Дуxless: Повесть о ненастоящем человеке - Минаев Сергей Сергеевич. Страница 53

– Нет проблем, девчонки. – Вадим ловко достает из кошелька кредитку. – Идите пока к выходу с гражданином, а я решу!.. – В этот момент он похож на иллюзиониста Кио, только вот глаза у него подозрительно блестят, и, сдается мне, это единственный фокус, доступный ему.

На улице мы останавливаем такси, которое повезет нас в гостиницу. Вадим садится между девушками, обнимает их за плечи и говорит что-то про арабских шейхов, гаремы и прочую атрибутику нефтяного Востока. Я думаю о том, что мы, безусловно, никакие не шейхи, а халифы на час. Ну, или на три, это в зависимости от того, как долго продержит. И девушки это также понимают и стараются максимально соответствовать образу Шахерезады на ночь. Смеются нашим шуткам, позволяют Вадиму тискать их обеих, лезут ему под футболку, целуют его, в общем, стараются выглядеть не хуже иных порнозвезд.

Мы подъезжаем к «Невскому Паласу», выходим из такси и останавливаемся перед входом в гостиницу. На тротуаре стоит маленький рекламный щит с фотографией четы молодоженов: он – в смокинге, она – в умопомрачительном белом платье. Вадим берет под руку одну из девушек, Татьяну, и встает с ней спиной к щиту.

– Мы похожи на молодоженов? А? Нет, скажите? По-моему, вылитые. Как там это говорится: «Till death do us Apart», – говорит Вадим торжественным голосом.

Хотя правильнее было бы сказать: «Till morning do us Apart…» Но к чему здесь цинизм, когда впереди маячит романтика случайных связей?

В гостинице Вадим широким жестом приглашает всех в свой номер. Поднявшись, мы попадаем в двухкомнатные апартаменты, говорящие о том, что продажи у табачных магнатов в России умопомрачительные. Если директора компании по маркетингу останавливаются в таких номерах, что же делают их боссы? Не иначе как покупают весь город на время своей командировки.

Вадим приносит шампанское, разливает его всем присутствующим, я высыпаю на журнальный столик остатки порошка, кидаю сверху свернутую купюру и карточку, девушки жеманно нюхают, и Татьяна шепчет:

– Класс. Московский?

– Ага.

– Да, сразу чувствуется, не то что наш аспирин.

– Ну, в смысле, у Московского вокзала брали, – смеюсь я.

– Да какая разница, девушки, – встревает Вадим, – московский, ленинградский?.. Главное, чтобы компания была хорошая, правда?

Все дружно смеются, чокаются бокалами, и наступает тот момент, когда прелюдию перед надвигающимся свальным грехом нужно заполнить. Всем совершенно понятен дальнейший сценарий, но, в самом деле, не можем же мы раздеться и прямо с порога броситься на кровать? Мы же интеллигентные люди, находящиеся на гастролях в культурной столице. И вот поэтому ближайшие двадцать минут мы будем заполнять вакуум своими банальностями.

– Вадик, какие у тебя интересные мокасины, – начинает кокетничать Лена.

– О да, я за них весь год умирал на стройках капитализма, – рисуется Вадим.

– Ага, точнее, сотни работников потогонных предприятий умирали целый год за зарплату в восемнадцать долларов, чтобы ты мог здесь собирать комплименты авоськами, – замечаю я.

– Каких предприятий? – переспрашивает Татьяна.

И в этот момент меня начинает нести. Я рассказываю о формировании цены на изделия рынка luxury, нечеловеческих условиях на фабриках по производству этого дерьма в Юго-Восточной Азии (так живописно, будто бы сам там когда-то был), о том, что все это глобальное наебалово и новая рабовладельческая система формируются и процветают с нашего с ними молчаливого согласия. О толпах идиотов, считающих целью своей жизни получение всех возможных клубных карточек или всех наибольших дисконтов в бутиках обеих столиц. Я предлагаю всем задуматься о том, что нынешние бизнес-системы уже давно переплюнули нацистские и если мы пойдем по этому пути до конца, то наши дети проклянут нас, если вообще успеют родиться. Я рассуждаю про дороги, которые мы выбираем в двадцать первом веке, а в этот момент Вадим убирает очередную «дорогу» со стола. Я стараюсь увести моих не особенно внимательных слушателей в сторону размышлений о том, что нынешние демократические режимы мало чем отличаются от коммунистических, а Вадим уже уводит Татьяну в соседнюю комнату. Я нахожусь в состоянии шаманского транса, моя мысль опережает мой речевой аппарат. Я пытаюсь говорить о любви, о простых и таких важных человеческих чувствах, о геополитике, брэндинге на крови…

Я все это довольно долго излагаю, с актерскими паузами, отчаянной жестикуляцией, правильными смысловыми интонациями. И заканчиваю монолог фразой:

– Вы понимаете, куда мы тут все катимся?

И в этот момент, после того как я произнес такую охуительную речь, сногсшибательную такую речь, речь, полную гениальных параллелей и ответов на загадки мирового масштаба, контркультурную такую речь, из тех речей, что случаются один раз, в состоянии алкогольного или другого опьянения, ближе к четырем утра… В этот самый fuckin’ момент Лена (сука тупая, эта Лена) поднимает на меня свои поросячьи глаза и (блаженны нищие духом) так тихонько интересуется:

– А КОКАИН ЕЩЕ ОСТАЛСЯ???

Я молча сдергиваю с себя футболку и закрываю дверь, разделяющую комнаты…

В шесть утра я захожу в ванную. Моя сегодняшняя подруга уже спит. Я минут десять держу голову под холодной водой, вытираю лицо пушистым махровым полотенцем, которые еще встречаются в российских гостиницах. Затем я вижу на полу свои джинсы, вытаскиваю из них телефон и вижу непрочитанное эсэмэс. Я закуриваю и читаю текст на дисплее: «Мальчик мой, – пишет Юля, – мне так хочется погладить тебя по твоей безумной голове. В волосы тебе зарыться. Спи спокойно. До завтра».

И, несмотря на мутную голову, во мне просыпается стыд. От того, как мерзко я ныл ей по телефону, от того, как я провел эту ночь, а главное, от того, что я на долю секунды допустил, что она пропитана всем этим лицемерием и враньем, как и я. И я посылаю ей еще более трогательное эсэмэс, сравнивая ее с ангелом, и пишу ей еще сто шестьдесят знаков собственных чувств. И меня распирает от нежности и романтики ситуации, и мне хорошо, как в детстве, когда мама укрывала меня, спящего, одеялом. И мне кажется, что весы качнулись. И та их чаша, наполненная кусочками хорошего, осколками, покоящимися где-то в глубине меня, пошла вниз, перевесив все мои гадости, казавшиеся до сегодняшней ночи доминантами. Или все это мне только кажется?

В десять утра следующего дня я сижу в баре «Невского Паласа», пью шампанское, верчу в руках телефон и перечитываю нашу с Юлией ночную переписку. И по радио звучит голос Dido из песни Eminem – «Stan»:

И я думаю о том, что совершенно запросто сегодня утром она получает мое эсэмэс, просыпаясь на груди другого мужчины, и так же нежно она целует его в подбородок, а он щурится с утра и гладит ее по волосам, и они улыбаются, сладко потягиваясь, и готовятся войти в этот день, искупавшись друг в друге.

И возможно, вчера она говорила со мной, выйдя на кухню, а за стеной была веселая компания и ее подруги периодически выходили из комнаты, чтобы позвать ее с собой, а он смотрел на нее, опершись на дверной косяк, а она делала ему знаки рукой, в смысле «я скоро приду, пять секунд», и махала ему пальцами, а сама успокаивала по телефону чертового психопата – меня то есть.

У меня стоит комок в горле и слезы в глазах, хотя я совершенно отчетливо понимаю, что ревность весьма деструктивна. Более того, в нашем случае она попросту необоснованна. Но паранойя уже всосалась в мою кровь, подобно пузырькам шампанского. И мне хочется убежать, спрятаться от всех. Я никому не верю, я всех боюсь, и мне безумно обидно и жалко себя до слез.