История Икс - Моллой А. Дж.. Страница 7

Надеваю босоножки и собираю в кучу остатки разума.

— Правда, я в порядке. Я в Неаполе. Мне двадцать два года. У меня превосходное образование. Avanti! [14]

— Вот умница!

— А теперь я собираюсь поработать. Я же здесь ради работы.

Я так и делаю: работаю.

* * *

На следующие две недели я погружаюсь в размеренный и плодотворный рабочий ритм, уделяя лишь немного времени развлечениям. По утрам занимаюсь в своей светлой и солнечной квартире. Усердно занимаюсь. Хотя бы это у меня получается.

Сидя среди разбросанных книг, ноутбука и одноразовых стаканчиков от отвратительного капучино, я пытаюсь отбросить все мысли о мужчинах и сосредоточиться на спряжении глаголов «credere» и «partire» [15]и структуре времени «futuro semplice» [16].

Завтра ты приготовишь пасту путанеска.

Domani prepari la pasta alla puttanesca?

Так обычно проходит часа два.

После итальянского я принимаюсь за диссертацию. Между одиннадцатью утра и часом дня я изгоняю из памяти «лазурные, как Тирренское море» глаза Роскаррика и проверяю информацию о преступных организациях Южной Италии, особенно о «Каморре», хотя меня также привлекает более опасная и загадочная «Ндрангета», мафия с самого юга страны.

«Ндрангета» — это преступная организация, сосредоточенная в Калабрии. Она менее известна, чем сицилийская «Коза Ностра» или неаполитанская «Каморра», но, пожалуй, является самой влиятельной группировкой в Италии с начала двадцать первого века…

Само сочетание букв «ндранг» интригует меня. Манит, как табличка «Палаццо Роскаррик».

Принципиальное различие между группировками мафии заключается в методах вербовки. «Ндрангета» выбирает новичков, исходя из кровных уз. Отсюда развитая система кланов и неуязвимость для полицейских расследований. Сыновья ’ndranghetisti обязаны идти по стопам отцов…

Значит, членство в группировках напрямую зависит от кровных уз. Это наследственное?

Я невольно думаю о Роскаррике и его рассказах о безумном девятом лорде. Марк вполне подходит под описание. Но тогда все дело в крови — кровные узы, наследие. Все друг другу родственники. А я человек из внешнего мира. И хочу узнать больше.

К обеду голова уже не соображает, решаю переключиться. После полудня я, как обычно, надеваю короткие носки, кроссовки и легкомысленное летнее платье от «Зары» и отправляюсь исследовать запутанные и древние лабиринты внутреннего Неаполя. Именно там «Каморра» черпает свою силу, вербует киллеров и развязывает охоту на врагов.

Не слишком ли смело я брожу по столь смертельно опасным местам? В Штатах я бы не додумалась гулять в одиночку в неблагоприятном районе большого города. И тем не менее я не чувствую угрозы. Почему? Возможно, причина в том, что здешние трущобы манят и очаровывают мрачной, хаотичной, взращенной на солнце бедностью. Здесь сложно ощутить опасность.

Гуляя по узким оживленным переулкам Спакканаполи или Испанского квартала, похожим на декорации оперетты, я будто становлюсь персонажем итальянского фильма, снятого лишь для Господа Бога, фильма под названием «Италия». Здесь все такое настоящее! У дверей домов сидят женщины и, громко сплетничая о сексе, чистят над ведром картошку и мохнатых синих мидий. Пожилые дамы в черном меняют цветы и лампочки в стеклянных алтарях Девы Марии. Хорошенькие мальчуганы поедают треугольники пиццы прямо на небесно-голубых скутерах «Ламбретта», они слегка наклоняются вперед, чтобы pomodoro не упал на их дорогие штанишки; высоченные feminelli — транссексуалы — ковыляют на каблуках по черным булыжникам из вулкана Везувий, торопясь к парому ради выгодной встречи с богачом на острове Искья или Капри.

Менее привлекательны неестественно тихие, заваленные мусором пьяцца в районе Матердеи, где при моем появлении исчезают за поворотом упитанные полупьяные мужчины в деловых костюмах. Я остаюсь в одиночестве на этом зловеще тихом солнцепеке сиесты, в платье от «Зары» и со старым плакатом Диего Марадоны перед носом.

А затем, конечно же, происходит невообразимое!

Сегодня четырнадцатый день с начала моего жесткого рабочего режима, в котором нет места для мыслей о нем. Все идет на удивление хорошо. Я нахожусь в Испанском квартале. У меня небольшое похмелье. Прошлой ночью неподалеку от университета мы с Джессикой и ее итальянскими друзьями пили дешевое вино «Перони» и «Раффи». Отлично провели время, повеселились. О неммы больше не разговаривали и старательно избегали кафе «Гамбринус», как, впрочем, и другие фешенебельные и дорогие места, где можно с нимстолкнуться.

Но сегодня утром у меня легкое головокружение. К тому же я потерялась. В итоге я забрела в безлюдный и темный, как открытая пасть, тупик. Смотрю наверх, на голубую полоску неба, зажатого между высокими домами трущоб. Какая жара! На едва ощутимом ветерке покачивается белье. Я очень хочу пить. Смотрю на вызывающе яркие трусики и эротичное дамское белье — красное, синее, черное, — что колышется на воздухе, будто анархичные знамена сексуальности.

— Эй!

Я оборачиваюсь.

— Soldi!

— Dacci i soldi! [17]

В конце переулка стоят четверо детей — нет, подростков. Метрах в пяти от меня. Долговязые и тощие. Подходят ближе, они хотят денег. Моего скудного итальянского достаточно, чтобы это понять.

«Отдавай деньги!»

Я разворачиваюсь и тут же прихожу в отчаяние. Совсем забыла, что я в чертовом тупике. Нервно смотрю наверх. Может, кто-нибудь стоит у окна, дышит свежим воздухом. Но слышу я лишь звук закрываемых ставен. Люди отворачиваются, уходят. Не смотри, не становись свидетелем, держи рот на замке. Омерта.

— Dacci i soldi!

— Но у меня нет денег!

Почему я так поступаю? Почему сопротивляюсь? Эти малолетки наверняка наркоманы. Четверо из тысячи таких же пристрастных к героину неаполитанцев, рабов «Каморры». Грязные джинсы, желтушные лица, красные глаза — да уж, плохие новости. Им всего-то нужно пару евро на дозу. Так ведь?

Но у меня мало денег, я много работала, чтобы скопить их. Поэтому мне вдруг хочется дать отпор.

— Денег нет! Оставьте меня!

— Vacca, — с ухмылкой говорит один из пареньков, самый высокий и худощавый. — Vacca Americana!

«Американская корова».

Будь они неладны! Уже готовлюсь побежать напролом, крича во все горло, просто пробиться сквозь их компанию. Вот что я должна сделать. Бежать и пробивать путь к главной пристани Испанского квартала, где в резиновых сапогах стоят торговцы рыбой и выливают на мощенную темным булыжником дорогу серебристую чешую и рыбью кровь — блестки на красных волнах.

Один из наркоманов достает нож. Длинный и кровожадный, он сверкает на жарком южном солнце, что все ниже сползает по полоске неба над трущобами.

Паренек улыбается.

И тогда я понимаю, что все намного хуже простого ограбления.

5

Вот черт! Стану сопротивляться, они запросто убьют меня, даже ненамеренно — но этот сверкающий нож… Длинный и зловещий.

Один из худощавых парней, со свежей и некачественной татуировкой на шее, похожей на лишай, делает шаг вперед. Хочет загнать меня в угол. Будто я очередная крыса в неаполитанском переулке.

Нож — продолговатый и твердый, как фаллос. В отчаянии смотрю на небо, откуда нет спасения, затем на безжалостную темноту переулка за спинами подростков. Нет. Надежды нет ни там ни здесь — игде. Я сама по себе.

А вдруг получится вымолить спасение, прибегнув к тем итальянским словам, которые я знаю? Обращаюсь к лидеру шайки, пристально глядя на него.

— Per l’amore del cielo — во имя любви Господней, я умоляю тебя — ti prego di tutto cuore.

Из горла паренька вырывается омерзительное кудахтанье, слабо напоминающее смех.