Бандит с Черных Гор - Брэнд Макс. Страница 4

– А где были ваши люди?

– Ну, они повыскакивали из барака как ошалелые. Я попытался им было крикнуть, чтобы они рванули за этим парнем, но куда там! Они слышали стрельбу; мой заряд через окно влетел к ним в барак. Они так галдели, что даже не услышали моего крика. Черт бы их всех побрал! Эти идиоты будто с ума посходили. Вместо того чтобы сразу рвануть в погоню, они еще долго рассуждали, потом стали седлать лошадей, так что эта свинья успела окончательно сбежать. Утром мы прошлись по следам. Он подъехал прямо к бараку, в котором спали ковбои, оставил там своего пегого и отправился дальше пешком. Проследили мы его до самых Черных гор, но в этих чертовых скалах невозможно ничего толком обнаружить. Так что, значит, шериф, вот почему я теперь у вас. Через неделю, в лучшем случае, я уже буду покойник, если вы, сэр, не придумаете, как меня защитить.

– Гатри, – произнес шериф, – это действительно удивительный рассказ. Естественно, вы находитесь под моей защитой в любом случае. Что-то заставляет меня глубоко задуматься над вашим делом! Все это можно разъяснить лишь единственным образом, а именно: признать, что вы правы, а я ошибаюсь в своих предположениях. В этом случае следует вывод: выстрелить в вас через окно, а потом стоять на освещенном месте, издеваться над вами и над вашим ружьем, видя, что вы вышли из дома, мог только один человек!

– Что вы хотите сказать этим?

– Ну же, разве вы не понимаете меня, Гатри? Этот человек – идиот! Душевнобольной!

– Идиот! – облегченно произнес Гатри. – Ей-богу, шериф, вы правы! Это, конечно, хорошо, но я опасаюсь, что, если просто так вернусь домой, все опять повторится сначала, и тогда уж нервы у меня не выдержат.

– Как у вас обстоят дела с ковбоями?

– Они тоже слабонервные ребята. Был у меня один надежный, опытный человек, но он уволился и приехал в город вместе со мной. Он еще вдобавок разболтал налево и направо, так что теперь никто не хочет наниматься ко мне ни за какие деньги.

– Да, это крупная неприятность, Гатри. А с племянником у вас какие отношения?

– Тут все в полном порядке. Стив ничего не боится. Когда я был помоложе, у меня тоже были вполне приличные нервы, но они ведь с годами тоже сдают. Впрочем, Стив готов поддержать меня в самую трудную минуту. Я молю Бога, чтобы этот шизофреник с Черных гор не ухлопал теперь вместо меня Стива. – Голос его дрожал от возбуждения.

– Гатри, – растроганно произнес шериф, – я и сам бы с огромным удовольствием прямо сейчас отправился на ваше ранчо, но ведь вы сами прекрасно знаете, что у меня теперь масса хлопот с Дюком. Сейчас я нужен здесь, на передовой, но я придумаю, как защитить вас самым достойным образом.

– И чем раньше, тем лучше, сэр!

– Как можно быстрее и как можно лучше, дорогой. Да не оставит вас мужество, Гатри! Может, никогда больше вам и не доведется встретить эту проклятую горную крысу!

Владелец ранчо пробормотал под нос нечто неразборчивое и тяжелым шагом вышел из комнаты. Шериф запер за ним дверь и моментально отключился от проблем посетителя. Он уже давно боролся таким образом со страхами и заботами граждан, вот и теперь, радостно напевая и приплясывая, направился к собственному письменному столу. Именно этот момент выбрал Дюк для того, чтобы появиться из своего убежища.

3. ДЮК РАЗВЕИВАЕТ ВСЕ СОМНЕНИЯ

Для шерифа это был жестокий удар. Посерев лицом, он воскликнул дрожащим голосом:

– Дюк?!

– Собственной персоной, – ответил Дюк весело.

Шериф принялся пожимать плечами, чтобы выиграть хоть немножко времени и прийти в себя. Потом он шагнул вперед с протянутой рукой. С усилием он раздвинул губы в улыбке, слегка при этом искривив нижнюю.

– Джон Морроу, – торжественно произнес он, – что бы там про вас ни говорили сегодня люди, в глазах закона вы пока чистый человек, с незапятнанной репутацией. Поэтому я рад в момент вашего возвращения приветствовать вас в нашем городе и выразить по этому поводу самую искреннюю уверенность в том, что ваше поведение будет исключительно спокойным.

Рука его, на которую Дюк не обратил ни малейшего внимания, упала вдоль тела. Дюк смотрел ему прямо в глаза, с тем странным, оскорбительным презрением а спокойным упрямством, благодаря которому он получил свое нынешнее имя. Шериф отступил назад, мучительно наморщив лоб:

– Похоже, я ошибся в предварительной оценке ваших намерений, Морроу?

Дюк улыбнулся ему в ответ, продемонстрировав два ряда ослепительно белых, сверкающих зубов, о которых он заботился не меньше, чем о кончиках пальцев, с помощью которых, сдавая карты, обеспечивал себе средства к существованию.

– Вы просто не в состоянии ошибаться, шериф, – произнес Дюк. – Я вовсе не собираюсь устраивать здесь массовые беспорядки. Я несу вам мир, люди!

Шериф зафиксировал на неопределенно долгий срок торжественное выражение лица и с достоинством кивнул головой.

– Однако вопреки моим благим намерениям, – продолжил Дюк, – кое-кто в городе хочет лишить меня возможности спокойно и честно отдыхать ночью после упорных дневных трудов, причем лишить не только меня, но и ряд других жителей города. Не так ли, шериф?

Шериф уклонился от ответа, принявшись скручивать сигарету.

– Присаживайтесь, – сказал он после того, как Дюк отказался от предложенного табачка.

Дюк вежливо взял стул за спинку и устроился на нем чуть подальше, в самом уголочке. По крайней мере тут никто не смог бы обойти его со спины или проследить за его движениями сквозь оконное стекло. Шериф с большим вниманием наблюдал за его хитроумным маневром. И вдруг неожиданно, усевшись напротив Дюка, произнес:

– Морроу, сколько вам лет?

– Сэр, меня нисколько не злит, когда люди называют меня просто Дюк, – небрежно вымолвил он. – Не надо мучиться и выговаривать это ужасное имя – Морроу. Значит, сколько мне лет? Достаточно, чтобы участвовать в выборах президента.

– Да, я полагаю, столько годочков вам уже исполнилось. – Шериф улыбнулся, впав после этого действия в некоторое раздумье. – Боже, так ведь оно и есть! Вы совершенно правы!

– В ваших устах признание моего возраста звучит как присяга средней степени важности, сэр, – сказал Дюк.

– Совершенно верно, – не замедлил с ответом шериф. – Однако, Дюк, сколько человеческих жизней на вашем счету за последние семь лет?

– Вы хотели сказать – за четыре года? – поправил его Дюк. – Последние три года я, вообще-то, не жил.

И тут он так улыбнулся шерифу, что тот нервно затянулся и выбросил перед своим лицом густую дымовую завесу. Он чувствовал себя несколько спокойнее в этом призрачном сизом укрытии.

– Неужели там было настолько плохо? – спросил шериф. – А я всегда полагал, что там с вами обращаются, в общем, пристойно. Разве вам не сократили срок на целый год?

– Совершенно верно. Начальник тюрьмы простил мне год, – ответил Дюк. – Но разве в принципе возможно хорошее отношение к заключенному? Четыре стены, окружающие тебя, знаете ли, не очень-то могут развеселить человека.

Шериф пожал плечами и поерзал на стуле.

– Я думаю, вы правы, – произнес он. – Особенно трудно там было именно вам, человеку, который наслаждался свободой так, как никакой другой средний гражданин этой страны; естественно, вам было там исключительно тяжело.

– Эти три года показались мне тридцатью годами воздержания, – спокойно проговорил Дюк. – Вот и все мои тамошние ощущения.

Он наклонился вперед и снял шляпу:

– Посмотрите! – И голова его оказалась в круге света, источаемого керосиновой лампой.

Шериф глянул и пришел в ужас. Черные волосы Дюка были густо посыпаны солью ранних седин. И сейчас, когда Дюк поднял лицо почти к самой лампе, шериф заметил, что годы оставили свой след не только в морщинках, но и в самом выражении лица. Этого ему хватило; он откинулся на спинку стула, глубоко вздохнул и откашлялся. Беседа начинала действовать ему на нервы. Что нужно от него Дюку? К чему это деланное смирение? Куда подевался его взгляд, полный огня, его оскорбительный смех, его слова, бичующие собеседника? Только улыбка осталась прежней – печальной, суровой, непроницаемой, холодной.