Любовь до гроба - Орлова Анна. Страница 83

Следующие несколько дней, тщательно запудрив следы слез, эта уважаемая дама предприняла расследование, достойное высокого звания жены полицейского! Были допрошены все слуги и соседи, изучена корреспонденция неверного супруга, проведена ревизия семейного бюджета… Но… никто не знал о женщине с таким именем! Более того, никто из многочисленных респондентов госпожи Жаровой даже не слышал о его новом увлечении. Это наводило на совсем уж грустные мысли. Видимо, он нашел себе зазнобу среди бродячих актерок или еще более легкомысленных особ, отсюда и псевдоним. И все бы ничего, но ведь речь шла о побеге!

В отчаянии Жарова даже обратилась к госпоже Черновой, но той достало собственных треволнений и гадалка категорически отказывалась взяться за руны.

Обманутой жене не оставалось ничего, кроме слежки…

И в первую же ночь, когда она решила бодрствовать, талантливо притворившись спящей, супруг, второпях убедившись, что жена спокойно почивает, ускользнул из супружеской спальни. Следом за беспечно насвистывающим инспектором тихонько кралась его благоверная, прихватив для солидности чугунную кочергу…

Дом спал, слуги безмятежно похрапывали в своих каморках, дети видели пятые сны, даже не подозревая о разворачивающейся драме.

Инспектор пробрался в подвал, повозившись, отпер малозаметную дверь и проскользнул в бесшумно отворившийся проход.

Разумеется, спустя пару минут госпожа Жарова проследовала за ним, торопясь застать любовников на горячем. Но зрелище, открывшееся ее глазам, было куда занимательнее всего того, что она себе навоображала! В потайной комнатке, больше похожей на старинные камеры для узников (или на чуланчик для метел), при мутном свете сальной свечи ее супруг (в халате и ночном колпаке) склонился над столом, торопливо выводя какие-то каракули на почти чистом листе. Стопка уже исписанной бумаги громоздилась рядом…

Инспектор ничего не замечал, упоенно строча очередную главу своего бессмертного творения. О, он был уверен, что новый роман станет шедевром, над разбитой судьбой нежной героини и ее счастливым спасением мужественным героем будет проливать слезы не одно поколение дам, а имя госпожи Одинцовой прогремит по всему Мидгарду. Терзаемый вдохновением господин Жаров долго боролся с самим собой, твердя, что господин Рельский не простит ему такого нахального разглашения своей частной жизни. Однако душа неумолимо требовала творить, и наконец он не выдержал и азартно принялся за работу.

Пусть мировой судья делает что хочет. Будет уже поздно – роман увидит свет, и никто не сумеет этому помешать! Впрочем, автору достало здравого смысла изменить имена действующих лиц. Он писал тайком, по ночам, в неудобной каморке, лишь бы исключить всякую возможность преждевременной огласки.

Инспектор записывал историю непростых отношений госпожи Черновой с двумя поклонниками, щедро сдабривая ее вымышленными деталями: клятвами верности, кинжалами в сердце неверному и прочими романтическими подробностями. Теперь он уже почти добрался до финала и упоенно сочинял, как раскаявшийся дракон примчался к возлюбленной и похитил ее, уверяя в своей вечной любви…

Строки сами ложились на бумагу, душа пела, сгорая в огне вдохновения, но что-то вдруг насторожило полицейского.

Он поднял голову, увидел дикий взгляд жены, вооруженной кочергой, и невольно вскрикнул. Лучше бы это были господин Рельский и господин Шеранн вместе взятые! Разъяренная женщина хуже дракона…

Процесс над господином Реинссоном наделал шуму и снял всякие подозрения с госпожи Черновой.

Гадалка самолично присутствовала на заседании, однако свидетельских показаний не давала – господин Рельский предпочел оградить невесту от такого нелегкого испытания. К тому же доказательств и без того было в избытке.

София сидела в зале суда, наблюдая за действом, и думала, что истинный театр судеб находится именно здесь, в унылых казенных стенах. Здесь разворачиваются такие драмы, кои нечасто встретишь даже на театральных подмостках, здесь пересекаются любовь и ненависть, преступление и наказание, здесь узнают истинную цену друзьям, которых вызывают в качестве свидетелей, а правда и ложь сплетаются в диковинное кружево в ловких руках крючкотворов.

Госпожа Чернова с неким отстраненным любопытством наблюдала за даваемым представлением. Люди и нелюди, будто завороженные дудочкой заклинателя змей, подчиняются чужой воле. Вот кается господин Реинссон, наивно пытаясь списать свои грехи на действие алкоголя и слезно казнясь из-за содеянного. Вот старшая барышня Ларгуссон грудью защищает возлюбленного, будто его вот-вот поволокут прочь. Вот инспектор Жаров рассказывает, как к нему явился господин Реинссон, желающий добровольно покаяться. Впрочем, полицейский прозрачно намекал, что он давно встал на след преступника и вот-вот был готов его схватить, но тот вовремя подсуетился. София спрятала улыбку: уж ей ли было не знать, кто именно открыл истинное положение дел? Но мировой судья предусмотрительно ушел в тень, предоставив честь поимки убийцы доблестным полицейским…

Среди скудных декораций, будто куклы, плясали все присутствующие, послушно выполняя задуманные кукловодом па. Казалось, нет никакой связи между солидным преуспевающим адвокатом, разномастными присяжными, суровым судьей в седом парике и прочим разношерстным людом. И все же София не могла отделаться от песенки, слышанной давеча в бродячем балагане: «Кукол дергают за нитки, на лице у них улыбки, и играет клоун на трубе… И в процессе представленья создается впечатленье, что куклы пляшут сами по себе…» [57]Впрочем, она превосходно знала того самого кукловода и нисколько не укоряла. А тем временем на судебной сцене плавно сменялись акты и действо переходило к завершающей стадии…

Молодая женщина украдкой огляделась. Общество, ранее сурово осуждавшее преступника, теперь украдкой утирало глаза во время речи адвоката и искренне сочувствовало невольному убийце…

София предпочла пропустить мимо ушей вдохновенный спич защитника – по правде говоря, она нисколько не сострадала господину Реинссону, более того, полагала, что того следовало бы предать суровому наказанию. Но господин Рельский решил иначе, и его невеста приняла это решение.

Вокруг нее колыхалось пенное море платьев и пестрели яркие мундиры офицеров, поодаль нянька уговаривала хозяйских детей сидеть тише (и ведь додумалась привести с собою малышей – не для их взглядов это зрелище!), негромкий шепот со всех сторон складывался в мерный гул, так что судья даже был вынужден то и дело призывать присутствующих к порядку… Талантливая игра, ничего не скажешь.

Госпоже Черновой заговорщицки улыбнулась младшая барышня Рельская, видимо, тоже осведомленная о стратегических талантах брата и наслаждающаяся срежиссированным представлением. Ответив улыбкой, София продолжила оглядывать зал. Теперь события последних месяцев казались ей всего лишь диковинным сном, и хотелось проснуться солнечным утром и подивиться странному видению. В тихом болотце Бивхейма, под невинной на вид зеленой травкой обнаружилось столько грязной жижи – начиная от шпионства господина Шорова и заканчивая распутством барышни Гарышевой. А ведь вся подноготная никогда не станет известна широкой публике! Впрочем, людям лучше не знать о неприглядных сторонах жизни окружающих, с этим София вполне соглашалась…

Как и предсказывал мировой судья, присяжные вынесли оправдательный вердикт, и осунувшийся от переживаний невольный убийца был освобожден из-под стражи.

О, это была чудесная сцена, когда господин Реинссон и барышня Ларгуссон прямо в зале суда рыдали в объятиях друг друга, клялись в вечной любви и обещали беспорочно прожить весь отмеренный им срок. Не скрываясь, дамы умиленно плакали, утирая слезы кружевными платочками, и даже глаза джентльменов подозрительно поблескивали. Видимо, последние задавались вопросом, стали бы их возлюбленные столь самозабвенно их защищать. К слову, барышню Ларгуссон никто и не подумал укорить за пренебрежение к закону и обвинить в пособничестве пусть нечаянному, но все же убийце ее собственного отца, и за этим молчаливым одобрением также виднелась чья-то воля…