Средневековая Европа. 400-1500 годы - Кенигсбергер Гельмут. Страница 38

Историки, критиковавшие эту теорию, убеждали, что арабы не могли разрушить средиземноморскую торговлю христианской Европы, во всяком случае им это удавалось лишь на весьма непродолжительное время. Они утверждали также, что в VIII–X вв. торговля Европы с окружающим миром была значительно более активной, чем это представлялось Пиренну. Все критические замечания вполне справедливы; однако в последнее время историки начали воспринимать эту проблему иначе. Арабские завоевания, несомненно, нарушили культурное единство средиземноморского региона Римской империи. Несмотря на то, что и арабская, и христианская культуры восходили к Греции и Риму, а культурные и торговые связи между христианским и мусульманским мирами никогда не прерывались полностью, эти два мира демонстрировали почти абсолютное нежелание понимать друг друга. Причины такого сознательного взаимоотталкивания носили по преимуществу религиозный характер. Купцы (многие из них были евреями, которых не любили обе стороны), торговавшие немногочисленными предметами роскоши и способствовавшие установлению взаимных связей между двумя мирами, были не в состоянии преодолеть взаимное недоверие и неприятие. Впоследствии, начиная с XII в., в Испании и Сирийско-Палестинском регионе возникли две зоны активных межкультурных контактов и появились возможности для взаимопонимания, интеллектуальных и культурных заимствований. Но в центральных областях обоих миров продолжало сохраняться по преимуществу исходное, враждебное, отношение друг к другу. А еще позже, начиная с XVI в., техническое и военное превосходство христиан и их последующая экспансия привели к тому, что углубленное изучение ислама стало уделом немногих ученых и политиков.

В отличие от связей с исламским миром, в отношениях Западной Европы с Византией в рассматриваемую эпоху еще не наблюдалось открытого религиозного раскола. Однако восточный и западный христианские миры тоже начинали отходить друг от друга. Вековой конфликт по поводу византийского иконоборчества был зловещим предзнаменованием грядущих перемен, а вызванная им взаимная неприязнь забывалась нелегко. Ученые и политики при дворах Карла Великого и саксонских Оттонов восхищались Византией и стремились перенести ее величие на Запад. Но в подавляющем большинстве жители Западной Европы были далеки от подобных помыслов, а византийцы смотрели на Запад с глубоким и отчасти небезосновательным подозрением. Использование двух языков, латинского и греческого, которое все еще было обычным явлением в Риме и Константинополе во времена Юстиниана и даже Григория Великого, к концу эпохи сохранилось лишь в пограничных районах Южной Италии, где соседствовали владения византийцев, лангобардов или франков, либо же стало личным делом отдельных купцов или ученых. Император Лев VI (886–912), считавшийся образованным человеком, наградил, как рассказывают, 30 фунтами золота одного итальянца, который смог прочесть ему латинскую надпись. Трудно сказать, насколько эта история правда, но, во всяком случае, ее охотно пересказывали.

Итак, на месте прежнего христианского греко-римского мира начали формироваться три обширных региона: латинский христианский, простиравшийся от Центральной Италии и Северной Испании до Скандинавии, Польши и Венгрии, греческий христианский – от Анатолии до Греции и Балкан и далее – в Россию, и арабо-персидский мусульманский, охватывавший территории от горных хребтов Афганистана в Центральной Азии до Сирии, Египта, Северной Африки и Южной Испании.

Глава 3

Пробуждение Запада, крестовые походы и «возрождение» XII в., 1000–1200 годы

Первое тысячелетие христианства

Христианская Европа, приближаясь к тысячному году от Рождества Христова, вероятно, была охвачена ужасом перед грядущим концом света. Однако до нас не дошло сколько-нибудь значительного числа свидетельств: для этой эпохи их сохранилось не больше, чем для иных периодов. Веру в неизбежность грядущего Судного Дня разделяли даже высокообразованные люди вплоть до конца XVII в. Однако, в XI в. людей гораздо больше занимали смерть и воскресение Христа, чем его рождение, а потому 1033 г. многим казался более важным, чем тысячный. Тем не менее отмеченные около 1070 г. многочисленные знамения – кометы и затмения, – как считалось, предвещали бедствия и перевороты, падение влияния великих людей или их смерть. Планеты, казалось, вступили в войну друг с другом, а дьявол и его демоны ополчились против сил света. Великая цепь бытия, о которой говорил св. Августин, подразумевала, что все события в мире взаимосвязаны. Монахи XI в., писавшие хроники, не замедлили отметить моральный и религиозный упадок эпохи.

Ничего необычного не происходило, но для некоторых хронистов по крайней мере конец 1033 г., по-видимому, предвещал прекращение всемирного кризиса.

Для современного историка эта картина занимающейся зари нового благодатного дня может служить хорошей метафорой экономической и культурной истории Европы после тысячного года.

Улучшение климатических условий, которое началось некоторое время назад, в XI и XII вв., по-видимому, продолжалось. Историки отмечают, что в этот период произошло, в частности, повышение температуры. Оно не могло, конечно, существенно изменить сроки вегетации, но было достаточным для того, чтобы на юге Англии культивировали виноград. Лучшие из английских вин ничуть не уступали французским – по крайней мере так полагали патриотически настроенные авторы того времени. Но потепление имело и свою оборотную сторону: так, мы читаем о появлении во Франции целых туч саранчи. Как изменение климата повлияло на среднюю урожайность, точно не известно, хотя вполне можно предположить, что сократившиеся зимы и более длительные теплые сезоны сыграли благоприятную роль в тех областях, где период вегетации был критически короток, – в Исландии, Скандинавии, Шотландии и, возможно, на центральном плоскогорье Кастилии Месете.

О том, как изменялась численность населения, нам известно лишь немногим больше. Точные цифры, разумеется, нельзя установить – переписи населения в ту эпоху не проводились. Тем не менее вполне возможны приблизительные подсчеты. Так, более или менее очевидно, что ко времени нормандского завоевания (1066) население Англии составляло приблизительно 1,5 млн. человек, а к 1340 г., накануне начала великой эпидемии чумы, выросло в три раза. В других регионах Европы население также увеличивалось.

Прирост населения обусловлен несколькими причинами. Прежде всего по завершении вторжений викингов, венгров и сарацин жизнь в Европе стала более спокойной; вместе с тем насилие по-прежнему было элементом повседневности: местные войны и кровная вражда продолжали собирать свою дань в виде человеческих жизней. В большей мере росту населения способствовал упадок рабства; землевладельцы обнаружили, что гораздо удобнее и дешевле дать своим работникам небольшие земельные наделы, чем круглый год предоставлять им еду, одежду и кров. Получив землю, люди обзаводились семьей, количество членов которой постоянно возрастало. Постепенно исчезали большие патриархальные семьи, которые сменяли нуклеарные, включавшие родителей и зависимых от них детей.

Детская смертность тем не менее оставалась ужасающе высокой. По подсчетам историков, уровень смертности в первый год жизни достигал 15–20 %, а в первые 20 лет – приблизительно 30 %. Женщины в возрасте от 20 до 40 лет были гораздо более уязвимы, чем мужчины. Беременность нередко приводила к фатальному исходу, а еще чаще дурно отражалась на здоровье, что усугублялось тяжелой работой в поле и дома, выпадавшей на долю женщин. Поэтому они обычно оказывались первыми жертвами туберкулеза или оспы, а в средиземноморских странах – эпидемий малярии. Женская смертность была высока и намного превышала смертность молодых мужчин, погибавших в сражениях. В возрастной группе от 20 до 40 лет численность мужчин в среднем, вероятно, на 20–30 % превышала численность женщин. На возрастные диспропорции, конечно, влияли обет безбрачия и уход в монашество, которые объяснялись религиозными причинами, но не только: в обществе постоянно не хватало годных к замужеству женщин.