Сердце рыцаря - Брэдшоу Джиллиан. Страница 32

– Не спорь со мной! – огрызнулась Элин. – Иди и делай, что я велела!

Она резко повернулась и прошествовала обратно в дом.

Зал занимал весь нижний этаж дома – огромная комната, скудно освещенная узкими окнами под высоким потолком. Эта комната была главной не только из-за своего размера: здесь проходили все трапезы, здесь выполняли почти всю работу, и большинство слуг здесь спали. Для Кенмаркока и его семьи в углу было отгорожено отдельное помещение. Полом служила утрамбованная глина, выстеленная камышом. Центральную часть комнаты занимал каменный очаг. Пол верхних этажей над ним имел отверстие, чтобы пропускать дым, и из отверстия дымохода на крыше широкий луч света падал на утреннюю золу. Три длинных стола из темного дуба стояли вокруг очага в виде подковы, повернутой ко входу, и кресло, предназначавшееся хозяину дома, гордо стояло в центре среднего стола. На стенах висели гобелены, изображающие сцены охоты, и деревянная лестница, ведущая на верхние этажи, шла мимо них вдоль одной из стен. Под лестницей сидели Дрикен и Лантильдис, работая за своими ткацкими станками.

Элин плюхнулась за свой станок и схватила челнок, словно кинжал. Женщины обменялись жалостливыми взглядами, и Элин, окончательно выйдя из себя, резко потребовала, чтобы ее оставили одну. Дрикен вспыхнула, но ее мать молча закрепила челнок на станке, взяла дочь за руку и куда-то с ней ушла.

Элин попыталась ткать, но была так напряжена, что все время ошибалась и делала огрехи. Когда появился Кенмар-кок, она плакала от досады.

Управляющий вежливо постучался в дверь дома, но вошел, не дожидаясь ответа.

– Вы хотели меня видеть, госпожа? – спросил он. Про себя он проклинал эту девицу за то, что она оторвала его от работы. Понятно, исчезновения мужа ее расстраивают, но неужели необходимо показывать это всему дому?

Элин сунула челнок в основу и с облегчением отодвинулась от станка. Она напомнила себе, что она – хозяйка поместья и имеет право отдавать приказы управляющему мужа.

– Кенмаркок, – гневно сказала она, – где мой муж?

– На охоте, моя госпожа, – терпеливо ответил Кенмаркок. Он уселся за ближайший стол и взял из миски раннее яблоко.

– На охоте? – переспросила Элин. – Без Мирри? Кенмаркок откусил кусок яблока. Элин с отвращением отвела взгляд: она выросла в убеждении, что от сырых яблок пучит живот.

– Он часто уходит без собаки, – сказал управляющий с набитым ртом.

– Я это знаю! Но почему он никогда не приносит никакой дичи? Куда он на самом деле уходит?

– Он говорит, что на охоту, госпожа, – ответил управляющий, продолжая жевать яблоко. – С чего ему врать?

Элин снова начала кусать губы.

– Потому что он уходит к другой женщине, – проговорила она дрожащим голосом. Она забыла о том, что должна вести себя как хозяйка поместья, и устремила на Кен-маркока умоляющий взгляд синих глаз, полных слез. – Пожалуйста, Кенмаркок, скажи мне правду!

Досада Кенмаркока испарилась: ведь девушка была такой юной – немногим старше его собственной дочери. Исчезновения Тиарнана были странными, и объяснял он их неубедительно – любая жена стала бы тревожиться. Он уронил яблоко и подошел к ней, чтобы похлопать по плечу.

– Выбросьте это из вашей хорошенькой головки! – сказал он ей. – С тех пор как он вас встретил, он не смотрел ни на одну женщину! Иначе зачем бы ему было на вас жениться? Не позволяйте никому вас тревожить. В Таленсаке никто не знает, куда он уходит, но у нас нет причин думать, что он не охотится. И за последние два месяца он уходил в лес реже, чем за все то время, как я его знаю. Что до меня, то я считаю, что охота – это просто отговорка. Он такой человек, которому нужно бывать одному. Если бы с ним была собака, ему бы пришлось ее кормить и за ней присматривать, а он не хочет себя утруждать.

– Как это – никто не знает, куда он уходит? – недоуменно переспросила Элин. – Я тебе не верю. Уж тебе-то он должен говорить.

– Не говорит, – еще более неохотно признался Кенмаркок. – А я спрашивал. Один раз я попытался добиться, куда он собирается: тогда мог появиться вопрос, по которому мне понадобилось бы с ним посоветоваться. Наверное, я позволил себе вольность – он развернулся, дал мне пощечину и сказал, что не допустит, чтобы его собственные слуги задавали ему вопросы. Нет смысла расспрашивать – он не станет отвечать.

Элин изумленно воззрилась на него. Она была уверена, что ее обманывают, что все знают, куда исчезает Тиарнан – все, кроме нее. Однако Кенмаркок явно говорил правду. Таленсак уже много лет живет с тайной, а за многозначительными взглядами стояли только догадки.

– Вам не нужно тревожиться, моя госпожа, – добавил Кенмаркок с неубедительной жизнерадостностью. – Я уверен, что он просто высматривает дичь. А что до того, чтобы ее приносить, – ведь это было бы браконьерство! Он проходит многие мили, и не только по своим землям: бывало, он скажет, что видел у Карэкса такого-то кабана, а у Редона – такого-то оленя. Вы ведь и сами знаете, что те, кто собирается поохотиться, с ним советуются. Он не знал бы столько о разных зверях, если бы проводил время с какой-нибудь женщиной, так? Не обращайте внимания на глупые рассказы, которые ходят по деревне.

– Какие глупые рассказы? – испугалась Элин. Кенмаркок замялся, но потом решился и заявил:

– Ну наверное, лучше вам будет услышать это от меня, чем от кого-то, кто верит в такие глупости. Кое-кто в деревне говорит, будто он уходит в полые холмы и там встречается с повелительницей колодца или стоячего камня. Вы же знаете крестьян: они так любят сказки о чудесах!

Элин со сжавшимся сердцем вспомнила, какое выражение было в глазах Тиарнана вечером накануне его ухода на охоту. Это был дикий, волшебный взгляд – взгляд околдованного. Она, безусловно, верила в существование прекрасного народа. Он был такой же частью их земли, как и сам лес. Большинство бретонских крестьян могли утверждать, что слышали их музыку, и в каждой деревне была история о встрече с ними, которая произошла на памяти ныне живущих.

Той ночью Элин легла в постель рано и лежала без сна. Луна, недавно миновавшая полнолуние, светила сквозь решетку плетеной ставни. В саду стрекотали кузнечики, ночной воздух был напоен ароматом роз. Это было так похоже на Компер – но это был не Компер, и внезапно Элин отчаянно захотелось оказаться дома, где все было просто и знакомо и где она знала, что думать о людях. У человека, за которого она вышла замуж, оказалась тайна, и любая попытка ее узнать наталкивалась на молчание и гнев.

Она не могла поверить, будто он просто охотится. Если бы это было действительно так, зачем таиться от Кенмарко-ка? Почему не брать собаку? Нет. Либо Ален прав и у него есть где-то любовница, либо его опутало что-то более страшное, что-то птицеголосое и нечеловеческое. Ей вспомнились истории о прекрасном народе, который жил в сумеречной стране внутри полых холмов. Одна девушка когда-то любила мужчину, который шел к ней на свидание и по дороге увидел прекрасный народ, танцевавший в лучах луны. Она ждала его на холме – но он не пришел. Год за годом она приходила на холм, к месту их встреч, пока не состарилась и не умерла. Там ее и похоронили. А потом, через много лет после ее смерти, он все-таки вернулся, считая, что танцевал всего одну ночь. Но вместо ожидавшей его возлюбленной он нашел ее могилу, поросшую высокой травой. И он со слезами упал на нее, а когда коснулся земли, то рассыпался в прах. Элин повернулась на бок и стала кусать подушку, заливаясь слезами.

Когда Тиарнан вернулся – опять почти в полночь, – она все еще не спала. Она неподвижно лежала и слушала, как он тихо вошел в комнату. Минуту он стоял у кровати, глядя на нее, а потом сел и начал раздеваться. Сняв всю одежду, он залез к ней под одеяло. Его тело было еще холодным от ночного воздуха, и от него пахло деревьями. Он поцеловал ее в щеку и погладил по голове – так осторожно, что она поняла: он думает, будто она спит, и не хочет ее будить. И из-за этой нежности она снова заплакала.