Безудержная страсть - Кузьминых Юлия. Страница 91

Наконец, мужчина закончил повествование, и вновь взяв со столика свой полупустой фужер, залпом осушил его до дна.

Выслушав столь душещипательную историю, Шеннон непроизвольно углубилась в себя. Она была рада, что отношения отца и сына так хорошо закончились, но все же никак не могла поставить себя на место Мануэля. Она бы не простила. Уличная жизнь сделала из нее грубую, жесткую, беспощадную женщину, которая привыкла отвечать по справедливости, следуя лишь одному простому принципу: «Как вы со мной – так и я с вами!«. Хотя, отец Мануэля все же не вышвырнул сына на произвол судьбы. Мануэль вырос в богатом доме, он не голодал, ему не приходилась воровать, ради куска хлеба.

Что не говори – их судьбы слишком разные, хоть у каждого из них они были и не самыми сахарными в детстве.

– Я рада, что вы помирились. – Вслух произнесла она, взяв в руки свой фужер. Отпив пару больших глотков, которые немедля обожгли ее горло, она сокрушенно договорила. – Но наши отцы слишком разные. Ты любил своего, а я – ненавижу, и так будет всегда.

– Но если…

Не желая и дальше продолжать их бессмысленные распри, Шеннон мгновенно приподняла ладонь вверх и угрюмо покачала головой.

– Никаких «если». Не хочу думать и говорить о нем дальше, испортив остатки этого вечера. Прошу, давай закроем тему.

Понимая, что спорить бесполезно, Мануэль вынужденно отступил и медленно кивнул головой. Ожидая того, что за его откровенность, Шеннон расплатится с ним той же монетой, он и не думал, что ее ледяную броню не возможно будет растопить даже сейчас. Но упрямство Шеннон было сравнимо разве что с его собственным. Поэтому, не желая отступать, темноволосый мужчина вновь перевел тему беседы в удобную для него позицию.

– Хорошо. Тогда давай рассмотрим план «Б».

– План «Б»? – Выгнув правую бровь, заинтригованно переспросила девушка. – И в чем же он заключается?

Смело взглянув в ее лицо, Мануэль четко выговорил:

– В том, чтобы объяснить Леонардо Пасквитти твое материальное положение и надавить на его жалость.

Едва не поперхнувшись выпитым вином, девушка громко закашлялась.

Нет, он что – издевается? Она же попросила прекратить эту тему! Однако тут же сообразив, что ее отец и синьор Пасквитти для Мануэля – это два абсолютно разных человека, все же покорно опустила голову и глубоко вздохнула.

И почему ее раньше не предупредили, что сегодняшний вечер в этой стране посвящен ненавистным отцам?

– У Леонардо Пасквитти нет жалости. – Едва сдерживая нотки праведного гнева, тихо выпалила она. – Я проработала у него целый день и поверь, знаю, о чем говорю.

– Да, неужели? – Казалось, искренне удивился собеседник. – Это странно, потому что за те долгие годы, что мы с ним знакомы, он показался мне вполне дружелюбным и понимающим человеком.

– Вот именно, тебе «показалось». – Все ещё не решаясь поднять голову, чтобы Мануэль не заметил полыхающего яростного пламени в потемневших глазах, сквозь зубы прошипела она.

– Не думаю. – Спокойно подложил брюнет. – Леонардо Пасквитти всегда отличался своим чувством справедливости и чести. Недаром он столько лет провел в сенате.

Не сдержавшись от изумления, глаза брюнетки слегка расширились и недоуменно уставились на спокойное лицо собеседника.

– В сенате?

– Да, – вполне серьезно подтвердил мужчина, – он проработал около восьми лет в верхней законодательной палате парламента Италии, занимая должность бывшего губернатора Искьи.

Теперь настала очередь удивления Шеннон.

– Да, неужели? – Повторила она с саркастичным смешком прошлую реплику Мануэля. – Ну надо же, какой мужчина! Прямо образец порядочности и добросовестности. Он, наверное, помог многим людям своей страны?

В ее голосе отчетливо проскальзывали насмешливые нотки, тесно переплетающиеся с новой волной нарастающего гнева и обиды.

– Совершенно верно. – Со вздохом подтвердил брюнет, прекрасно понимающий, о чем она сейчас думает.

А думать действительно было о чем.

Узнав, что ее отец некогда занимал такую высокую должность, узнав, что он помогал сотням незнакомых людей, уделяя им свое драгоценное время и внимание, ее голову занимал лишь один-единственный вопрос – почему же он не помог им с матерью? Чем они хуже других? Почему он забыл о них? Почему, черт возьми, он так ни разу и не ответил ни на одно из писем Софии и не прислал им хотя бы один ничтожный цент на пропитание? Почему? Почему? Почему?!

Обуреваемая слепой яростью, Шеннон со всей силы сжала ладони в кулаки.

«Ненавижу!« – это было одним-единственным словом, воспринимающее ее рассудком.

А потом пришли слезы. Горькие, безутешные слезы.

Ненавидя себя за значительно увлажнившиеся глаза, брюнетка поспешно встала с дивана и отошла на пару шагов вглубь комнаты. Она не хотела, чтобы Мануэль заметил ее состояние. Да и что она могла ему объяснить? Что так сильно распереживалась и теперь корит себя за попытку обворовать бывшего члена сената? Это была бы глупая ложь. Да и ее язык никогда бы не повернулся, чтобы это произнести.

Нет. Она совсем не жалела того, что сделала. Не жалеет и сейчас, даже не смотря на то, что теперь ей до конца жизни предстоит просидеть в грязной, вонючей камере.

Ну подумаешь тюрьма?! Благодаря папочке, ее жизнь никогда не была простой и сладкой. Она выстоит и в этот раз. Она не сломается. А когда она вновь окажется на свободе, то с удовольствием плюнет в сторону могучего Леонардо Пасквитти ещё раз – пусть даже для нее он и окажется последним.

Мануэль продолжал неподвижно сидеть на своем диване, молчаливо наблюдая за вздрагивающими плечами темноволосой женщины. Ненавидя себя за свой язык, который в конец испортил их сегодняшний вечер, мужчина поставил хрустальный фужер на угол столика и встал на ноги. Медленно приблизившись к Шеннон, он ласково обнял ее за плечи, притягивая напряженно подергивающуюся спину к своей груди.

– Я просто хотел сказать, что Леонардо Пасквитти может помочь нам. – Намеренно сделав ударение на последнем слове, словно в оправдание за выбранную тему произнес он. – Если бы ты знала его чуть больше, то, несомненно, увидела за напускной хмуростью характера так же очень доброе и отзывчивое сердце.

Стряхнув крупицы набежавших слез, девушка упорно покачала головой.

– Нет в нем сердца. – Тихо проговорила она, не сдержав тихий всхлип. – Ты не знаешь его. Он… он очень холодный человек. Бесчувственный…

Протяжно вздохнув от ее упрямого взгляда на вещи, мужчина медленно развернул девушку к себе лицом.

– Ну с чего ты это взяла? – Как можно мягче спросил он, приподнимая ее подбородок.

Стоило ему лишь увидеть тень непередаваемой грусти на несчастном лице, как у него тут же защемило сердце. Как же ему хотелось вновь услышать ее счастливый, беззаботный смех, который словно музыка парил из комнаты в комнату, украшая на своем пути все вокруг.

Но, увы, сейчас перед ним стояла упавшая духом девушка, чьи искусанные до крови губы слегка подрагивали в такт своему дрожащему телу.

– Я это знаю. – Твердо сказала она и, прежде чем Мануэль вновь стал заверять ее в мягкосердечности Пасквитти, поспешила добавить. – Ты даже не представляешь, с чем я столкнулась в его доме ещё до того, как решилась выкрасть эти чертовы бриллианты.

Заметив легкую заинтересованность на лице мужчины, она сглотнула подступивший к горлу ком, окончательно решив раскрыть его глаза на столь добрый и мягкий характер милого старика.

– Был уже поздний вечер, когда я убиралась в кабинете синьора. – Прерывистым голосом начала она. – Я не сразу заметила сидящего за столом сына хозяина. Он был пьян в стельку. От него несло алкоголем за версту, но все же я смело продолжила свою работу. Я просто не ожидала, что пьяный Алессандро наброситься на слабую служанку в доме своего отца.

Взгляд Мануэля резко помрачнел.

– Что он сделал? – Слегка надавив на ее плечи, холодным тоном, способным заморозить даже огнь, тихо спросил он.

Встретившись с его суженными глазами, Шеннон впервые по-настоящему хотелось отпрянуть от этого человека, спрятаться в темный угол и не выходить из него, покуда к Мануэлю не вернется былое хорошее настроение.