Джон Кипящий Котелок - Брэнд Макс. Страница 48
— Несомненно, — подтвердил Питер, — несомненно!
Не могу передать, каким мрачным голосом это было сказано. Вскинув голову, я испуганно на него посмотрел. Улыбка все еще играла на его лице, но теперь в ней не было тени веселья — оно уступило место смертельной злобе. Я глядел на Грешама и, словно в ночном кошмаре, видел, как дорогой и близкий мне человек принимает облик чудовища.
— Рад, что ты настолько мне доверяешь! — зловеще заявил Грешам.
Теперь я знал! Страшная, немыслимая правда вдруг открылась мне! До сих пор не могу до конца в нее поверить и всякий раз вздрагиваю, вспоминая. В тот миг я начал седеть, и за две недели мои волосы покрылись инеем. Неожиданно пришло прозрение, стало понятно все. Выставив вперед онемевшую руку, я указал ею на Питера и простонал:
— Грешам… О Господи! Ты — это он!!!
На его губах по-прежнему играла дьявольская усмешка!
— Да, так и есть, — признал наконец спокойно. — Я — это он. А ты, Шерберн, весьма проницателен. Недаром давно уже хотел от тебя избавиться. Тот нож должен был разрубить напополам твое жалкое, подленькое сердчишко! Тогда тебе повезло. Но теперь, Шерберн, я с огромным наслаждением посмотрю тебе в лицо перед тем, как ты испустишь дух! Ради такого удовольствия стоило немного подождать. Жаль только, твоя зазноба этого не увидит!
А пока я, остолбенев, глядел на его красивое и одновременно ужасное лицо, добавил:
— Но скоро она тебя позабудет — очень скоро! Она не из тех, кто долго помнит!
— Лжешь! — крикнул я. — Доставай револьвер, Грешам! Но Боже правый, неужели это ты прикончил Доктора?!
— Старый дурень устал на меня шпионить. Он даже пытался замолвить за тебя словечко…
— Но скажи, Доктор — знал?
— Он знал слишком много, точно так же, как и ты. И…
В этот миг дуло его револьвера взметнулось, и я, выхватывая кольт одеревеневшими пальцами, понял, что моя песенка спета. Грешам опередил меня, ненамного но опередил!
Что случилось дальше, я толком не разобрал. Откуда-то из окна сверкнуло пламя. Раздался грохот. Пуля обожгла мне щеку. Но я остался стоять, живой и невредимый, глядя, как Грешам тяжело падает ничком. И вдруг увидел молодого Каддигана, который, раскинув ноги, сел на подоконник.
Лицо его было бледным, но голос ровным.
— Я догадывался, что ты не наш человек, Шерберн! Я с самого начала это знал. Но я думать не думал, что по земле ползают такие гады, как этот двуличный дьявол! — Затем вдруг махнул мне рукой. — Сюда идут, старина. Счастливо! Вспоминай меня в своих молитвах, я это заслужил!
Он исчез, а я остался наедине с бездыханным телом человека, который так долго и так успешно играл двойную роль.
Меня так и застали стоящим без движения, словно заколдованным. Я и был заколдован, совершенно беспомощен. Из моих рук вынули револьверы. Грешама подняли с пола и уложили на кровать. Потом с него сняли всю одежду, и тут все присутствующие были потрясены — его тело от самой шеи до пальцев было выкрашено под цвет бронзы!
Стали искать. И нашли немало.
Сначала черную повязку, точь-в-точь как у Красного Коршуна. Затем две банки. Одну с красителем — что это было за вещество, я не знаю, но похоже, основой для него служил каштановый сок. Другую — с составом, быстро смывавшим краску, которую не брала вода.
И это было только началом обыска. В конце его вскрыли сейф, где оказались ценные бумаги на общую сумму свыше четырехсот тысяч долларов! Вот как был богат этот гениальный злодей!
Что касается меня, я так и не сумел забыть тот самый первый образ могучего и благородного человека, появившегося передо мной, погибающим от жажды в пустыне, в тот жаркий весенний день. И я бесконечно благодарен судьбе, распорядившейся так, что сразила его не моя пуля.
Однако люди не переставали говорить, что убил его я. О Каддигане, который прославился позже другими делами, в этой истории не упоминали вовсе. Так уж случилось, что если кто и вспоминает меня сегодня, то исключительно как человека, который прикончил легендарного Красного Коршуна.
На мой взгляд, история преступной жизни Грешама, хотя он был единственным, кто мог бы подтвердить или опровергнуть эти догадки, такова. Красного Коршуна Питер разыскал почти сразу, когда отправился мстить за брата. Но, казнив кровожадного индейца, обратил внимание на удивительное сходство между ним самим и вождем. Остальное было плодом его смелой фантазии. Нескончаемая охота на краснокожего служила хорошим предлогом для того, чтобы часто уезжать из Эмити, не вызывая подозрений. В это время он принимал обличье вождя и вместе со своей хорошо организованной бандой совершал какой-нибудь очередной налет. Затем покидал лагерь, а в городе появлялся все тот же Питер Грешам.
Его давно уже нет в живых, но я и по сей день не в состоянии осмыслить, как в нем уживались два столь разных человека. Один — добрый и справедливый джентльмен, каким он впервые предстал передо мной. Второй — исчадие ада, безжалостный и алчный Красный Коршун. И лишь в одном случае две души сливались в одну — когда дело касалось Дженни Лэнгхорн!
Дженни всегда избегала разговоров о нем. Но с тех пор, как она стала моей женой, из ее случайных, уклончивых ответов я заключил, что она не вышла замуж за Грешама потому, что от этого ее удержало какое-то странное предчувствие. Что-то в нем отталкивало ее. Объяснить, что именно, она не могла, но доверилась своему женскому чутью — оно-то ее и спасло!
Мы до сих пор живем поблизости от Эмити. Майор Лэнгхорн здравствует и поныне. Уже дряхлый старик, он дважды в неделю приезжает нас проведать. Каждый раз мы садимся на веранде, и он излагает мне свою очередную идею, которая должна изменить мир к лучшему.
После гибели Красного Коршуна я сразу же расстался с ролью Кипящего Котелка и стал фермером, тихим, работящим. Не очень зажиточным, но очень счастливым.
За десять лет, что пролетели с той поры, я не раз оглядывался в прошлое. И отчего-то моя прежняя жизнь представлялась мне вымыслом, странной историей, какую можно лишь прочесть в книжке.
Напоследок скажу, что у моей жены есть одна любопытная теория, о которой она любит порассуждать. Не знаю, откуда у нее взялись такие мысли, но иногда я и сам готов в это поверить. Словом, Дженни считает, что, не будь ее, наши отношения с Грешамом переросли бы в настоящую дружбу. И возможно, я вернул бы его на путь истинный, а он привил бы мне хорошие манеры.
Но такого не произошло.