Красавица - Мак-Кинли Робин. Страница 35

Куда ехать, я не представляла, не догадалась спросить у Чудища, но Доброхот бодро трусил по широкой тропе, будто зная дорогу. По моим воспоминаниям, тропа терялась в нескольких милях от серебряных ворот, однако под копыта коня уже ложились длинные предвечерние тени, а светлая песчаная лента и не думала заканчиваться. Шестое чувство подсказывало, что там, дальше, в густой тени за темными стволами, тропа оборвется, но она упрямо бежала дальше, к следующим зарослям. Доброхот скакал без устали. Я понимала, что нам еще долго ехать и надо бы поберечь силы, но стоило мне отпустить вожжи, как он срывался в галоп. В светлой гриве, взлетающей и опадающей, как волна, сверкало солнце, и тропа серебрилась, разматываясь на глазах.

Потом мы все-таки устроили привал, я отпустила подпругу, накормила Доброхота хлебом и дольками апельсина, но нам обоим не терпелось отправиться дальше. Я пыталась заставить его идти шагом, но вскоре поняла, что он тратит больше сил на то, чтобы себя сдерживать, и пустила его вольным галопом.

Солнце село где-то за лесом, деревья окутал сумрак, сгущаясь над слабо поблескивающей тропой. И вдруг где-то впереди мелькнул, тотчас же пропав, золотистый огонек. Потом загорелся снова. Светящееся окно! Я подалась вперед, и Доброхот снова понесся галопом. Он скакал, не сбавляя шага, пока поводья не стали скользкими от пота, и, проскочив через опушку, вынес меня на лужайку за домом. В кухонном окне горел свет, золотя обрамляющие его розы и расстилая золотистый коврик между кухонным порогом и огородом. Доброхот остановился на полном скаку и, задрав голову, заржал, как перед боем. Повисла жуткая тишина, потом кухонная дверь распахнулась и Хоуп закричала:

— Это и впрямь Доброхот!

Я выскользнула из седла и кинулась к двери. Пока я добежала, все остальные высыпали на порог, и меня встретили радостный смех и крепкие объятия родных. Доброхот, не захотевший оставаться в стороне, тоже получил свою порцию ласки и поцелуев. Почти все (нет, кажется, все без исключения) плакали.

Близнецы, оставленные без присмотра, подобрались к двери и с любопытством поглядывали на суматоху за порогом. Мерси сползла по двум ступенькам на землю и неуверенно стояла, держась за столбик решетчатой ограды, оберегающей огород от мелких зверьков, которые не спешили наведаться к нам из леса.

— Мерси, — обратился к ней дедушка, когда поутихли первые ахи и охи. — Ты помнишь Красавицу?

— Нет, — ответила она, но, когда я подошла ближе, потянулась ко мне с улыбкой.

Я подхватила ее на руки, а Ричард, не такой бойкий, кинулся прятаться за материну юбку.

— Заходи же, не стой на пороге, — позвал отец. — Рассказывай!

— Подожди, надо сначала отвести Доброхота. Для него найдется место в конюшне?

— Устроим, — кивнул Жервен.

— Пойду поставлю еще тарелку, — сказала Грейс. — Мы как раз садимся ужинать.

Все разговаривали непривычно сдавленными голосами, мысли у меня путались. Грейс и Хоуп с Ричардом пошли обратно в дом, а остальные вместе со мной в конюшню.

— Может, Мерси хочет прокатиться? — спохватилась я, вспомнив, как сама с малых лет мечтала посидеть в седле.

— А ты попробуй, — предложил Жервен. — Они оба теперь неразлейвода с Одиссеем.

Мерси усадили в седло и, придерживая за ноги с обеих сторон, благополучно прокатили несколько шагов до конюшни. Жер зашел внутрь зажечь фонарь. «Большой», — уважительно отозвалась Мерси, когда ее спустили на землю. Кроме знакомой морды Одиссея с белой проточиной, чуть подальше, над дверцей бывшего стойла Доброхота, виднелась еще одна морда, гнедая.

— Это Сидр, — представил новенькую Жервен. — Пятилетка, славная кобылка. Надеюсь, они поладят. Доброхота можно привязать тут, в углу. Сена здесь вволю.

Я расседлала коня. В голове стоял звон.

— Поспеши, прошу тебя, — взмолился отец, держащий Мерси. — Я ни о чем не стану спрашивать, пока не вернемся в дом, к девочкам, но ждать нет никаких сил.

— Вы тут что, ночевать собираетесь? — полюбопытствовала Хоуп, просовываясь в дверь. — Сначала мы все умрем от любопытства, а потом ужин остынет.

Жер подхватил седельные сумки, я обняла одной рукой талию Хоуп, другой — отца, и мы пошли.

— Не верится, что я дома.

— Нам тоже, — подтвердила Хоуп, снова прижимая меня к себе.

Только дома, на свету, я наконец поняла, что показалось мне странным с самого начала.

— Ты уменьшилась! — воскликнула я, глядя на стоящую рядом Хоуп. Я действительно смотрела на нее сверху вниз, а ведь семь месяцев назад приходилось, наоборот, слегка задирать голову.

— Да нет же, родная, это ты выросла, — рассмеялась Хоуп. Грейс, самая высокая из нас, встала спина к спине со мной — я даже ее переросла пальца на два. — Вот! Мы всегда говорили, что ты еще вырастешь, а ты все не верила, — улыбнулась сестра.

— Семь дюймов за семь месяцев — неплохо, — отметил Жервен. — Главное — вовремя остановиться.

— Тебе лишь бы расхолаживать, — рассмеялась Хоуп. — А посмотри, какой румянец на щеках расцвел! Колдовские чары ей определенно на пользу. Никогда еще не выглядела краше.

— Брось, сестренка, это все равно что ничего не сказать, — улыбнулась я.

— Всё, дети, — с притворной суровостью вмешалась Грейс. — Хватит споров, садитесь за стол.

— Нам теперь до окончания ужина томиться в неведении? — огорчился отец. — Скажи хотя бы, ты вернулась навсегда?

— Нет, — ответила я как можно мягче. — Не навсегда. Просто погостить. — Радость от возвращения домой на время затмила и вытеснила подлинную причину моего приезда, и теперь, вспомнив о ней, я украдкой посмотрела на улыбающуюся Грейс. — Все объясню после ужина. Очень есть хочется. А вы пока расскажите, как жили тут без меня. Такое чувство, будто годы пролетели, — наверное, не удивилась бы, узнав, что и близнецы уже совсем выросли.

— Нет еще, — покачала головой Хоуп, спасая чашку, которую Мерси собиралась столкнуть на пол.

В общем и целом год выдался счастливый — если не считать разлуку с младшей дочерью — и весьма благополучный. Слава о мастерстве Жервена разошлась так далеко, что у него уже не хватало времени на все заказы.

— В общем, я худо-бедно справлялся — жаль давать людям от ворот поворот, особенно когда они приходят издалека, — пока месяц назад у меня не забрали Ферди. За эти полгода он вырос в незаменимого помощника, но тут случилась беда, его дядюшку в Гусиной Посадке покалечило упавшим бревном, и стало некому управляться по хозяйству и на пашне, остальные дети там еще слишком малы. Так что Ферди уехал, и, боюсь, больше мы его не увидим. Я тут взял в помощники старшего сына Мелинды — толковый парень, хоть и годами не вышел. Но ждать, пока он все, что нужно — что мне нужно, — освоит, долговато придется.

— Сильнее всех пока страдает пристройка, которую мы хотели сделать, — подхватил отец. — Собирались закончить к зиме, но, выходит, не судьба. — Он тоже дорос в своем плотницком деле до таких высот, что брал теперь только те заказы, которые можно выполнять в мастерской. — Староват я стал ползать по чужим крышам. А дома отлично работается. Кровати, сундуки, колыбельки, столы, стулья — повозки еще, бывает, или тележки. Случается и починить что-то приносят. А уж колес я сколько сделал — не сосчитать. Иногда что-то для души придумываю, завитки по столешнице выпиливаю или ножки резные.

— А у нас, кажется, новостей и нет особых. — Очередь перешла к Хоуп. — Я хлопочу над детьми, Грейс хлопочет надо мной. Зато сидр в этом году удался на славу — лучше, чем у Мелинды, веришь? После ужина угостимся.

— Теперь, наверное, догадываешься, в честь чего мы новую кобылку назвали? — спросил Жер. — Мы так гордились своим сидром, и тут как раз эта лошадка — у Дика Джонсона купили, помнишь его? — и масть прямо точь-в-точь.

— Не могли удержаться, — кивнула Хоуп.

— Да. А мне пришлось оправдываться, что я купил ее не только за масть, — пожаловался Жервен. Хоуп рассмеялась. — А еще ты вряд ли заметила, — продолжал Жер, — но у нас теперь и коровник имеется — пристроили к конюшне. Рози там не скучает, с ней еще куры и кролики. Одиссей почему-то коров невзлюбил, поэтому пришлось городить отдельный загон.