Планета Вода (сборник) - Акунин Борис. Страница 13

Что еще?

Кормят лучше, чем дома. Жизнь несравненно интереснее. Нет ни одного мальчишки, за что отдельное большое спасибо. Всю жизнь, сколько себя помнила, Беллинда не могла уразуметь, зачем они вообще Господу Богу понадобились. Злые, глупые, грязные, жестокие, совсем ничем не интересные. Когда вырастают и становятся мужчинами – еще ладно, хоть польза есть. Но будь ее, Беллиндина, воля, лет до тридцати всех следовало бы держать в изоляции, под строгим присмотром. И к людям выпускать не иначе как после сдачи экзаменов на культурное поведение.

Самое отрадное, что никто над тобой не вздыхает, не прячет глаз, не шушукается за спиной, как дома. Папочка с мамочкой, поди, счастливы, что сплавили дохлятину за тридевять земель. Не надо тратиться на докторов и лекарства, никто не будит кашлем по ночам. Мать однажды – Беллинда подслушала – шепотом говорила тете Софи: «Для остальных детей это будет таким потрясением! Даже не знаю, как они переживут! Одна мысль о гробике в гостиной приводит меня в трепет!». А так загнали в санаторий – никакого гробика, никто не расстраивается. Все равно что уже похоронили. И Беллинда тоже их всех похоронила: родителей, братьев с сестрами. Может, кроме одной Бесс. Насчет нее будет видно.

Умирать Беллинда не собиралась. Даже не думала про это – не хватало времени. Вокруг было слишком много всякого интересного. И потом, она чувствовала себя здесь гораздо лучше, чем в Англии. Хорошо дышала, кровью почти не харкала, а спала так, что еле добудишься. Хотя это-то неудивительно, если учесть, как она обычно проводила ночи.

Нынешняя обещала быть особенно увлекательной.

Беллинда с нетерпением ждала, пока завершатся обычные вечерние глупости.

Сначала водные процедуры: кому душ из горячей морской воды (настоящее блаженство), кому – обтирание холодной мокрой губкой (фи). Это доктор Ласт во время посещений назначал, кому что. Кто много кашляет или плюется кровью – в душ нельзя. Но Беллинда отлично освоила искусство беззвучного кашля, а кровь если что сплевывала в специальную бутылочку, губы же вытирала ватой, которая всегда при себе. У Кобры тихая, покладистая девочка числилась в выздоравливающих.

А она и была выздоравливающая. Разглядывая себя в зеркале после душа, Беллинда мечтала о том, как уже окончательно выздоровеет и станет нормальной, не такой как сейчас. Ведь смотреть противно: кожа лилового оттенка, как у привидения, под глазами будто чернилами намазано, тьфу!

Кстати, вот еще один важный плюс жизни в санатории. Можно никому не завидовать – все такие же страхолюдины, как ты сама: бледные мощи, ножки-спички, бедра как у скелетов.

– Не стой с мокрыми волосами, простудишься!

Это откуда ни возьмись – Кобра.

– После душа надо вытирать голову очень сухо. И быстро замотать полотенцем! При туберкулезе главное – аккуратность и режим, сколько раз повторять! Вы все будто нарочно стараетесь себя погубить! Но я этого вам не позволю. Вы у меня выздоровеете, даже если не хотите, не будь я Хильда Шлангеншванц!

Под грозным взором серых немигающих глаз все девочки цепенели, как загипнотизированные кролики. Беллинда, хоть Кобру нисколечко и не боялась, тоже сделала вид, что дрожит.

И чудище сменило гнев на милость.

– Бедный ребенок, у нее мурашки. Иди сюда, я буду вытирать твои волосы.

– Данке шён, – умильно произнесла Беллинда, точь-в-точь как говорила Берта по прозвищу Немецкая Глиста. – Спасибочки, я сама.

Знаем, как ты вытираешь. Весь скальп сдерешь своими ручищами.

После водных процедур всех загоняли на молитву, а потом – по комнатам, спать.

И начиналась настоящая жизнь.

От молитвенного занудства Беллинда очень ловко отделалась. В самом начале, когда только приехала, объявила себя еврейкой – и получила лишних полчаса свободы. В Бога она верила, но знала твердо, что никакие дурацкие молитвы Ему не нужны. Богу надо, чтобы ты жил изо всех сил и не куксился.

План был такой: пока дуры протирают коленки в двух часовнях, протестантской и католической, как следует приготовиться к ночной экспедиции. Днем такой возможности не было – все время на людях.

В первые недели Беллинда страшно бесилась от санаторной жизни. Ведь живем на острове, под настоящим вулканом, посреди океана! Здесь чего только нет! А вокруг кислые рожи, лечебные процедуры, чинные гуляния по саду, и ни шагу за ограду.

Но потом пригляделась, освоилась – и зажила по-своему.

День принадлежал не ей, приходилось терпеть. Но ночью, когда никто не видит, сидеть в четырех стенах было глупо.

Она и не сидела. За три месяца всего два раза не выходила, когда был ураган. И еще когда лежала с температурой после ночного купания, чуть пополам не треснула от кашля, но это не в счет. Всякий человек может простудиться, даже самый здоровый.

Изучила и поселок, где рабочие и водолазы живут, и обе фабрики, парфюмерную и фармацевтическую – всё-превсё.

Самое интересное – просто за жизнью наблюдать. Засядешь на склоне, над домами и смотришь. Бинокль (отличный, военный, германского производства) был украден у Кобры. Та перерыла весь санаторий, ругалась по-немецки, но в конце концов решила, что это варан с подоконника спер – польстился на блеск стекляшек. На девочек не подумала, потому что зачем им, доходяжкам?

Никогда не надоедало смотреть, что происходит в пивной. Жаль лишь, разговоров не слышно. Просто в окна подглядывать тоже здорово. Занавесок в самых крайних домах не было – тут уже начиналась гора. Люди у Беллинды были, как рыбки в аквариуме. Некоторых она любила, других не очень, но все уже стали почти как родные.

Одно время, целую неделю, увлеченно пялилась в окна дома с красными фонариками – там располагался бордель. Узнала, что в книжках про любовь всё врут. Ах-ах, он осыпал ее руки лобзаньями, голова закружилась от счастья, и всё окуталось счастливым туманом. А на самом деле глупо, скучно, и всё одно и то же. Перестала за борделем подглядывать.

В санаторий после ночных экспедиций возвращалась перед рассветом, ужасно довольная. Падала в постель, как мертвая. Бонны прямо поражались, какой крепкий у нее утренний сон.

Но всему наступает конец. Поселок Беллинде надоел. Возник новый замысел, захватывающий.

С самого первого дня, когда еще только подплывали к Сен-Константену на пароходе, Беллинду заинтриговал вулкан. Он торчал из моря серым правильным конусом, сверху курился легкий дымок.

Самый настоящий вулкан! С кратером! А внизу, наверное, алеет и переливается огненная лава!

Взрослые все-таки поразительные. Взять людей из поселка: вроде свободные, никакой Кобры над ними нет, но Беллинда ни разу не видела, чтобы хоть кто-то пытался залезть на гору. Правда, по всему периметру, футах в двухстах от подножья, она окружена оградой и развешаны вывески: «Не подниматься! Каменные осыпи!». Ну и что? Подумаешь, осыпи. И через ограду перебраться тоже вполне возможно, если мозгами пошевелить. Беллинда вот подумала и придумала. Так нет же, сидят в своей пивной или в борделе скучной чепухой занимаются, дураки!

Пока чахоточные молились, она собрала всё необходимое: бутылку воды на случай кашля, электрический фонарик, сворованный у спящего около пивной пьянчуги, свитер (наверху, наверно, холодно).

Что особенно ценно в санатории – у каждой пансионерки отдельная спаленка. Чтобы не будили друг дружку ночным кхе-кхе. Дома такой роскоши не было, спали в комнате вшестером, со всеми сестрами, одна кровать пополам с Бесс. Когда Беллинда стала сильно мешать остальным своими туберкулезными концертами, ее начали укладывать в кладовке, на матрасе. А тут роскошно: своя постель с мягкой периной, собственное персональное окно, из которого так удобно сигануть на мягкий газон.

Заглядывать к девочкам по ночам у дежурных бонн было не заведено – разве только если какая-нибудь слишком раскашляется, но Беллинда на всякий случай уложила под одеяло «куклу» из тряпья.

Рано или поздно, конечно, застукают. Ну и что такого ужасного они бедной больной могут сделать? Когда Кобра начнет орать, можно будет пустить слезу, изобразить приступ удушья. Ерунда, обойдется.