Сотня - Морган Кэсс. Страница 29

– Что ты тут делаешь?

Обернувшись, Уэллс увидел медленно приближающуюся к нему Октавию. Ее лодыжка быстро заживала, и девушка уже почти не хромала, хотя пока и не могла быстро ходить.

– Не знаю. Наверное, прощаюсь,– указал он на могилы.– Но я уже ухожу,– быстро добавил он, глядя, как она отбрасывает назад длинные темные волосы.– Сейчас моя очередь идти за водой.

– Я пойду с тобой,– Октавия улыбнулась, и Уэллсу стало неловко.

Длинные ресницы, придававшие ей столь невинный вид, когда она спала в палатке-лазарете, теперь добавляли ее огромным голубым глазищам какого-то дикого первозданного блеска.

– Ты уверена, что это хорошая идея? Идти далеко, а твоя нога…

– Со мной все в порядке,– она дурашливо изобразила в голосе раздраженные нотки и зашагала рядом с Уэллсом.– Хотя ты очень милый, когда беспокоишься. Слушай,– она пошла быстрее, чтобы нагнать юношу, который, сам того не замечая, прибавил шагу,– просто смешно, что все так тащатся с того, что говорит Грэхем. Ты знаешь гораздо больше, чем он.

Уэллс подобрал у палатки-склада одну из пустых канистр и направился в сторону леса, туда, где недалеко от лагеря отыскался ручеек. Теперь все, кто был достаточно силен, чтобы унести полную канистру, по очереди ходили за водой. По крайне мере, так было задумано. Хотя лично он много дней не видел за этим занятием, например, Грэхема.

Уэллс дошел до линии деревьев, а вот Октавия вдруг замешкалась.

– Ты идешь? – спросил он, оглядываясь через плечо.

Широко раскрыв глаза и запрокинув голову, Октавия разглядывала в наступающих сумерках смутные очертания деревьев.

– Иду.– Она поравнялась с Уэллсом, и ее голос стал тише: – Я еще ни разу не была в лесу.

Уэллс смягчился. Даже он порой испытывал страх неизвестности, хоть и мечтал большую часть своей жизни оказаться на Земле. Эти просторы, эти непривычные звуки, это чувство, что за пределами освещенного костром круга может прятаться что-то страшное… А ведь у него было время, чтобы подготовиться. Можно только догадываться, каково приходилось остальным, тем, кого прямо из камер погрузили на челнок, не дав им даже возможности толком понять, что происходит, и отправили на чужую планету, название которой было для них всего лишь пустым звуком.

– Осторожно,– сказал Уэллс, указывая на клубок корней, скрытый ковром пурпурных листьев,– земля тут очень неровная.

Он взял маленькую ладошку Октавии и помог девушке перелезть через поваленное дерево. Странно было думать, что нечто, лишенное пульса и крови, способно умереть, но влажная, отслаивающаяся кора наводила на мысли о мертвом теле.

– Так это правда? – спросила Октавия, когда они спускались по склону к ручью.– Ты действительно подставился под арест, чтобы попасть сюда вместе с Кларк?

– Полагаю, да.

Она с легкой завистью вздохнула:

– Я никогда в жизни не слышала ничего романтичнее.

Уэллс одарил ее кривой улыбкой:

– Поверь мне, это не так.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Октавия, склонив голову к плечу. Сейчас, среди лесных теней, она опять выглядела по-детски невинно.

Уэллс смотрел куда-то в сторону. Он внезапно понял, что совершенно не может поглядеть ей в глаза. Интересно, мрачно подумал он, что сказала бы Октавия, если бы знала правду. Ведь он вовсе не отважный рыцарь, который явился спасти принцессу. Он – причина, по которой она оказалась в заточении.

Уэллс снова глянул на свой нашейный чип. Он сидел тут всего две минуты, но за это время посмотрел на чип уже в четырнадцатый раз. Сообщение, которое некоторое время назад прислала ему Кларк, встревожило его, да и вообще последние несколько недель она вела себя как-то странно. Уэллс почти не видел ее, а во время тех нескольких встреч, которые у них все же были, девушку прямо-таки потряхивало от непонятного волнения.

Уэллс ничего не мог с собой поделать: он боялся, что она собралась с ним порвать, и если еще не сошел с ума от тревоги, то только потому, что знал – Кларк не станет давать ему отставку в библиотеке. Было бы слишком жестоко так ранить его тут, в том самом месте, которое они оба больше всего любили. Кларк не сможет так с ним поступить.

Услышав шаги, он поднялся на ноги, и над его головой снова зажегся свет. Он так долго сидел неподвижно, что библиотека забыла о его присутствии, и лампы потухли – все, кроме одной, аварийной, которая тускло светилась на потолке. Вошла Кларк, все еще одетая в медицинский костюм. Обычно это вызывало у Уэллса улыбку. Ему нравилось, что Кларк не крутится часами перед зеркалом, занимаясь своей внешностью, как это принято у большинства девчонок Феникса,– но сегодня синяя куртка и штаны болтались на ней, как на вешалке, а под глазами залегли темные тени.

– Привет,– сказал Уэллс, шагнув вперед и легонько поцеловав Кларк в знак приветствия. Она не отстранилась, но и не ответила на поцелуй.– С тобой все в порядке? – спросил он, уже понимая, что это не так.

– Уэллс,– сказала она дрогнувшим голосом и заморгала, чтобы сдержать слезы. Его глаза тревожно округлились – обычно Кларк никогда не плакала.

– Эй,– пробормотал он, обнимая девушку и увлекая ее на диван. Ноги Кларк, казалось, подгибаются под тяжестью какого-то горя.– Все будет нормально, клянусь. Только расскажи мне, что случилось.

Кларк пристально смотрела на него, и он увидел, как желание довериться ему борется в ней со страхом.

– Ты должен пообещать, что никому ничего не расскажешь.

Он кивнул головой:

– Конечно же, обещаю.

– Я серьезно. Это не болтовня, а на самом деле вопрос жизни и смерти.

Уэллс сжал ее руку.

– Кларк, ты же знаешь, что мне можно рассказать абсолютно все.

– Я обнаружила… – Она вздохнула, закрыв на мгновение глаза, и начала снова: – Ты ведь знаешь, что мои родители исследуют радиацию?

Он опять кивнул. Ее родители отвечали за масштабное исследование, целью которого было выяснить, когда человечество сможет вернуться на Землю – если, конечно, это вообще будет возможно. Когда отец Уэллса заговаривал об экспедиции на Землю, юноша считал, что речь идет о каких-то отдаленных временах. Ему казалось, что такая затея – скорее мечта, чем реальный план. Но он знал и о том, как важна работа Гриффинов для Канцлера и для всей Колонии.

– Они ставят опыты на людях,– тихо сказала Кларк. По спине Уэллса пробежала волна озноба, но он ничего не сказал, лишь крепче сжал руку любимой.– Они экспериментируют на детях,– сказала – нет, почти прошептала Кларк. Ее голос звучал опустошенно, словно ее мысли так долго бегали по одному и тому же кругу, что утратили всякий смысл.

– На каких детях? – спросил он, пытаясь осмыслить сказанное.

– На незарегистрированных,– сказала Кларк, и ее полные слез глаза вдруг вспыхнули злобой.– На детях из детских центров, родителей которых казнили за нарушение демографического закона.– И Уэллс словно услышал непроизнесенные ею слова: «Этих людей убил твой отец».– Они такие юные… некоторые совсем маленькие… – Голос Кларк затих.

Она откинулась назад и, казалось, уменьшилась в размерах, будто эта страшная правда поглотила какой-то кусок ее тела.

Уэллс обнял ее за талию, и она не отстранилась, как обычно в последние несколько недель, а наоборот, прижалась к нему, склонив голову ему на грудь.

– Они все очень больны.– Уэллс чувствовал, что его рубашка стала влажной от ее слез.– А некоторые уже умерли.

– Мне так жаль, Кларк,– пробормотал он, пытаясь найти слова, которые прогнали бы ее боль.– Но я уверен, твои родители делают все, чтобы убедиться…

Он умолк. Тут все равно не помогут никакие слова. Нужно что-то делать, нужно положить этому конец, пока ее не сломили окончательно ужас и чувство вины.

– Что я могу сделать? – твердо спросил он.

Кларк отпрянула и уставилась на него. В ее глазах появился новый страх.

– Ничего,– сказала она с заставшей его врасплох решимостью.– Ты должен пообещать, что ничего не станешь делать. Родители взяли с меня клятву, что я никому не скажу. Они не хотят этого делать, Уэллс, и занимаются этим не по своей воле. Их угрозами заставил Вице-канцлер Родос.– Она взяла Уэллса за руку.– Обещай, что никому ничего не скажешь. Я просто… – Она прикусила губу.– Я просто не могла это больше от тебя скрывать. Мне нужно было с кем-то поделиться.