Колыбельная - Паланик Чак. Страница 57

Мона стоит у меня над душой. Тычет мне в лицо ярким рекламным проспектом и говорит:

— Давайте сходим туда. Ну пожалуйста. Всего на пару часов. Ну пожалуйста.

На фотографиях в брошюрке — люди на американских горках, они кричат и машут руками. Люди на электрических автомобильчиках на площадке, выложенной по периметру старыми автопокрышками. Люди с сахарной ватой и люди на лошадках на карусели. Люди на “чертовом колесе”. Надпись большими буквами по верху страницы: “Страна смеха, отдых для всей семьи”.

Вместо букв “А” и “О” — четыре смеющиеся клоунские рожицы. Мама, папа, сын и дочка.

Нам предстоит обезвредить еще восемьдесят четыре книжки. Это еще несколько дюжин библиотек по всей стране. Нам надо еще разыскать гримуар. Воскресить мертвых. Или кастрировать всех поголовно. Или же уничтожить все человечество — у каждого свои понятия.

Надо столько всего еще сделать, столько всего исправить. Вернуться к Богу, как сказала бы Мона. Просто чтобы не нарушать равновесие.

Карл Маркс сказал бы, что мы должны превратить все растения и всех животных в своих врагов, и тогда то, что мы их убиваем, будет оправданно.

В сегодняшних газетах сообщают, что муж одной из манекенщиц задержан по подозрению в убийстве.

Я стою в телефонной будке у входа в библиотеку в маленьком провинциальном городе. Элен с Устрицей пошли потрошить книгу.

Мужской голос в трубке произносит:

— Отдел расследования убийств.

Я спрашиваю: кто говорит?

И он отвечает:

— Детектив Бен Дантон, отдел расследования убийств. — Он говорит: — Кто это?

Полицейский детектив. Мона назвала бы его моим спасителем, посланным, чтобы вернуть меня к человечеству. Этот — тот самый номер, который высвечивался у меня на пейджере уже несколько дней.

Мона переворачивает проспектик и говорит:

— Посмотри.

У нее в волосы вплетены обломки ветряных мельниц, радиобашен и железнодорожных эстакад.

На фотографиях клоуны обнимают улыбающихся детей. Родители держатся за руки и проезжают в крошечных лодках по Тоннелю Любви.

Она говорит:

— Да, поездка у нас рабочая, но это не значит, что надо все время работать.

Элен выходит из библиотеки и спускается по ступенькам, и Мона бросается к ней и говорит:

— Элен, мистер Стрейтор сказал, что можно.

Я прижимаю трубку к груди и говорю, что я этого не говорил.

Устрица выходит из библиотеки и встает за спиной Элен, чуть сбоку.

Мона тычет брошюркой в лицо Элен и говорит:

— Смотри, как там весело.

Детектив Бен Дантон говорит в трубке:

— Кто говорит?

Это было нормально — принести в жертву того мужика с машинками на трусах. Это было нормально — принести в жертву ту молодую женщину с цыплятками на фартуке. Скрыть от них правду, не избавить их от страданий. И принести в жертву вдовца очередной манекенщицы. Но пожертвовать собой ради того, чтобы спасти миллионы, — это другое дело.

Я говорю, что меня зовут Стрейтор и что он мне звонил на пейджер.

— Мистер Стрейтор, — говорит он. — Нам надо задать вам несколько вопросов. Вы не могли бы зайти?

Я спрашиваю: вопросов — о чем?

— Нам лучше поговорить лично, — отвечает он.

Я говорю: это насчет смертей?

— Когда вы сможете к нам зайти? — отвечает он.

Я говорю: это насчет смертей без очевидной причины?

— Лучше раньше, чем позже, — говорит он.

Я говорю: это не потому, что среди тех, кто умер, был мой сосед сверху и трое моих сослуживцев?

И Дантон говорит:

— Что?

Я говорю: это не потому, что я проходил мимо по улице, в тот момент, когда умерли еще трое?

И Дантон говорит:

— Для меня это новость.

Я говорю: это не потому, что я был в том баре на Третьей авеню, как раз в тот момент, когда умер тот молодой человек с бачками?

— Э, — говорит он. — Марти Латанзи.

Я говорю: это не потому, что на телах манекенщиц обнаружены признаки сексуальных контактов, произведенных уже после смерти, — такие же признаки, как и на теле моей жены двадцать лет назад? И я даже не сомневаюсь, что у них есть видеозапись, как я разговаривал с библиотекарем Саймоном в тот момент, когда он так скоропостижно скончался.

Мне слышно, как на том конце линии скрипит карандаш. Детектив Бен Дантон быстро записывает за мной.

Мне слышно, как кто-то еще, в той же комнате, рядом с телефоном, говорит:

— Держи его на линии.

Я говорю: это что — хитрый ход, чтобы арестовать меня по обвинению в убийстве?

Детектив Бен Дантон говорит:

— Лучше не доводить до того, чтобы мы взяли ордер о принудительном приводе.

Не важно, сколько людей умирает, все равно все остается по-прежнему.

Я говорю: офицер Дантон, вы мне не скажете, где вы сейчас находитесь — в этот самый момент?

Палки и камни могут и покалечить, опять то же самое. Все происходит само собой. Непроизвольно, как крик. Баюльная песня звучит у меня в голове, и в трубке вдруг — тишина.

Я убил своего спасителя. Детектива Бена Дантона. Я отошел от человечества еще на шаг.

Конструктивная деструкция.

Устрица трясет свою пластиковую зажигалку, бьет ее о ладонь. Потом отдает ее Элен. Она достает из сумочки сложенный листок. Поджигает страницу 27 и держит ее над водосточным желобом.

Мона читает проспект, и Элен подносит к нему горящую бумажку. Фотографии счастливых улыбающихся семей вспыхивают ярким пламенем, Мона кричит и роняет брошюрку. Держа горящую бумажку, Элен подпихивает горящий проспект ногой к водосточному желобу. Огонь у нее в руке разгорается все сильнее, дым вьется по ветру.

Совершенно без всякой связи мне вспоминается Нэш и его горящая салфетка.

Элен говорит:

— Мы здесь не веселимся. - Свободной рукой она передает мне ключи от машины.

И вот тут оно и происходит. Устрица хватает Элен рукой за шею и пытается сбить ее с ног. Она раскидывает руки, чтобы удержать равновесие, и он вырывает у нее горящий листок. Баюльную песню.

Элен падает на колени, выскользнув из захвата Устрицы. Она вскрикивает от боли, ударившись коленями об асфальт, и сползает с тротуара в канаву. Ключи от машины — по-прежнему у нее в кулаке.

Устрица колотит горящим листком себе по бедру, чтобы сбить огонь. Держа листок обеими руками, он быстро пробегает глазами по строчкам, пока они окончательно не сгорели.