Гензель - 3 (ЛП) - Джеймс Элла. Страница 1

Элла Джеймс

Гензель

Часть третья

 Глава 1

Лукас

Один взгляд на ее лицо вызывает приступ тошноты.

Мне не следовало этого говорить.

Но я рад, что сказал.

Возможно, сейчас она уйдет.

Мы стоим в моей гостиной между диваном и гранитной столешницей, отделяющей кухню от гостиной. На мне надеты джинсы, грудь обнажена. Я натягиваю через голову футболку, чтобы спрятаться от взгляда ее широко распахнутых глаз.

Когда я вновь смотрю на нее, она остается абсолютно неподвижной. Ее глаза, широко раскрытые несколько мгновений назад, просто впиваются в меня. Ее рот при этом расслаблен. Выражение лица отстраненное. Такое чувство, будто кто-то нажал на паузу внутри Леа. Даже не похоже, что она дышит.

Слегка приоткрыв рот, выталкивая под нажимом пульсирующего горла, она роняет с губ пару слов:

— Мать... жива? — последнее слово звучит, словно битое стекло под ногами.

Несколько мгновений, просчитываю все "за" и "против", окончательно решая, могу ли солгать ей. Мать мертва. Я свернул ей шею. Леа знает, что она мертва. Да вся гребаная страна знает, но Леа все еще боится ее. А когда сознание охватывает страх, ощущение реальности размывается.

Если я совру Леа, что Мать жива, она, вероятно, уберется, куда подальше от нее. От меня.

Я пытаюсь выровнять дыхание. В груди становится так тесно, что я боюсь отключиться. Посреди внутренней борьбы в голове проясняется. Я не могу солгать ей. Не о Матери. Мне нужно, чтобы она ушла, но я не переживу того, что Леа будет бояться. Она, определенно, будет напугана, уверенная, что Мать жива, а я собираюсь встретиться с ней.

Я набираю воздух в легкие:

— Нет.

Она растерянно качает головой. Ее руки скрещены на груди, а брови сошлись на переносице.

— Но ты собрался к ней... в дом?

Я отвожу глаза от ее осуждающего взгляда, тем временем взвешивая, как провернуть задуманное. Как мне заставить ее узнать меня и посчитать ненормальным. Как я могу спровадить ее подальше от себя, не испугав, пока буду объяснять. Я направляюсь к шкафу с верхней одеждой, стоящему за диваном. Пока вытаскиваю ботинки, чувствую ее взгляд, готовый прожечь во мне дыру. Усевшись на диван, надеваю ботинки. Я не смотрю на нее, но чувствую, как она следит за мной. Так много всего, что я должен ей рассказать, именно того, что возможно заставит ее убраться, но ничего не получается, я не могу, потому, просто выкладываю ей правду.

— На данный момент — это мой дом. Я владею им.

— Ты купил тот дом? — она кажется удивленной. Настороженной.

Это хорошо.

— Его выставили на аукцион, — отвечаю я. Нас окружает тишина. Я заканчиваю завязывать шнурки на первом ботинке.

— Почему ты захотел его?

Я надеваю второй ботинок и поднимаю свой взгляд на нее.

— Мне нравится время от времени бывать там.

Ее лицо искажает беспокойство, а в глазах плещется потрясение.

— Что ты там делаешь?

Я снова хочу солгать. Я могу соврать, что трахаю там женщин, прямо в постели Матери. Могу сказать, что хожу туда поститься и молиться. Могу сказать, что езжу туда, чтобы поспать в ее спальне. Она видела мой клуб — он выглядит, как дом Матери. Леа, должно быть, уже считает меня ненормальным. И это будет еще одним доказательством, переломным.

Завязывая второй ботинок, я хмурюсь:

— Уверена, что хочешь знать?

— Да? — ее рот слегка приоткрыт, голова опущена, и она продолжает пялится на меня застывшим взглядом.

Закончив со шнурками, я поднимаюсь в полный рост. Для меня странно обнаружить, что я почти на фут выше, чем она. Я не знал этого. Я на пальцах могу сосчитать время, проведенное лицом к лицу с Леа.

Мой пульс учащается, когда я смотрю ей в лицо. Ее губы... я хочу провести по ним пальцем.

— Этот дом принадлежит мне, — в конце концов, я был там дольше, чем где-либо еще. На целых два года дольше, чем ее следующая пленница, девушка, которую она именовала Белоснежкой. — Ты ведь не знаешь, кто я, Леа? Я имею в виду, кто настоящий я? Неужели СМИ ничего не выяснили? Ты когда-нибудь пыталась сложить все кусочки вместе?

Она не пыталась. Я знал это. Если бы она пыталась, сейчас у нас был бы совершенно другой разговор. Она бы не подписалась на секс со мной, это уж точно.

Во мне возникла потребность упрекнуть ее в этом. Хочется подчеркнуть, насколько мало она меня знает. Заставить ее почувствовать себя глупой. Возможно, даже слегка напугать.

Она качает головой. Она определенно проявляет заинтересованность.

— Ты сказал, что тебя зовут Лукас.

Это было ошибкой. Ей не нужно знать, кто я. В этом отсутствует всякий смысл. Но зато заложена бомба, которую я могу взорвать в любой момент, чтоб обезоружить Леа.

— Я был там пять лет. Первые два года, только я, наедине с Матерью. В моем сознании это место — мой дом.

Я смотрю, как ее челюсть буквально отваливается.

— Ты... ты был там сколько лет???

— Пять.

Она пытается осознать сказанное.

— Пять лет? — пищит она.

Я медленно киваю.

— Но ты сказал мне...

— Нет, это не так, — она собирается сказать, что я упоминал ей про два или три года до ее появления в доме, но это неправда. Я всегда выражался размыто, и Леа даже не могла предположить, что я был там настолько долго. Мне было четырнадцать, когда Мать забрала меня из госпиталя и несколько месяцев мне оставалось до восемнадцати, когда я встретил Леа.

— Но...

— Думаешь, что знаешь меня? — тихо спрашиваю я. Я поднимаю руку к ее щеке и провожу ладонью по мягкой, теплой коже. — Леа, — я делаю шаг ближе. — Гензель был вымышленным мальчиком. Ты думаешь, сейчас я Гензель? Ты думаешь, я... твой друг?

Она сжимает губы, а у меня теплеет на душе.

— Нет.

Я киваю в сторону двери ванной комнаты, возле растения в кадке и развлекательным центром. Это место, где мои сабы, обычно, переодеваются. Там им позволено оставить их одежду, пока они играют свою роль. Пока они — Леа.

Я набираю воздух в легкие и впиваюсь в нее взглядом.

— Иди, оденься, Леа. Пришло время, тебе уйти.

Она хватает ртом воздух. Черты ее лица смягчаются, не сложно догадаться — она собирается спорить. Она в смятении. Она не готова уходить. Она не подвела итог. Я не знаю, что она скажет дальше, и не хочу знать.

— Уже понедельник, Леа. Лорен, — насмешливо бросаю я. — Ты не следуешь указаниям, а мне нравится подчинение. Думаешь, я наслаждался твоими смехотворными попытками доминировать надо мной? Думаешь, я хочу еще?

Выражение ее лица непроницаемо, но я замечаю, что мои слова задевают ее, поскольку на лбу и вокруг рта собираются морщинки. Она не может долго сохранять невозмутимое выражение лица. Уголки ее губ опускаются, а в глазах блестят слезы.

Чувство облегчения наполняет меня. Сейчас она уйдет. Я избавлюсь... от позора.

Тот момент в спальне эхом отдается во мне.

Отвернувшись от нее, направляюсь на кухню, чтоб взять со столешницы ключи и кошелек. Я прислушиваюсь к ее шагам, готовый к тому, что она отправится в ванную. Она оденется и уйдет, а я поеду в дом Матери.

Я хочу этого. Возможно, это даже нужно мне.

Пока я кладу кошелек в задний карман, слышу, как Леа подходит ко мне со спины. Она обходит меня и встает прямо передо мной. Я продолжаю смотреть на столешницу, подбадривая себя.

Когда наши взгляды встречаются, я поражен блеском ее глаз.

— Ты лжешь. Как тебя зовут? — бросает она.

— Сейчас — Эдгар, — резко обрываю я.

— Эдгар. Отлично, Эдгар. Ты лжец, — ее лицо великолепно. Каждая черточка движется, наполненная энергией и эмоциями. Я до чертиков обожаю, когда она такая оживленная. В течение всех тех месяцев, я не мог видеть ее лицо полностью.

— Леа... — благоговейно срывается с моих губ.