Отражение в тебе (СИ) - "ИВАНКА". Страница 12

Утро выстлало землю туманом. Он зыбкой дымкой клубился под босыми ногами, скрывая сучки и острые камни. Вода оказалась ледяной, но Яр упорно шёл на глубину, непременно желая закутаться в живительную влагу. Холод пробрал до костей, дубя ссадины и раны. Отлично, так исчезает ощущение жёстких ладоней на теле, нестираемое никакими расчёсами – он уже себе плечи с шеей в кровь изодрал, пытаясь отскрести прикосновения братовых рук.

Скривил губы. Какой брат?! Чокнутый насильник! Псих с его собственным лицом.

«Я люблю тебя»… Мир с ног на голову переворачивается. Он знал, что любовь иногда принимает уродливые формы, но не думал, что настолько извращённые. Да и какая, к чертям, любовь? Если это любовь, то как же тогда ненависть выглядит?

Глянул в воду. В расходящихся от него кругах плыло отражение – бледное, почти восковое, под глазами тени, в спутанных волосах лист зацепился. Даже вздрогнул – настолько с Матвеем похож; вот теперь действительно одно лицо…

Ударил кулаком по воде, размывая очертания, и, пока оно не склеилось снова, повернул к берегу.

- Ты же глубины боишься.

Яр подскочил. Матвей сидел на берегу, вполне себе одетый, и, самое главное, бодрый и свежий, будто это и не он полчаса назад едва живой наконец засопел носом ему в ухо. Тут же сидела Барселона. Рядом лежали Яровы джинсы и майка.

Яр хотел спросить, откуда Матвей знает про эту его слабость. Хотел обозвать его и потребовать, чтоб проваливал с глаз подальше, а ещё лучше здесь же в угоду ему и утопился. Или самому утопиться. Вместо этого он вышел из воды, наплевав на спокойный откровенный взгляд сидящего перед ним человека, кое-как натянул джинсы на мокрое тело, подошёл к Матвею, замахнулся и, наплевав на рыкнувшую собаку, съездил кулаком в челюсть. Матвей упал. Яр ещё сильнее заскрипел зубами – тот даже не увернулся, а ведь если хотел бы, мог и уйти из-под неумелого тычка. И подставился он не потому, что раскаивался о содеянном. Ни капли! Вишнёвые глаза пожирали его с той же нескрываемой похотью, что и прошлой ночью.

Только костяшки зря стесал.

- Урод! Сволочь!! Гад!!!- плохо соображая, он прыгнул на Матвея сверху, сжал обеими руками горло.- Ненавижу! Ненавижу тебя!!!

- Я тебе говорил, чтобы ты с Лисой не водился,- даже не стараясь защититься, сказал Матвей. Да и не было от чего защищаться – Яра трясло, он едва сжимал пальцы, вряд ли даже понимая, что больше сил вкладывает, чтобы просто держаться на Матвее.

- Если бы она тебя не поцеловала, может, я бы и не слетел с катушек.

- Не слетел с катушек? Да ты полный псих, если у тебя на собственного брата встаёт! Или тебя настолько наше лицо заводит? Тогда возьми зеркало и вали в ванну!

- Я тебя хочу, а не твоё лицо.

Знакомые до последней линии ладони скользнули по бёдрам. Яр взвился, отскочил. Ледяные водные оковы, задубившие боль и страх, таяли под лучами майского солнца. Опять начинали ныть увечья. Яр отступил. Матвей всё больше его пугал – своим поведением, своим спокойствием.

- Ты псих,- прошептал он. Развернулся и побежал прочь.

А спину ему сверлил всё такой же спокойный ненавистный взгляд…

Заспанный Шурик открыл дверь звонка с седьмого.

- Ты хоть соображаешь, который час?

Сонно моргнул на Яра. Немножко косящие спросонок глаза мгновенно округлились. Яр возблагодарил небо за то, что хотя бы вспомнил и уже перед самой дверью натянул сжимаемую в руках майку. Отдельное спасибо, что у майки длинные рукава – видные повреждения остались только на лице.

- Можно я у тебя пару дней поживу?

Сашка ещё раз моргнул.

- Вы что, с Матвеем подрались?

- Угу, ну так можно?

Сашка опустил взгляд на порвавшиеся на коленке джинсы. На запястьях синяки, на шее расцарапанные засосы, теперь просто ссадины.

- Выглядишь так, будто тобой полночи по полу возили.

Яр вспыхнул, попытался развернуться и удрать, но друг проворно перехватил за локоть и повернул обратно, втаскивая в квартиру.

- Да ладно, чего заводишься сразу? Только у меня же в спальне будешь – у нас места мало,- и потянул из коридора, Яр едва разуться успел.

У Сашки он тоже никогда не был, просто Лиса однажды его подъезд показала и назвала номер квартиры. Сама квартирка оказалась маленькой и какой-то слишком… обшарпанной. Старые выцветшие обои местами поотходили от стен, мебель ещё с тех времён, когда за ней в очереди годами стояли, вместо плафона просто патрон с ввинченной лампочкой, до того слабой, что выедает зрение. На полу вытоптанная дорожка, вытканная из цветных шерстяных ниток.

Из зала накатила волна перегара. Двери здесь не было, хотя, как Яр заметил, её просто выломали из косяка – в петлях ещё кусочки трухлявой щепы остались. Под ногами брякнула бутылка. Сашка зло подфутболил её ногой, толкнул следующую дверь и затянул друга туда. Выдохнул – по коридору он шёл не дыша. Здесь мебель была не многим лучше, разве что не такая битая. По столу паутина растресканного лака, кровать железная, с продавленной сеткой, у шкафа нижний ящик забит гвоздями. А вот навесная полка новая, хотя и грубо сделанная – наверняка сам где-то столярничал. И на ней вперемешку синие и вишнёвые тома с золотыми буквами «Валентин Пикуль». Яр мимоходом отметил, что корешки у всех книг затасканные, только эта потёртость была не от старости, а от частого использования.

- Чего у тебя улыбка до ушей расцвела?- подозрительно буркнул Сашка. Он явно нервничал, помня, в какой квартире живёт приятель. Вот только приятель не всегда жил бок о бок с музейными экспонатами, хотя и не в таком старье. Впрочем, если не вспоминать оставшийся за дверями перегар и бутылки, здесь было достаточно уютно. И вообще Яру хотелось спать – лишь бы под голову подушку дали и не дёргали несколько часов.

Саша молча достал тёплый плед.

- Я в школу, а ты, если проснёшься до моего прихода, никуда не выползай,- друг злобно сверкнул в стенку, откуда доносился гнусавый храп.- У меня батя… короче…

- Не проснусь,- Яр тут же растянулся на кровати. Застонал – стёсанная спина резанула огнём, и осторожно перевернулся на бок. И уже сквозь вату сна почувствовал, как на плечи легла тёплая колючая ткань.

К вечеру у Яра поднялась температура и всю следующую ночь его лихорадило. Сашка носился из ванны в спальню, меняя компрессы. За стеной было шумно и весело – под голос комментатора из телевизора время от времени разносились радостные вопли или разочарованные стоны, обязательно сопровождаемые бряцаньем стаканов и смачными высказываниями. Потом Шурик выбился из сил и просто заснул, шлёпнувшись под бок мечущемуся в бреду Яру.

Выздоравливал Яр долго и болезненно. Температура возвращалась почти каждую ночь, а тело оттягивало на себя остатки сил, пытаясь залечить наружные повреждения. Ел он тоже плохо, ссылаясь на больное горло, но на самом деле просто ничего не хотел. И к врачу не хотел. Сашка злился, ругался, обзывал костлявой сдыхотью, грозился вызвать скорую на дом, чего Яр жутко боялся. Он и так запретил другу себя раздевать и обтирать, упрямо волочась в ванную. Если ссадины стали заживать, то синяки, оставленные Матвеем, как раз налились красками и зацвели в полную силу.

Веселье за стенкой не утихало каждую ночь. Днём отец Сашки спал, а вечером к нему слетались (если вообще расползались) его собутыльники. Пили, пели пьяные песни или дрались. Сильно дрались, соседи иногда полицию вызывали, чтобы разогнать дебош. Сашка однажды с непонятной Яру гордостью продемонстрировал шрамы на голове, оставленные от бутылки – дружки папочки несколько лет назад постарались. Как только жив остался?

По утрам парень быстро пробегал по коридору с веником и совком, иногда шлёпал по полу тряпкой, бормоча ругательства, потом удирал в школу. Он не хотел оставлять Яра, но тот сам выпихивал друга из квартиры – начинались выпускные тесты, а у института, заключившего с гимназией договор, были строгие правила. Сам Яр тоже хотел в школу, но, во-первых, у него не было сил, а во-вторых, он боялся Матвея, который мог его там поджидать. У Сашки он спрашивать про брата не хотел, а тот сам не поднимал тему.