Джон Кипящий Котелок - Брэнд Макс. Страница 16

— Кеньон! Между нами не все гладко, но я не вижу, почему бы нам не действовать сообща в этом маленьком дельце!

Он терпеть меня не мог и показывал это всем своим видом. Отвечая, раздул ноздри и от неприязни словно окаменел.

— Да какие общие дела у нас с тобой? Разве следить за тем, чтобы он не убежал, пока не придет время отправить его на виселицу.

— Послушай, — продолжил я, — ведь не сегодня-завтра тебе могут вставить нож между лопаток за то, что ты поймал одного из людей вождя!

Он вздрогнул, его поза слегка размягчилась.

— Ну так вот, — не останавливался я, — если мы вдвоем вытянем из гаденыша признание, оно может навести нас на след Коршуна, и тогда у тебя будет больше шансов остаться в живых. Что скажешь?

Кеньон будто помолодел на пару лет при одном упоминании об этой, пусть отдаленной, возможности.

— Господи! — отозвался он. — Если ты знаешь, как это сделать, я с тобой до конца! Если бы ты мог его разговорить, то… Но я не верю, что тебе это удастся.

— А как его допрашивали?

— Да как только не пытались! И уговорами, и угрозами, и револьвер под нос совали. В общем, не шибко преступая закон, все испробовали.

— Ну ладно, только между нами — я знаю, чем его пронять. Но сначала хочу услышать, как ты его поймал.

И Кеньон рассказал мне весьма занятную историю. Однажды ночью он спустился в ущелье. Месяц на небе светил так ярко, как только может светить неполная луна. Там, где каньон сужался, Кеньон услышал топот копыт и поспешил спрятаться за грудой камней, а в следующий миг скалу уже огибала вереница всадников. Впереди них Том увидел Красного Коршуна — таким, каким представлял его по многочисленным рассказам.

Это был человек огромного роста; он восседал на могучем коне — самом что ни на есть породистом, как сказал Кеньон, а уж он-то в этом разбирался. Красный Коршун был обнажен, кроме набедренной повязки и легких мокасин на нем ничего не было. Его тело темного бронзового цвета сверкало, будто натертое маслом, — Кеньон слышал, что именно так Красный Коршун выступает на тропу войны.

Лицо его, по словам Тома, которому все было видно при ярком лунном свете, вовсе не было ужасным, но один глаз был перевязан широкой черной лентой, крепившейся сзади кожаными тесемками, стянутыми узлом. У Коршуна были длинные волосы, жесткие, как конская грива, и густые, как у женщины. Они были утыканы перьями и ниже плеч заплетены в косу.

Когда этот демон пронесся мимо, Кеньон так же пристально оглядел тех, кто ехал следом. Их лица он изучить не мог — все были в масках. Однако, судя по одежде, это была пестрая компания — в ней были и мексиканцы, и белые, и индейцы.

Роднило их одно — все были великолепными наездниками, а их лошади, одна другой краше, ни в чем не уступали жеребцу, которым правил вождь. Кеньон насчитал добрую дюжину бандитов и готов был поклясться, что, проезжая, никто не проронил ни слова.

Они промчались в другой конец ущелья, и Кеньон стал дожидаться, когда стихнет гул копыт — он честно, по-мужски признался, что был напуган до смерти. Наконец уже было собрался покинуть укрытие, как вдруг из-за скалы показался еще один член шайки, почему-то отставший. Несмотря на это, он уверенно гнал коня бодрым галопом, как человек, знающий, что его цель недалеко, бояться ему нечего.

Кеньон решился действовать без промедления. Он испугался, когда перед ним была дюжина бандитов, но вид одиночки не вызывал у него никакого страха, хотя, по слухам, каждый из людей Коршуна стоил в схватке десятерых.

Пустить в ход револьвер Том не мог — кавалькада была еще слишком близко. Однако на этот случай у него нашлось другое оружие — лассо, и, когда всадник поровнялся с ним, петля, просвистев в воздухе, затянулась вокруг шеи бандита и аккуратно выдернула его из седла. К счастью, его конь был так хорошо вышколен, что не унесся в страхе к тем, кто ехал впереди, а встал как вкопанный и, уже успокоившись, начал осторожно принюхиваться к сухому мху на валуне, когда Том Кеньон приблизился к пленнику и ослабил петлю — как раз вовремя, чтобы тот не задохнулся.

Том связал свою жертву, заткнул ей рот кляпом и усадил на красавца мерина, а узду приспособил так, чтобы ее можно было привязать к своему седлу.

Когда это было сделано, двинулся в путь, дрожа от страха, что цоканье копыт донесется до ушей Красного Коршуна, которые, как было известно, отличались крайней чувствительностью. Затем Кеньону пришло в голову, что вождь, не дождавшись одного из своих воинов, может повернуть. Эта мысль заставила Тома пришпорить коня, так что тот помчался галопом. До Эмити было восемь миль. Кеньон несся с такой скоростью, что на последнем перевале загнанный конь рухнул под ним замертво. В тот же миг он увидал позади дюжину всадников — то были люди вождя, и сам Красный Коршун возглавлял погоню.

От ужаса Том окаменел, едва мог шевельнуться. Еле-еле он добрался до мерина, к седлу которого был привязан пойманный преступник. Мелькнула мысль, что надо бы сбросить эту лишнюю ношу, но не сделал этого только потому, что не было времени разрезать веревки.

В отчаянии он погнал коня под гору, пришпоривая его что было мочи, и, надрывая легкие, звал на помощь. Бесполезно! В Эмити привыкли к выкрикам посреди ночи, и даже если бы его услышали, никто не обратил бы внимания.

Когда Кеньон пересек городскую черту, вокруг него засвистели пули, однако страху у него несколько поубавилось — он предполагал, что краснокожий не дерзнет повести своих людей в переполненный город. Но это оказалось наивным заблуждением: кавалькада ринулась вслед за Кеньоном по улице, быстро его нагоняя. Оставалась последняя надежда — Кеньон развернул мерина к ближайшему дому, двери которого, к счастью, оказались высокими; выстрелом из револьвера сбил замок и, не сбавляя скорости, так и въехал внутрь, с пленником, переброшенным через седло. На его истошные вопли выбежали двое и бросились к дверям, но Красный Коршун был вынужден повернуть и вместе со своим отрядом исчез во мраке, прогрохотав по улицам Эмити.

Ни один выстрел не был произведен ему вслед, никто не отправился за ним в погоню. Неудивительно, что вождь испытывал такое презрение к бледнолицым, — слишком долго он грабил и убивал их безнаказанно!

Я выслушал рассказ с жадным интересом. Прежде Красный Коршун вызывал у меня почтение, но теперь я заразился частицей того страха, в котором краснокожий держал Эмити. И от этого еще больше хотел привести в исполнение имевшуюся у меня задумку насчет Дэнни Джунипера — я действительно чувствовал, что с ее помощью сумею найти решение всей проблемы.

Я спросил Кеньона, нельзя ли мне выдать ключ от камеры, где сидит мальчишка, и оставить нас с глазу на глаз. Том поинтересовался, что у меня на уме, но я лишь сказал, что собираюсь выжать показания из маленького мерзавца.

Озадаченный, Кеньон пошел совещаться с другими охранниками, и наконец они решили предоставить мне полную свободу действий. Камера и узник были отданы в мое распоряжение, никто не собирался нам мешать.

Я шел к Джуниперу, обдумывая мой замысел, который, как вы узнаете, был изрядно жестоким, однако, признаюсь, сулил и немалое наслаждение. Да вы и сами испытали бы то же чувство, увидев на его вытянутом желтовато-бледном лице ту омерзительную ухмылочку, с которой он меня встретил!

Глава 14

КАК ИГРАТЬ НА НЕРВАХ

Можете что угодно говорить о том, какую силу имеет усмешка и значит ли она что-то вообще, а по-моему, ничто не оскорбляет больше, чем вид презрительно приподнятой верхней губы. Поэтому, когда я увидел гримасу этого негодяя, меня обуяла ярость.

Может, вас немного забавляет, что я называю кого-то негодяем, хотя сам уже не раз признавался, что не всегда вел себя как подобает добропорядочному гражданину. Но вы должны учитывать, что иные проступки совершаются не по злому умыслу, пусть даже и не от большого ума. Не думаю, что моя душа таит хотя бы малую часть ненависти к ближним. Что же касается Дэнни, паршивец ее прямо-таки источал.