Джон Кипящий Котелок - Брэнд Макс. Страница 4

Но как только так решил, тут-то и начались мучения! Лучше всего подобные лишения переносят те, кто умом послабее. Человек с нормальным воображением пройдет десять кругов ада, прежде чем тупица что-то заметит. Как я ни старался изгнать чувство тревоги, оно становилось все сильнее. Еще час болтался в седле, потом остановил коня, и от страха меня прошиб пот, несмотря на то что из-за жары по лицу и так катились ручьи. Я осознал, что все это время гнал себя навстречу смерти.

Конечно, прошло всего каких-то три часа и все еще можно было вернуться. А шесть часов без воды — это не так уж и страшно. Но ведь коняга-то страдал от жары не меньше моего. Он был уже не тот, что утром; за это время так измотался, что едва плелся. Вот потому-то, остановив его, я долгое время сидел, обливаясь потом, пытаясь взять себя в руки.

Окажись я где-нибудь к востоку от Аллеганских гор, и бровью не повел бы. Но здесь, на далеком Западе, был совсем другой климат. Да и местность уже мало напоминала те цветочные пейзажи вокруг Эмити: долина, в которую меня занесло, была сплошь покрыта камнями — острыми обломками скал, чьи отполированные дождем и ветром грани, словно мириады зеркал, многократно усиливали губительное действие солнечных лучей. А там, где не было больших глыб и щебня, лежал серый песок, поднять под силу который только буре. Подняв, она закручивает его вихрем и вонзает в тебя снопами игл, выпущенных из пушки.

Это была очень засушливая долина. А знаете ли вы, что такое по-настоящему сухой воздух? Уж простите за этот урок географии, но сухость, скажу я вам, иногда способна убивать! Я много слышал таких историй в моих краях, но, наверное, самые страшные случаи происходят в Долине Смерти. Сам я, не буду врать, ни разу в ней не был, но ребята, которым довелось там поработать, божились, что спать им приходилось наполовину в воде — настолько ужасен там зной. Можете себе такое представить? Говорят, на окраинах городов там ставят бочки с водой — это чтобы бедолаги, которые, оставшись без воды, все же сумели добрести до чужого жилья, нашли бы ее на несколько шагов ближе. Рассказывали мне и о том, как бывает невозможно утолить жажду, даже если беспрерывно пьешь, — организм не успевает поглотить влагу, как она уже вся выходит из пор.

Так что, если я говорю «очень засушливая долина», вы теперь, должно быть, понимаете, какая она была и почему мне стало так страшно. Не просто страшно! Прежнее чувство тревоги сменилось леденящим ужасом! Я вдруг отчетливо осознал, что подписал себе смертный приговор и ничто на свете уже не может меня спасти.

В доказательство мне достаточно было слегка пришпорить коня. Обычно самый нежный укол заставлял его срываться с места и нестись скачками, подобно антилопе, за которой гонится пантера. Сейчас же он лишь тихонько засопел и, дернув головой, потащился медленной рысью.

Спросите, что я сделал дальше? Ну, минуту-другую просто сидел в седле и боролся со страхом. В общем-то понимал: стоит панике полностью завладеть моим рассудком, и я уже никогда не приду в себя. Мне доводилось видеть сумасшедших, которых приводили из пустыни, — они глядели, выпучив глаза, и лепетали всякую чушь. Ужасное зрелище!

Дважды меня так и подмывало повернуть к Эмити, и все-таки ехал дальше. Боялся, что не выдержу трех часов обратной дороги, а так был хоть один шанс из тысячи найти спасение где-то впереди.

Фантазия? Пожалуй. Я подумал о том, что будет со мной через пару часов: представил, как мой язык почернеет и распухнет — станет размером с бейсбольный мячик! Стоило это только вообразить, как волна жгучей боли пробежала от корня языка к глотке. И теперь просто чувствовал, как с каждым шагом коня смерть становится все ближе и ближе. В начинающемся бреду я уже казался самому себе зеленым листком, который высыхает и скукоживается в огромной раскаленной печи.

Мне стыдно рассказывать о том, что творилось со мной во время этого путешествия. С легкостью признаюсь, что во мне нет той отчаянной храбрости, которую принято считать одним из лучших человеческих качеств. Нет, смотреть в лицо опасности я не боюсь! Мне все нипочем, если я хорошо ее вижу, а еще лучше, если могу давать сдачи, — такие моменты просто люблю. Но вот гореть заживо, утонуть или умереть от жажды — это страшно. Да так, что мороз по коже продирает!

Я гнал коня до тех пор, пока он не зашатался. Тогда спешился и смерил его долгим взглядом. Бедняга вконец вымотался. Он и так-то не был особенно сильным и выносливым, но теперь вся его мощь куда-то окончательно подевалась. Что ж, решил я, избавившись от седока, он еще может спастись. Поэтому расседлал его, снял потник и уздечку, однако мустанг продолжал стоять с опущенной мордой, оттопырив нижнюю губу, — вид у него был удивительно глупый. Но стоило мне отойти от него, он встрепенулся, почуяв свободу, и неуклюже побежал прочь на подгибающихся ногах.

Глава 4

ПИТЕР ГРЕШАМ

Увидев, как мой конь, держа нос по ветру, удирает, я понял, что он чувствует запах воды, или, по крайней мере, ему так кажется. Поэтому решил поспешить за ним. Вам, наверное, интересно, почему он не мог отыскать воду будучи в седле? Любой, кто хоть немного знает мустангов, ответит — доколе у них в зубах удила, эти создания думать самостоятельно совершенно не способны.

Поначалу я боялся, что бедняга вот-вот опрокинется на бок, но, окончательно уверовав во вновь приобретенную свободу, он мало-помалу стал набирать ход и наконец скрылся из виду за нагромождением каменных глыб, упавших с отвесной скалы, окаймляющей долину.

К тому времени, когда я добрался до этих камней, его и след простыл. На твердой почве, по которой он пронесся, копыта оставили отпечатки не лучше, чем пальцы, постучавшие по броне. Увы, мустанг не стал моим поводырем.

В последний раз взвесив свои шансы на выживание, я понял, что их не осталось. Вместе с конем исчезла и последняя надежда. Теперь проще всего было бы вытащить кольт из кобуры и пустить себе пулю в висок. Спасти меня мог лишь источник, чудом оказавшийся посреди пустыни, или же, что еще более невероятно, появление человека. Но кто мог оказаться на этой непроторенной дороге? Разве что какой-нибудь индеец, отбившийся от племени во время охоты за скальпами.

И все же я не застрелился по той простой причине, что подобный выход казался мне постыдным малодушием, — нельзя сдаваться, пока еще остаются силы. Чувствуя полную безысходность, я отправился по долине, понуро свесив голову.

Не знаю, почему мне вдруг захотелось посмотреть направо, этого не объяснить, но только взору моему неожиданно открылась неправдоподобная картина: у самой скалы я увидел всадника, который сворачивал за угол! На миг грустно подумал, что это конечно же мираж или призрак. Но почему-то от того, как поблескивало серебро на уздечке, все же уверился, что наездник и лошадь — отнюдь не плод моего воспаленного воображения. Я заковылял вслед за ними, размахивая руками, пытаясь закричать.

В тот момент от них меня отделяло не больше двух сотен ярдов. Но вот беда — моя пересохшая глотка смогла издать лишь жалкое сипение. Напрягаясь, я попробовал завопить еще раз, но тут меня сковал новый приступ паники. Всадник скрылся за большущей грудой камней, которой хватило бы на постройку не одного города, оставив меня наедине с неописуемыми страданиями.

От горя у меня подкосились ноги. Если бы я упал, то уже вряд ли смог бы подняться — так и остался бы лежать, намертво придавленный к земле грузом отчаяния. Но каким-то чудом устоял и поплелся к тому месту, где пропало волшебное видение. Лошадь незнакомца огибала завал мелкой рысью, поэтому я смекнул, что, может быть, сумею докричаться до седока, если он ее не пришпорит.

Однако, свернув наконец за нагромождение камней, увидел, как лошадка удаляется резвым галопом. Возможно, я еще был бы услышан всадником, если б завопил во всю мочь, но мне это было не по силам. Все-таки попытался, только не откликнулось даже эхо, потому что разреженный горный воздух приглушает все звуки. К тому же мой голос сорвался, как у четырнадцатилетнего мальчишки.