Красавица - Мак-Кинли Робин. Страница 20

— Прости, — сказало он. — Я несколько близорук. Можно, я взгляну на тебя поближе? — Увидев, что Чудище снова делает шаг ко мне, я попятилась, отступая к балкону, и, нащупав пальцами перила, замерла, как загнанная лань, которой слепит глаза свет охотничьего фонаря.

— Вы… вы не собираетесь меня есть? — дрожащим голосом пролепетала я.

Чудище остановилось как вкопанное, и канделябр слегка поник в его руке.

— Есть? — с неподдельным ужасом переспросил хозяин замка. — Разумеется, не собираюсь. С чего ты взяла? Разве тебя здесь плохо приняли? Или я чем-то напугал тебя, чего могу избежать впоследствии?

— Просто… я не видела других причин, по которым вы хотели бы меня здесь видеть.

— Разве я не обещал твоему отцу, что его дочери здесь ничего не грозит? — (Я открыла рот, но тут же захлопнула.) — Нет, не говори ничего, — печально продолжал он. — Я Чудище, а значит, у меня нет чести. Но поверь моему слову: ни в замке, ни в окрестностях тебе нечего бояться.

Любопытство победило страх и правила приличия. Воодушевленная учтивостью Чудища и тем, что не обязательно смотреть ему в лицо (если не запрокидывать голову, взгляд мой все равно не поднимался выше пуговиц камзола), я отважилась спросить:

— Тогда зачем?

— Мне не хватает общества. Здесь временами очень одиноко, не с кем словом перемолвиться, — не задумываясь, ответило Чудище.

Видимо, на лице моем отразилась внезапная жалость, потому что Чудище, снова приподняв канделябр, шагнуло ближе, и я посмотрела на него уже почти без страха, не решаясь, правда, отпустить балюстраду. Однако под его долгим и пристальным взглядом мне снова стало неуютно. Выражения его лица я не понимала из-за непривычности облика.

— Я… я надеюсь, вы не приняли всерьез мое дурацкое прозвище? — спросила я. Вдруг он разозлится, увидев, что я совсем не Красавица, и прикончит меня за обман?

— Дурацкое? Почему же? По-моему, оно отлично подходит.

— Нет, что вы! — Настала моя очередь впадать в неподдельный ужас. — Уверяю вас, внешность у меня самая заурядная.

— Разве? — задумчиво протянуло Чудище и, отвернувшись, поставило канделябр в пустую нишу посреди увешанной гобеленами стены. Коридор сиял огнями, словно бальный зал, хотя в комнате, из которой мы вышли, по-прежнему царил полумрак, чуть подсвеченный неярким пламенем в камине. — Я, конечно, давно не бывал в свете, но вряд ли зрение мне настолько изменило.

Не припомню, когда в последний раз за одну беседу мне удавалось дважды лишиться дара речи. Наверное, переутомление сказывалось сильнее, чем я полагала.

— Значит, Красавица — это прозвище? А как же тебя зовут по-настоящему?

— Онор.

Длинные белые клыки обнажились в подобии улыбки.

— Онор. Честь. Что ж, приветствую обеих — и Красавицу, и Честь. Мне повезло вдвойне.

О боже, подумала я и вспомнила кое-что сказанное Чудищем ранее.

— Если вам просто не с кем было поговорить, почему вы не оставили отца? Он куда более интересный собеседник.

— Гм-м, — протянуло Чудище. — Наверное, я предпочел бы девушку.

— Да? — забеспокоилась я. — Почему?

Хозяин замка прошествовал обратно к двери и встал, склонив голову и сцепив руки за спиной. Молчание обручем сжимало сердце.

— Мне нужна жена, — тяжело вздохнуло Чудище. — Выйдешь за меня замуж, Красавица?

Страх, почти притихший, всколыхнулся снова, готовый обернуться паникой.

— Замуж? И что мне на это ответить?

— Да или нет. Отвечай смело, — не поднимая головы, попросил хозяин замка.

— Нет, Чудище, нет! — воскликнула я и собиралась уже пуститься наутек, но представила, как оно гонится за мной по коридорам, и замерла на месте.

— Что ж, — произнесло Чудище после долгого напряженного молчания. — Тогда спокойной ночи. Спи сладко, Красавица, и помни: тебе нечего бояться.

Я не шелохнулась.

— Иди же, — поведя рукой, велело Чудище. — Тебе ведь хочется сбежать, я вижу. Я не стану тебя преследовать. — Он удалился в свою комнату, и дверь начала закрываться.

— Доброй ночи! — крикнула я.

Дверь помедлила, а потом затворилась с тихим щелчком. Я побежала прочь, тем же путем, которым пришла.

Бегать я за последние годы научилась хорошо, поэтому бежала долго, не разбирая дороги. Страх гнал меня прочь, неважно куда. Мягкие туфли, легкие как пух, скользили почти бесшумно, но длинная тяжелая юбка путалась в ногах, замедляя мой бег. Наконец я остановилась перевести дух и, собравшись немного с мыслями, в ужасе осознала, что снова заблудилась. Сделав несколько неуверенных шагов вперед, я заглянула за угол — и увидела «Комнату Красавицы». Дверь мгновенно открылась, на меня повеяло едва уловимым ароматом лаванды. Странно, ведь, кажется, прежде к этой комнате вел длинный коридор — впрочем, в зыбком свете свечей нетрудно и перепутать.

Обессиленная и благодарная, я скользнула внутрь и рухнула на кровать. Запах лаванды источали свежие белые простыни под услужливо откинутым одеялом. Ветерок, который, видимо, все это время в ожидании грел пятки у камина, порхнул ко мне и стал помогать раздеваться, причитая над растрепавшейся на бегу прической и помятыми юбками. Расчесав мне волосы и мастерски заплетя их в косу, на меня надели длинную белую ночную сорочку из мягчайшего шелка, вышитую кремовыми розами, а когда я забралась в постель, подоткнули одеяло. От задутых свечей по комнате поплыл совсем не свечной коричный аромат, а огонь в камине, поутихнув, сам присыпал угли золой на ночь.

Несмотря на усталость, сон не шел. Я металась и ворочалась, сбив все простыни и даже сбросив на пол одну из подушек. К моему удивлению, она почему-то не собиралась сама возвращаться на место. Я полежала неподвижно, глядя на складки полога. С моего места на нем просматривался грифон, запрокинувший голову, распустивший крылья, вытянувший когти и хлещущий себя по задним лапам шипастым хвостом. Я сразу же вспомнила о своем кольце, которое сняла во время купания, а обратно не надела. Вполне благовидный предлог, чтобы выбраться из разоренной кровати. Я спустилась по трем ступеням постамента, отыскала поблескивающее на маленьком столике у камина кольцо и после минутного раздумья надела на палец.

Возвращаться в кровать не хотелось. Оглянувшись мельком, я увидела, что простыни и одеяло поспешно приводят себя в порядок, мешать им сейчас было бы неучтиво. Я побродила бесцельно по комнате и задержалась перед книжными полками, но и читать желания не возникло. В конце концов я свернулась клубком на лежанке у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу. Почти полная луна, успевшая подняться высоко над горизонтом, серебрила широкие луга и черный лес вдалеке, сад и фигурно подстриженные деревья и даже высокую мрачную башню по левую руку от меня, выдвинувшуюся к высокому мрачному лесу за лугами. Светильники в саду не горели. Мне показалось, когда я попробовала приглядеться повнимательнее, что между деревьями скользит какая-то непонятная узорчатая тень. По небу плыли облака, но плыли куда медленнее, чем россыпь этих беспокойно мечущихся пятен, да и луна светила ровно и ярко. Я поморгала и потерла глаза — наверное, от усталости мерещится всякое. Весь этот замок — один сплошной кошмар, несмотря на гостеприимные самонакрывающиеся столы с изысканными яствами, самонабирающиеся горячие ванны и самозагорающиеся свечи. Даже любезный ветерок, единственное встретившееся мне здесь подобие живой души (если не считать Чудища), и тот куда-то пропал.

«Тебе нечего бояться», — припомнила я слова хозяина замка.

Стояла мертвая тишина, даже угли в камине прогорали бесшумно. Поежившись, я постучала пальцем по стеклу, чтобы хоть как-то нарушить безмолвие.

— Ничего не получится, — сказала я вслух.

«Не бойся, не бойся, не бойся. Поверь моему слову, в замке и в окрестностях тебе ничего не грозит», — зашелестело у меня в ушах зимней поземкой.

Я вспомнила о Доброхоте. Надо его проведать. Поглажу его теплую морду, он положит мне голову на плечо, я успокоюсь. Еще совсем маленькой я иногда задремывала в конюшне, рядом с упряжными лошадьми, поэтому в минуты душевной невзгоды привычно искала утешения у обитателей конюшен.