Случайная Ночь или «Будь Моим» (СИ) - Хворостова Нина Викторовна. Страница 38

   - Спасибо. Ты зайдешь?

   Мы зашли в дом, и расположились сразу на кухне. Пока я готовил кофе и легкий завтрак. Алина вернулась в машину, что-то забыла. Когда все было готово, она вернулась за стол.

   - Ты зачем бегала? - ставя перед ней кружку кофе, спросил я.

   - Ну, у нас же день откровений?

   - Есть еще что-то?

   - Да, есть, и самое главное.

   - Ну, давай! - я сел напротив нее, взял за руку. - Успокойся, все будет хорошо.

   - Я действительно нервничаю, но потом, посмотрю на тебя. - закопалась с головой в сумку. - На, посмотри. - и протянула мне фотографию.

   На снимке, на фоне природы, наверное, загородный дом, была изображена Ева с ребенком, мальчиком.

   - Ну, посмотрел.

   - Внимательно посмотрел? - издевается.

   - Алина! - прорычал я.

   - О, Господи! Вадим познакомься, это... - она ткнула пальчиком в мальчика на фотографии, - ...твой сын. Дариан!

   - Но... Как?!

   - Ты не знаешь, как дети делаются? - насмехалась Алина.

   - Ааа...

   - Очень красноречиво! Это твой ребенок, ваш сын. Помнишь, как вы встретились? - спросила она.

   - Да. На работе столкнулись, а потом...

   - Ну, ты думай. А пойду отдыхать, у меня завтра дежурство, - Алина встала, и ушла наверх.

   А я остался, во все глаза смотрел на фото. Это мой сын? Мой?! Мой! Наш. Господи. Мой мальчик. Провел пальцем по детской мордашке. Он просто копия я в детстве, только глаза горят ее светом и теплом. Внешность моя, а душа ее.

   Чтобы, хоть как-то прийти в себя после новостей, достал бутылку коньяка и плеснул в бокал. Ошарашен всем произошедшим, это как божий день. Выдохнул, теперь уже с облегчением. У меня есть полное право бороться за них. За моего сына и за любимую женщину. Я не отступлюсь. Глотнув еще, крепко зажмурился. Помимо воли стали всплывать картинки прошедших трех лет.

   Он вспоминал то, как жил, то, что чувствовал все это время. Без нее. Как будто уйдя, она забрала с собой его душу, и не просто частичку души, а полностью - всю без остатка. Оставив после себя пустоту, вмиг заполнившуюся горечью и болью. И невыносимой тоской. Такой болью и тоской, которую Вадим никогда еще не испытывал. И ненависть, столько ненависти, что он был даже не в силах ее контролировать и держать в себе. Ко всему, ко всем, к самому себе, к той... Но... Но, не к ней.

   Только не к ней. Он бы, наверное, не выжил. Не смог бы так жить. Никогда не представлял, что способен пройти через такое.

   Казалось, что для себя он эту историю закончил, когда увидел ее заявление. Почему-то это его обидело, задело за живое сильнее всего. Практически нож в спину всадили, и Вадим остался один на один со своей обидой, жалостью, неуверенностью, и, не зная, что с этим делать и как все исправить. Обидней всего, что она сама все за них решила, словно отгородилась, а ему и ответить не чем. Да он повел себя как трус и слабак, ведь с самим собой справиться не смог. И потому не знает, как и в какой угол забиться, чтобы никто его не трогал, и не мешали жалеть себя. Если бы она тогда попалась под руку, он бы встряхнул ее, поцеловал, и доказал, что и как делать. Чтобы она поняла, что и для него все происходящее тоже тяжко и больно. Что ему не просто было на все это решиться. А что сделала она...

   В тот день, я многое понял и осознал, кое-что открыл для себя лично, сделал выводы, сидя в своем кабинете один. И все это, к чему он пришел и сделал, совсем не порадовало. Выходить, что я человек ненадежный, неплохой, но и хорошего ничего не сделал. А не было никого, для кого хотелось весь мир перевернуть и горы свернуть. Не стремился он к этому никогда. Его устраивало все в его жизни. Проблемы и препятствия, возникающие в жизни, он привык решать особым путем, поэтому жил, особо не напрягаясь, и совесть лишний раз молчала. Но это все самообман. Эти выводы Вадим сделал как-то неожиданно и не своевременно. Он привык во всем руководить, править, главенствовать. Ему оказывается удобно все, удобно заблуждаться на счет других, и себя тоже. И вот к каким последствиям это привело. Он перестал себе принадлежать. Если ты свободен как ветер, то ты никому не нужен. К концу вечера он тогда заметно набрался, запивал тоску и страшные выводы, которые сделал, и опьянел.

   Он не знал чего ещё пожелать. Всё шло настолько хорошо, приносило такие результаты, о которых он совсем недавно и мечтать не смел. Он был доволен, гордился собой, отмахиваясь от страданий, от которых не было абсолютно никакого толка. С головой погрузился в работу. Старался не думать ни о чём, что могло бы его смутить или сбить, да и некогда было, и чрезмерная занятость и сумасшедший график работы приносили облегчение и хоть какое-то успокоение. Я старался не думать о ней. Каждый раз, когда всплывало её имя, даже случайно, его словно кипятком изнутри ошпаривало. Он начинал суетиться, нервничать и ненавидеть себя за то, что позволил ей зацепиться за его душу. Эта заноза сидела где-то глубоко и не давала покоя, зудела и ныла. Было непонятно, как они не пересеклись ни разу за это время. Скорее всего, подсознательно избегали этого, хотя были тысячи возможностей увидеться. Первое время Вадим сильно мучился из-за всего произошедшего. Как оказалось, он со многими вещами в этой жизни справиться не мог.

   Но время было неумолимо, и в один не совсем прекрасный день, я вдруг понял, что уже не так больно. И противно на себя не так сильно, и угрызения совести заметно притихли. Вспоминать по-прежнему было печально, но ведь можно было и не вспоминать, уже появился выбор. Прошло время, раны затянулись, и бередить их было совсем ни к чему. Вот так каждый и остался при своем. Мне хотелось вспоминать о самых ярких моментах своей жизни с теплотой, но всё равно получалось с горечью. С потаённой, но горечь неизменно вылезала, хотя этого искренне не хотелось. Но успокоение, пусть понемногу, но приходило.

   Время шло, и Воронов загонял все, мучавшие его воспоминания, всё глубже в себя и даже научился с этим жить. Научился справляться, с накатывающей приступами тоской и неудовлетворенностью. Ждать больше было некого. Конечно, притворяться было глупо, но он притворялся, и все вокруг притворялись.

   Он много раз хотел узнать, как она и где. Он отдал бы все, лишь бы она была счастлива... пусть даже и с другим. Хотел увидеть ее один раз, хоть один глазком. Понимал, что сам виноват во всем. Осознавал, что не в состоянии ничего уже исправить. Но только от этого легче не становилось - только хуже. С каждым разом только хуже. В какие-то моменты, когда он сходил с ума от оглушающей пустоты, ему казалось, пусть и на краткий миг, что ее вообще не было. Что она была иллюзией, сном, видением. И на краткий миг становилось лучше. А когда, просыпался среди ночи в холодном поту, и в паху все полыхало огнем, он был готов выть от отчаянья и на стены лезть. Что эта чертовка с ним сделала? Как она посмела его бросить?

   Вадим временами встречался с Елкой и Котом по работе или просто так, они улыбались друг другу, делились новостями, но он так, ни разу и не решился спросить у неё про Чудо, и они сами ничего не рассказывали. А ведь Лена всё про неё знала, каждый день наверное виделись, семья ведь с ней... Иногда он чувствовал безумное раздражение по этому поводу, но поделать ничего не мог. Сжимал кулаки и продолжал улыбаться и жить дальше, постепенно отгораживаясь от воспоминаний, забывая. Они даже в свете не встречались. Вадим подозревал, что это не случайно. Когда ему приходилось бывать на вечеринках, клубах, тусовках.

   Его как будто рвали на куски. Прямо сейчас, на живую. В ее глазах было столько... всего. Он никогда не хотел, чтобы его Чудо пережила это, и убил бы любого, кто посмел бы сделать с ней такое. Вадим невесело хмыкнул. Убить самого себя? Он не настолько слаб, чтобы решиться.

   Она смотрела на него, как на... проклятие, злой рок, наказание и дикую, несбыточную мечту. В ней смешалось все: боль и облегчение, любовь и ненависть, страдание и радость. Но вот первого было больше. Она была похожа на...загнанного зверька, который настолько привык к боли, что уже неосознанно шугается от любого резкого движения.