Долгое завтра - Брэкетт Ли Дуглас. Страница 13

Наконец они вышли к месту, где сливались воды ручья и реки. Лен остановился позади дуплистого дерева.

– Здесь, – сказал он, не узнавая собственного голоса. Лучи солнца скользили по нежной зелени травы и деревьев, буроватые воды Пиматанинга отливали медью, где-то в стороне каркали вороны – Лену казалось, что они смеются над ним.

Дядя Дэвид грубо подтолкнул Исо:

– Доставай его.

Исо с минуту поколебался, затем засунул руку в дупло и вытащил завернутые в парусину книги.

Нордхолт развернул их и отошел от дерева, чтобы получше рассмотреть.

– Да, – сказал он, – все в полном порядке.

Исо держал в руках радио, в его глазах блестели слезы. Мужчины застыли в нерешительности.

– Соумс просил передать его личные вещи жене, если что-нибудь случится с ним. Он показал мне ящик, в котором они хранятся. Фанаты на проповеди собирались разнести его фургон, и я поспешил забрать вещи и ящик, не открывая его.

Вперед вышел дядя Дэвид. Он вырвал радио из рук Исо, бросил его в траву и несколько раз наступил тяжелым сапогом. Затем подобрал то, что от него осталось, и швырнул в реку.

– Я ненавижу тебя, – сквозь зубы процедил Исо. Он обвел всех взглядом. – Вы не сможете остановить меня! Я все равно уйду в Барторстаун!

Дядя Дэвид вновь ударил его. Мистер Харкнис обшарил дупло, удостоверившись, что там пусто. Все собрались уходить, и мистер Хостеттер сказал:

– Я требую, чтобы мой фургон обыскали.

– Я знаю тебя давно, Эд, – возразил мистер Харк-нис. – Не думаю, что это необходимо.

– Нет, я настаиваю, – повысив голос, сказал Хостеттер. – Я требую, чтобы мой фургон обыскали сверху донизу. От однажды закравшегося подозрения недалеко до убийства, а плохие новости распространяются быстро. Мне совсем не хочется, чтобы другие думали обо мне так же плохо, как о Соумсе.

Лен содрогнулся от внезапной мысли, что Хостеттер пытается оправдаться.

А еще он понял, что Исо совершил роковую ошибку.

Дорога домой казалась бесконечной. На этот раз повозки не заехали во двор, остановились на дороге. Лен и отец вышли, Исо и дядя Дэвид остались в своей повозке. Затем мистер Харкнис сказал:

– Мы хотели бы завтра поговорить с мальчиками, – и в голосе послышались зловещие нотки.

Его повозка тронулась и покатилась в деревню, за ней другая. Дядя Дэвид направил лошадь в противоположную сторону. Исо свесился из повозки и прокричал Лену:

– Не сдавайся! Они не смогут заставить тебя перестать думать! Что бы они ни делали, они не смогут…

Дядя Дэвид резко развернул повозку и въехал во двор.

– Сейчас мы увидим, какой ты герой. Илайджа! Я воспользуюсь твоей конюшней.

Отец нахмурился, но ничего не сказал. Дядя Дэвид прошел к конюшне через весь двор, толкая Исо впереди себя. Из дома выбежала мать.

– Приведи Лена, я хочу, чтобы он видел, – прокричал дядя Дэвид.

Отец еще больше нахмурился и молча кивнул в знак согласия. Затем он взял мать за руку, отвел в сторону и что-то тихонько шепнул ей. Мать повернулась к Лену: «О, нет! Ленни, как ты мог!» и бросилась в дом, приложив к лицу фартук. Лен знал, что она плачет. Отец указал на конюшню. Лену показалось, что он в душе осуждает дядю Дэвида, но не считает себя вправе спорить с ним.

Лен тоже осуждал его. Дядя Дэвид всегда считал, что ребенок имеет не больше прав, чем любое недвижимое имущество на ферме. При мысли о конюшне Лен содрогнулся, но отец снова подал знак, и пришлось подчиниться.

Уже стемнело, и внутри горел фонарь. Дядя Дэвид снял кожаный ремень.

– Становись на колени, – произнес он.

– Нет!

– На колени! – послышался удар.

Исо всхлипнул и опустился на колени.

– Ты никогда больше ничего не украдешь. Ты сделал меня отцом вора. Ты осмелился лгать. Ты сделал меня отцом лжеца, – его рука поднималась и опускалась в такт словам, и каждая пауза была заполнена щелчком толстого кожаного ремня по плечам Исо. – Ты знаешь, что говорит об этом Библия, Исо. Любящие да очистят детей своих от грехов. Тот, кто ненавидит детей своих, отрекается от всего рода.

Исо больше не мог сдерживать крики и рыдания. Лен отвернулся. Через некоторое время дядя Дэвид остановился, тяжело дыша:

– Ты все еще считаешь, что я не могу заставить тебя мыслить по-другому?

– Да! – прохрипел Исо, скорчившись на полу.

– Ты все еще собираешься в Барторстаун?

– Да!

– Ну что ж, посмотрим.

Лен старался не слушать. Казалось, это будет продолжаться бесконечно. Отец не выдержал и сделал шаг вперед:

– Дэвид!

– Присматривай лучше за своим щенком, Илайджа! Я всегда говорил, что ты слишком много ему позволяешь. – Он вновь вернулся к Исо: – Ты еще не передумал?

Исо промычал что-то невнятное, но было ясно, что он сдался.

– Эй, ты, – внезапно обратился к Лену дядя Дэвид, – посмотри на это. Хвастовству и упрямству пришел конец!

Исо пошевелился на полу, в пыли и соломе. Дядя Дэвид пнул его ногой.

– Ты все еще собираешься в Барторстаун?

Исо застонал, закрыв лицо руками. Лен попытался было улизнуть, но дядя Дэвид схватил его тяжелой, влажной от пота рукой.

– Вот он, твой герой. Вспомни о нем, когда очередь дойдет до тебя.

– Отпустите меня! – прошептал Лен.

Дядя Дэвид зловеще захохотал. От оттолкнул Лена и подал отцу ремень. Затем схватил Исо за шиворот и выволок наружу.

– Повтори громче, чтобы они слышали!

Исо всхлипнул, будто младенец:

– Я больше не буду! Я раскаиваюсь.

– А теперь убирайся! Убирайся и замаливай свои грехи. Доброй ночи, Илайджа, и помни: твой ребенок так же виноват во всем, как и мой.

Они вышли в темноту, и через некоторое время Лен услышал, как тронулась повозка.

Отец вздохнул. Он выглядел печальным и усталым:

– Я доверял тебе, Лен. А ты предал меня.

– Я не хотел этого, отец.

– Но сделал.

– Да.

– Почему, объясни мне, Лен!

– Потому, что хотел учиться, хотел знать!

Отец снял шляпу и закатал рукава:

– Я мог бы прочесть тебе длинную нотацию, но что сделано – того не изменишь, и это будет для тебя пустым звуком. Ты только помни мои слова, Лен.

– Да, отец, – Лен замолчал, скрестив руки.

– Мне очень жаль, – сказал отец, – но я должен… проделать это ради твоей же пользы.

Лен повторял про себя:

– Нет, ты не в силах заставить меня пасть на колени и раскаяться, я никогда не сдамся, никогда не оставлю Барторстаун, и книги, и знания, и все, что существует в мире вне пределов Пайперс Рана!

Но он сдался. На полу конюшни, в пыли и соломе он все-таки сдался. Так закончилось детство Лена.

Часть 7

Лен ненадолго заснул, будто провалился в глубокую пропасть. Проснувшись, он долго и пристально всматривался в темноту и думал. Лен долго ворочался без сна в своей маленькой комнатке. А когда наступил рассвет, волна горя, ярости и стыда захлестнула его. Затем, устав от этих переживаний, он попытался обдумать происшедшее более спокойно.

Лен знал, что он никогда не перестанет думать о Барторстауне – город стал частицей его самого. Он знал, что никому на свете, даже отцу, не позволено прикасаться к самому сокровенному. Хороший или плохой, грешный или праведный, это был он, Лен Колтер, единственный и неповторимый. Он не мог отречься от этого и продолжать жить, и когда эта мысль пришла ему в голову, Лен заснул вновь, на этот раз спокойно, и, проснувшись с соленым привкусом слез, увидел взошедшее солнце. Мир был наполнен звуками: веселой трескотней соек, криками фазанов, сидящих на живой изгороди, чириканьем и попискиванием множества птиц.

Лен выглянул в окно. Возле почерневшего пня когда-то сраженного молнией гигантского клена тянулась к солнцу тоненькая веточка, озимое поле покрылось нежной зеленью взошедшей пшеницы, а вдалеке, ближе к холму, до которого простиралось поле, виднелись три рощицы. Лену стало грустно, он чуть не заплакал от неясного чувства, что видит все это в последний раз Лен вышел из дома и занялся привычным делом, бледный и отрешенный, ни с кем не разговаривая и стараясь не смотреть в глаза домашним. Джеймс попытался утешить его со свойственной ему грубой добротой: