Сирена - Касс Кира. Страница 10

Девушку из Южной Африки звали Ифама, и она присоединилась к нам зимой 1953-го. Мы с Миакой с радостью ее приютили. Эйслинг даже не предложили пожить с новенькой. Ифама отличалась необычной красотой. Сильная и темная, как внешне, так и в душе. Меня против воли тянуло к ней. В ее поведении проглядывало что-то величественное, может, потому, что ее прошлое оставалось загадкой. Ифама не захотела рассказывать, как оказалась в море, а мы не настаивали. Океан не зря выбрала ее, как и всех нас, значит, Ее восхитило какое-то качество новой сестры. Я бы поставила на гордость. Даже сидя на пустом берегу после того, как Океан ее пощадила, Ифама не рыдала, как я в свое время. Она даже не вздрагивала, как Миака. По ее щеке то и дело стекала одинокая слеза. Было видно, что Ифама сдерживается изо всех сил, но слезинки выдавали ее горе. Я догадывалась, что, когда она попросила у Океан пощады, девушка не подозревала, чтo ее ждет. С другой стороны, никто из нас не знал. Я объяснила правила; Ифама выслушала их с сомнением. Не сразу, но она согласилась.

Ифама не разговаривала. Если Миака поначалу чуждалась меня из-за врожденной робости, Ифама не выказывала желания вступать с нами в беседу. Мы делали все, что могли, лишь бы вовлечь ее в разговор. Я попробовала метод, который показал успех с Миакой: расспрашивала о ее семье, чтобы Ифама вспоминала о них.

– У меня были мать, отец и сестра. Мы любили друг друга. Теперь меня нет.

Она заканчивала фразы, не оставляя места для продолжения. Казалось, что Ифама не хочет думать о прошлой жизни. Я ее не винила: тяжело оставлять позади любимых людей. Так что я начала расспрашивать ее о мелочах.

– Что ты думаешь о платье на той женщине? – как-то спросила я.

– Обычное платье. Нельзя судить людей по одежде.

Окончательно и бесповоротно. Может, у нее такой характер и ей не нужны пустые разговоры. Но ведь всем нам что-то нужно, правда? Возможно, Ифама просто не знает, как сблизиться со мной. После нескольких безуспешных попыток я обратилась к Миаке.

– Меня беспокоит Ифама, – призналась я как-то вечером.

Мы тогда жили на Суматре. Маленький дом на краю тропического леса стоял заброшенным, и мы сделали его своим прибежищем. Ифама была в доме. Мы с Миакой сидели на поваленном дереве.

– Меня тоже. Не знаю, что делать.

Такая добрая девочка. Ей, как и мне, тоже хотелось помочь Ифаме. Мне становилось больно от одной только мысли, но ради всех нас я должна была попытаться.

– Помнишь, как ты стеснялась в первое время? Может, Ифама тоже застенчива. Возможно, ее смущает, что нас здесь трое. Ты могла бы поговорить с ней наедине. – Я замолчала. Миака либо перепугается, либо с радостью ухватится за предложение.

– Думаешь, у меня получится? – Она выглядела потрясенной оттого, что я верю в ее способности.

– Конечно, Миака. Ты же теперь старшая сестра. И ты очень добрая и отзывчивая. Готова поспорить, что, если оставить вас наедине, Ифама откроет тебе душу. – Я снова замолчала, оставив предложение висеть в воздухе.

Миака погрузилась в раздумья:

– Куда ты поедешь?

– О, пока не знаю. – Я сделала бравую мину. – Куда глаза глядят. Но обещаю, что вскоре вернусь. Пару недель, в крайнем случае месяц. Затем я вернусь к тебе и твоей новой подруге. Вполне возможно, что вы прекрасно обойдетесь и без меня, – подмигнула я.

– Не говори глупостей. Я всегда буду любить тебя.

На этом мы договорились. Я уехала на следующий день под предлогом, что хочу побыть наедине с Океан. Далеко от правды, но я не хотела создавать у Ифамы впечатление, будто собираюсь сбежать от нее. Пусть лучше думает, что я регулярно совершаю вылазки к побережью.

Когда я оказалась достаточно далеко от сестер, чтобы они не могли меня слышать, я разрыдалась.

Я ненавидела оставаться в одиночестве. Все мое естество бунтовало против того, чтобы пробыть наедине с собой дольше нескольких часов. Я нуждалась в людях, а они должны были нуждаться во мне. Но ради сестер – единственного, что у меня оставалось в этом мире, – я готова годами сидеть одна и плакать. Я любила их.

С Суматры я не уехала. Даже не стала сообщать Океан о нашем намерении. Я отправилась в северную часть острова и поселилась в дупле. До сих пор не люблю вспоминать о том времени.

С огромным трудом я продержалась две недели. Я надеялась, что Миаке хватило времени, но все равно терпеть больше не могла. Мне требовалось вернуться к ней и Ифаме. Войдя в дверь, я сразу поняла, что у сестер ничего не получилось. Миака раскрашивала ягодным соком тонкие листы бумаги. При моем появлении она подняла голову, чуть улыбнулась и кивком указала на дверь в другую комнату.

Я прошла во вторую половину крошечного домика. Ифама принцессой восседала на пне, который мы использовали вместо стула. Она смотрела в окно с загадочной улыбкой, словно ее полностью устраивало сидеть неподвижно и рассматривать воздух. Ифама постоянно была погружена в свои мысли и не выглядела недовольной. Откуда нам было знать, о чем она думает, что планирует, возможно, с самого начала?

Мы стояли наготове в открытом море. Когда подошло время петь, Ифама отказалась открывать рот. Океан даже предупредила ее и дала второй шанс присоединиться к песне. Мы уже были захвачены моментом и не могли остановиться, чтобы уговорить сестру. Я видела, как Миака с отчаянием дергает Ифаму за руку. Но та просто стояла на воде с упрямо сжатыми челюстями.

Когда Океан затянула ее под воду, Ифама тихо охнула.

Мы с Миакой продолжали петь сквозь слезы. Эйслинг стояла передо мной, так что я не видела ее лица. Она лишь медленно покачала головой. Песня разносилась привычной за два десятилетия трехголосой гармонией. Новый голос так и не присоединился к ее великолепию, и поток слез не нарушил плавность мелодии.

Миака переживала потерю Ифамы особенно тяжело. Девочка считала, что она подвела сестру, что, если бы она постаралась, Ифама могла бы остаться и вырасти, как она сама. Миака во всем винила себя. Мы регулярно забирали жизни. Смерть не была для нас чем-то новым, но всегда оставляла за собой боль. И эта боль только усиливалась, если мы знали погибшего, восхищались им.

Я сама переносила гибель Ифамы не намного лучше Миаки. В то время я не могла точно понять почему, но горевала не только от неожиданной потери сестры. Мэрилин тоже покинула нас неожиданно, но сейчас я испытывала совершенно другие чувства. Мне потребовалось много дней, чтобы разобраться, что меня мучает. Не только уход еще одной сестры, а сама Ифама. Она все продумала заранее и специально держалась особняком. С самого начала она не собиралась причинять людям боль. От ее поступка я острее ощущала свою слабость.

Через несколько дней после гибели Ифамы мне тоже пришлось покинуть наш домик. Пару месяцев назад жизнь в лесу, в одиночестве, казалась мне добровольным заключением. Но сейчас изоляция представлялась спасительной нитью, словно лишь она могла помочь мне пережить катастрофу.

– Не оставляй меня одну, – взмолилась Миака.

Я не хотела причинять ей дополнительные страдания, но больше не могла выносить ее горе вдобавок к своему.

– Миака, я тебя очень люблю. Но мне нужно многое обдумать. И какое-то время побыть одной.

– О чем тебе надо подумать? Ты же не собираешься последовать за Ифамой? Пожалуйста, не поступай так со мной!

Миака закрыла лицо руками. Она терпела нашу службу, потому что у нее не было другого выбора, но натура ее не выдержала бы новых потрясений.

– Нет, нет. Я никогда так с тобой не поступлю. Ты нужна мне не меньше, чем я нужна тебе. Я не оставлю тебя одну, и уж точно не таким образом, – заверила я, обнимая Миаку и пытаясь ее успокоить.

Лучше не говорить, что мне приходила в голову мысль последовать примеру Ифамы. Пусть и ненадолго, но приходила.

– Тогда зачем тебе удаляться? Оставайся со мной. Если хочешь, можем переехать на новое место. Я готова отправиться куда угодно.

– Посмотри на меня, Миака. – (Она послушно подняла голову.) – Мне просто нужно побыть одной. Я вернусь к тебе, обещаю. Знаю, ты так не считаешь, но, возможно, тебе тоже надо подумать. Я не исчезну навсегда. Клянусь.