Нежный омут (СИ) - Амусина Юлия. Страница 56

Снова щелчок, и, не глядя потянув дверную ручку, я почувствовала, как замок поддается. В салон ворвался холодный свежий воздух, и только сейчас я поняла, как же мне его не хватало в этом спертом удушливом вакууме.

- И последний вопрос… - нет, мне определенно хотелось сегодня получить максимальную порцию боли. – Ты делал все это только для того, чтобы позлить своего дядю?

Я повернула лицо в его сторону и тут-то столкнулась с победным взглядом его темных серых глаз. Озорные черти лихо отплясывали самбу на саркофаге из моих растоптанных похороненных чувств. Пояснения стали лишними. Спешно оттолкнув от себя дверь «Лансера», я выскочила наружу и быстрым шагом направилась к своей машине, даже не чувствуя, как бегут, замерзая, слезы по моим щекам. Сзади раздался мягкий звук мотора; он уехал, так и не попытавшись что-либо прояснить.

Не помню, как добралась до своей квартиры. Улицы города были на удивление пустыми, мне повезло не попасть в аварию из-за рассеянности, невнимания и расфокусированного взгляда мокрых глаз. Как поднималась в квартиру, прижавшись спиной к стенке лифта и едва держась на ногах, чтобы не сползти вниз, тоже отдельная песня. Ключ долго не входил в замок, а может, я делала что-то не то. Когда же, наконец, дверь захлопнулась за моей спиной, и я поняла, что пришло время слез и диких истерик, в душу неожиданно закралось спасительное или, наоборот, губительное успокоение.

Я действовала машинально. Стащила верхнюю одежду, обувь, прошла дальше по коридору, добралась до кухни и выпила целый стакан абсолютно невкусной воды из-под крана. Мне было плохо, я совсем не понимала, что и как, собственно, должна делать. Вот сейчас, в эту самую секунду – что именно? Валяться и плакать от обиды и бессилия? Слез почему-то. А ничего другого придумать я не могу.

Темная гостиная. Включаю приглушенный свет настенного бра, в полной тишине стаскиваю через голову теплый свитер и остаюсь в одном топике на тонких бретельках. Мне плохо, внутренности выворачивает судорога, меня ломает, дико раздирает на части; хочется упасть на пол и биться в конвульсиях. Глупо. Совсем не помогает.

Мне холодно, пальцы мелко дрожат, и я засовываю ладони в карман джинсов, чтобы хоть немного сохранить тепло. Думаю о том, как много людей сейчас, вот эту самую секунду, делают то же самое, мечутся, не зная, что делать и куда себя деть. Мы все так устали… Нас всех роднит отсутствие веры в хорошее и доброе, пустое пространство там, где должна быть душа. Это там, за дверью, находясь в окружении себе подобных мы пытаемся делать вид, что все хорошо, пряча пустые взгляды и поджимая бледные губы, но стоит нам оказаться на маленьком участке своего пространства, как маски летят прочь, и в ход пускаются все новые и новые бинты, которыми мы молча, сцепив зубы, латаем старые раны.

Больно. Неприятно. Не смертельно. Каждый из нас в свое время искал любви, не находил, падал в пропасть, но однажды был кем-то поднят. Надо только подождать, потому что когда-нибудь все… будет хорошо.

Он хочет всегда оставаться свободным, и ради этого он способен пожертвовать всем, даже тем, что кажется таким дорогим и неприкасаемым. Он мечтает вырваться из своего кокона и однажды разлететься на куски в разные стороны, подгоняемый ветром. Быть свободным и не думать об обязательствах, о том, что кому-то может быть больно и плохо только от того, что его нет рядом. Остаться эхом, перекатывающимся от стены к стене, как единственное утешение для того, кто любит и ждет несмотря ни на что.

Левая часть груди заметно тяжелее правой; такое чувство, что там находится склад железобетонных блоков. А я и не замечала, как там постепенно оставалось все меньше и меньше свободного места; кажется, я вообще разучилась что-либо замечать. Craig Walker рыдает мне в уши печальной K-Trip, и все, чего мне сейчас хочется, это закрыть глаза и не открывать как можно дольше…

Глава 25

Он очень близко. Я вижу перед собой его красивое лицо, тону в пленительном омуте кристальных серых глаз, вижу его улыбку, обнимаю крепкое тело, чувствую под своей ладонью медленное биение его сердца. Он рядом, но в то же время его взгляд отсутствующий, а руки вытянуты по швам. Он позволяет мне себя обнимать, даже улыбается, но взгляд его пуст, и руки не тянутся ко мне в ответном объятии.

Я отступаю назад, немного, всего лишь на пару шагов, и пристально смотрю на него. Он улыбается, только теперь в его улыбке мне чудится что-то зловещее, как будто ему известно то, что мне только предстоит постичь ценою боли и потерь. Мне страшно, все вокруг начинает мелко-мелко дрожать, словно все это время мы стояли в эпицентре взрыва, и сейчас разрушительная сила готовится накрыть нас губительной волной. Я хочу сделать шаг, но мои ноги словно приросли к земле. Он по-прежнему безмолвен, по-прежнему улыбается, по-прежнему находится в одной позе. И я вдруг медленно осознаю – там, где стоит он, никаких внутриземельных колебаний не происходит, там тихо и спокойно, так, как и должно быть. И только на моей стороне нарастающий гул свидетельствует о близком приближении смерча.

Я должна собраться с силами и попасть к нему… Но земля между нами резко прорывается кривой зигзагообразной линией; кажется, я кричу, с трудом балансируя на трясущемся клочке земли, еще немного, и я упаду. Я тяну руки, безмолвно молю дать мне ладонь, но он не двигается, позволяет мне упасть, не делая ничего для того, чтобы попробовать меня спасти. Это страшно – понимать, что тот, кого ты любишь, находится так рядом и так далеко одновременно. Страшно осознавать свою ненужность, бесполезность для него. Страшно, но все-таки где-то глубоко внутри медленным огоньком возникает надежда…

Когда я срываюсь вниз, устремив кверху безумный взгляд, вижу, как он подходит к самому краю для того, чтобы послать мне прощальную улыбку…

Дурацкий сон, лишний раз подтверждающий, что сказка кончилась. Я лежу без движения на неразобранной постели, прямо поверх колючего покрывала, смотрю в потолок и медленно прокручиваю в голове врезавшийся в память разговор. Его голос, такой невозмутимо спокойный, и слова, ранящие похлеще кнута. Мне хочется вскочить, сильно сжать лицо в ладонях; упасть, съежиться в углу комнаты и замереть на долгое время. Вместо этого я лежу и смотрю в чертов потолок. Паршиво.

Кайдалов Сергей Викторович. Сергей. Сережа… Имя, которое выводит из себя сердечного друга Морфея, не дает заснуть, даже когда сами собой закрываются глаза. А если все же сон победит, то картинки, вызванные подсознанием, лишний раз повергают в мысли, которые ни одному оптимисту в мире не придет в голову назвать положительными. Напрасно я пыталась сотворить из двух совершенно разных историй одну, связную, логичную и интересную. Его жанр не может пересекаться с романтикой, а я слишком поздно это поняла.

Непростительно поздно…

В который раз вспоминаю то чудесное утро, которое мы провели вместе, как самая настоящая влюбленная пара – он обнимал меня во сне, и его руки на моем теле отчего-то вселяли уверенность в надежности и защите. Иду в душ и тут же зависаю возле закрытой кабины – в памяти проносятся быстрые цветные кадры, в которых мы вместе, рядом. Ладони сами собой скользят по сухой стенке, воображая, как пальцы касаются жарких капель, и он где-то тут, совсем близко, стоит только обернуться, и…

И ничего. Все становится напрасным, когда приходит понимание одного-единственного непреложного факта – того, кто так нужен, больше в моей жизни нет.

Уже потом, узнав, что в таком состоянии зависала всего лишь пару-тройку дней, я сначала не поверила; секунда в моем представлении оборачивалась в день. И сколько бы это продолжалось дальше – риторический вопрос, на который мне, пожалуй, не найти однозначного ответа. Все изменил громкий звонок в дверь, раздавшийся однажды в моей квартире.

Звонок. Я вскочила, растерянно проведя рукой по спутанным волосам, чувствуя, как ускоряется биение уже почти не функционирующего сердца, и замерла, напрягла расслабленный слух – была мысль, что посторонний звук мне только показался. Но нет, повторный перелив звонка подтвердил, что там, за дверью, кто-то действительно жаждет обратить на себя мое внимание. И этим «кем-то» вполне может быть…