. Не привлекали меня девушки. Слава Богу, у меня хватило ума не сказать об этом отцу. Гомосексуализм преследовался законом.

Я понимающе кивнул.

- В общем, невесту мне нашли. Я женился. О любви у нас речи и не шло, но внешне всё выглядело благополучно. Родные стали ждать пополнения в нашем молодом семействе. Ну, молодость есть молодость. Горячий был, гормоны играли. Получилось у нас с женой несколько раз переспать. Этого оказалось достаточно. На фото – мой сын.

Я потрясённо раскрыл рот.

- Так уж всё сложилось. В партию вступил. Карьера, как говорится, удалась. Только жизнь не удалась. Развелись мы, когда Союз развалился. С сыном общаюсь. Алименты платил. Вот только перестал. Ему восемнадцать недавно исполнилось.

- То есть, ты к ним ходишь? – ляпнул я, не подумав. – Извини.

- Да.

Я сидел и от бессилия сжимал и разжимал кулаки, проклиная советскую систему. Она ломала людей, строила всех под одну гребёнку, разрушала человеческие судьбы. Ненавижу.

- Лёша, что с тобой?

- Ничего.

- Я понимаю, для тебя это неожиданно. Надеюсь, что это не скажется на наших отношениях?

Я непонимающе уставился на Володю. Он, правда, думает, что я могу из-за этого его бросить?

- Володя, это никак не скажется. Просто я не могу принять то, как с нами поступали, не давали строить свою судьбу так, как мы бы этого хотели.

- Лёшка. - Машина остановилась на светофоре. – У тебя большая душа.

Я затих, желая, чтобы Володя сказал мне самое главное.

- Ты славный и добрый человек.

Загорелся зелёный свет.

- И сейчас мы оденем тебя, как картинку.

Я разочарованно выдохнул. Ну, да. Сейчас явно не та ситуация, когда признаются в любви. А может, ещё слишком рано? Мы знакомы…сейчас посчитаю… чуть больше двадцати дней. А мне кажется, что я знаю Володю всю жизнь.

И вот он, магазин. Я смотрю на цены и вздыхаю. Понимаю, что мне хватит на джинсы, кроссовки, пару рубашек и на всякую дребедень в виде ремня. Просветить вас, сколько стоили китайские кроссы? Двести шестьдесят - двести восемьдесят тысяч рублей. Джинсы порядка триста пятидесяти тысяч рублей. Плюс – минус тридцать тысяч.

Иду по рядам.

- Лёшка, иди-ка сюда, - зовёт меня Володя. – Смотри, какие джинсы. Тебе пойдут.

Я таращусь на классические штаны. Цвет красивый. Жёлтая строчка.

- Бери, будешь мерить. И вон те возьми, они молодёжные.

Я мотаю головой. «Классики» мне достаточно. Володя настойчиво суёт мне в руки модные молодёжные зауженные джинсы.

- Пошли к рубашкам.

Тащусь за ним, считая в уме, сколько мне остаётся на рубашки. Володя выбирает штуки три.

- Ты только не смейся, но тебе должно пойти красное. Так уж одна рубашка точно будет красной. Голубенькую тоже возьмем. И никогда не надевай серое. Лучше белую. Ты сейчас загорелый, вообще будет классно смотреться.

Я тяжело вздыхаю. Похоже, придется остаться без кроссовок и трусов. Идём к примерочным кабинкам.

- Давай, мерь.

Володя запихивает меня внутрь кабинки и задёргивает шторку. Я быстро переодеваюсь. Классические джинсы мне точно идут. Кручусь перед зеркалом. Дёргаю шторку вбок.