Герой не нашего времени. Эпизод I - Полковников Дмитрий. Страница 77

Вермахт потихоньку заканчивал расставлять артиллерию. Пехотные части находятся на расстоянии суточного перехода от границы, а танки пойдут к ней в конце дня, предшествующего вторжению.

Части Красной Армии, выдвигаясь на запад из внутренних округов и читая о себе, как о средстве «ежегодной проверки работы железнодорожного аппарата», тревожно шептались: скоро война.

Хуже всего было политрукам, они впервые оказались перед выбором. Что делать? Идти недавно возвращенным курсом «враги-фашисты»? Вернуться к «дружбе, скрепленной кровью», ставшей привычной за почти пару лет? Умолкнуть и ждать дополнительных указаний из Москвы? Политработников жалели, им сочувствовали [356].

То, что Михаил растерялся, его не удивило. Работу разведчика не перечеркнут, заставят заткнуться, так сказать, до выяснения. При желании, все увеличивающее число диверсантов можно подвести под происки таинственной закулисы.

Ерничать можно долго, если не взять во внимание, что мы еще учились. В том числе, искусству дипломатии, не сбивающей с толку собственный народ заявлениями. Во времена Панова все обошлось бы короткой строчкой в «Известиях» и «Правде» о некой сумбурной дипломатической ноте, с огромным воодушевлением встреченной нашей партией и народом, а также всеми, кто причисляет себя к прогрессивному человечеству.

Завтра по теме заявления ТАСС Геббельс цинично пройдется в дневнике, не думая, что прозорливо озаботился главной задачей нации после войны. Колченогий пропагандист, не ведая, стал пророком – чувство вины легло на каждого немца [357]..

Ненашев натянуто улыбнулся, закрыл глаза и голосом медиума произнес:

— У вас в руках номер сто тридцать девять, в скобках цифра семьдесят пять пятнадцать. Заметка на второй странице, сквозь которую видна шапка газеты. Цитирую, «по данным СССР, Германия также неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении».

Елизаров с ужасом взглянул капитана. Сообщение по радио передали вчера вечером. Но газету в лагерь он привез из типографии.

— Ну что, теперь на щавель перейдешь и окрошку? Полезно в период обострения… И газету со света убери, хорошо?

— Ну, и глазастый ты, — с восхищением отозвался Елизаров, отойдя от окна в палатке.

Но – стоп! Ненашев ждал какой-то иной реакции сверху и текст его разочаровал. Нет, убил. Там, наверху ничего не знают! Товарищу Сталину неверно докладывают или держат в неведенье. Надо что-то делать. Но что, и как? Раньше Елизаров наивно полагал, что найдется там человек, способный сделать правильные выводы. Ну, не идиоты же его начальники!

Эх! Видно не всех изменников и предателей истребили, вот они и продолжают вредить стране и партии. А может, сообщение в газете лишь маскировка. Было же что-то похожее восьмого мая. Пограничник знал, что в лесах, рядом с Брестом, стоят дивизии 28-го стрелкового корпуса, формируются новые механизированные части. Ежедневно по ночам разгружаются эшелоны с войсками и боеприпасами, что исчезают в пограничных лесах.

Ненашев выразился гораздо конкретнее.

— Успокойся! Обычный политический зондаж. Ответит Гитлер, войны не будет. Не ответит, встречай гостей. Гораздо страшнее, как поймут на местах. Еще хуже, когда денька через четыре, вскроют могилу Тамерлана.

Разведчику стало интересно. О работе экспедиции давно писали в газетах, но Максим отмахнулся:

— Красивая легенда, и только. Когда вскроют могилу Тамерлана, наружу вырвется злой дух войны, живые начнут завидовать мертвым, на земле воцарится ад, и так далее. Стандартный список бедствий, затем конец света. Контрамарочку заказать? Есть местечко в первом ряду.

Елизаров пытался улыбнуться, но не смог. Жуть какая-то и мурашки по коже. Вышла жалкая гримаса. Опять намекает о каком-то событии, что произойдет девятнадцатого числа.

— Слушай, я вижу, ты все наперед знаешь? Судьбу предсказывать пробовал?

— А оно тебе надо? Полей, а? Иначе придется бойца звать – капитан стащил с себя майку, зло поскреб бока и принялся энергично умываться. К нательной рубахе Максим испытывал стойкое отвращение. Как в такую жару люди еще носят белье под формой?

Пограничник посмотрел на характерные отметины на спине капитана. Он что, ее, того? Понятно, почему так ерничал вечером. Ох, нет у него теперь агента Майи Чесновицкой.

— Кто это тебя так?

— Сам. Исключительно, всю ночь не спал, спину себе царапал. Прикидывал, позволит ли Гитлер привести наши войска в готовность. Надумал, что он просто обязан именно так поступить!

— Издеваешься? — Михаил дураком не был, и по совету капитана того же Иссерсона читал. — Войну вообще можно не объявлять, а начинать сразу заранее развернутыми силами [358]. На той стороне почти все готово. Не хватает лишь танков и мотопехоты, но их штабы давно развернуты рядом с границей.

— Ты это. Слова забудь и книжку выкинь. Иссерсон, как сочувствующий троцкистам элемент, арестован неделю назад. Не тебе объяснять, что теперь я ему тоже не верю, — Ненашев зевнул. ? Так что, у нас все должно быть по правилам, как в Польше или Франции. Взаимные претензии, ультиматумы, заговоры, расследования, провокации, приграничные сражения, а потом мы, наконец, соберемся с силами и вломим им таких пистюльбиляторов, что кровью умоются.

Язвил Максим от бессилия. Нет, не капитану учить целый Генштаб.

Сторонники такого сценария начала войны имели на руках не только теорию, но явные, проверенные временем, козыри [359].

В Польше и Франции немцев встретили заранее отмобилизованные войска. До начала военных действий – полгода дипломатических игр. Следовал очевидный вывод, пока политики портят друг другу воздух, заявляя друг другу претензии, войска успеют привести себя в полную боевую готовность.

Слова Молотова «без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу» и про вероломство – ключ к понимаю сложившейся ситуации. Кто-то шепнул или сказал ? не в счет. Для человека, принимающего государственное решение, по воле обстоятельств нужен убийственный аргумент – документ и, желательно, подлинник [360].

Попутно, с конца сорокового шла убойная компания по дезинформации руководства СССР с участием гендиректора Имперского министерства народного просвещения.

В феврале 41-го операция «Морской лев» превратилась в грандиозную мистификацию под кодовым названием «Ледокол». Панов не допустил и тени намека, как яхту назвали, так она и поплыла. Десант, скорый десант в Англию!

И на текущий день «кушать подано».

Берлин с утра шепчется: в Германию едет сам Сталин. Договариваться. Для торжественной встречи шьют красные флаги. Никаких претензий и обид от немцев. Наоборот: «Я-я, натюрлих. Госсфройншафт».

Лишь малая деталь омрачила советско-германскую дружбу. Наш резидент в Берлине, работающий под дипломатическим прикрытием, устроил в одном из ресторанов страшный скандал.

Красавец, армянин, не имевший ничего общего, по комплекции, с заболевшим «зеркальной» болезнью, братом, ковыряя вилкой котлету, нашел в ней только морковь. Но перед Амаяком Кобуловым не извинились, а попросили впредь уточнять заказ.

Повара ничего не напутали, когда принесли эрзац-мясо! [361]. А посылки с продуктами из оккупированных стран шли в рейх таким потоком, что скоро собирались вводить ограничение на их количество и вес.

— Что-то никаких приграничных сражений не припомню, — недолго подумав, пробормотал Елизаров.

— Не равняй нас с Польшей, потерявшей нюх и ощущение реальности. Не могло быть у панов честной разведки, только продажная. Вот и прошляпили немцев [362]. А ведь на Берлин поход задумали, идиоты а? Только прошу, когда тут начнется, не суетись: мол, знал, предупреждал, меня не слушали. Быстро зеленкой лоб намажут, чтоб пуля в мозг инфекцию не занесла.