Неуловимый бандит - Брэнд Макс. Страница 34
Крисмас же тем временем продолжал развивать свою мысль:
— Это меня радует. И даже очень. Дело в том, что в городе все какое-то не такое, и даже деньги. Допустим, тебе крупно повезло, и ты вскрыл сейф в городском банке, забрал все до гроша и все такое прочее, даже не задумываясь о том, что тем самым, может быть, лишаешь последнего вдов, сирот и прочих обездоленных людей. Фабричные деньги — это грязные деньги, они жгут руки. А вот это совсем другое дело.
— Я что-то не совсем тебя понимаю, — сказал Пенстивен. — Или, может быть, ты решил подшутить надо мной? А, Крисмас?
Джон Крисмас улыбнулся.
— Это довольно трудно объяснить, — ответил он. — К тому же у меня никогда не было привычки перегружать работающих на меня людей разного рода объяснениями. Они бы все равно не поняли, да, пожалуй, и не захотели бы понять из-за собственной же ограниченности и полного отсутствия воображения. Решили бы просто, что я сошел с ума и несу какую-то высокопарную чушь, и все.
— Что ж, а мне все-таки хотелось бы попробовать понять твою точку зрения, — сказал юноша.
— Ну тогда слушай, — продолжал Крисмас. — Вон тот городишко, Ривердейл, живет не за счет фабрик. Да их там и нет, если не считать, конечно, крохотный консервный заводик. Город живет и процветает за счет богатых хозяйств, раскинувшихся вокруг. Хозяева ранчо, вконец обленившись и бесясь с жиру, укладывают вещички и переезжают из своих деревенских хором в уютные городские особнячки. Их жены то и дело появляются на разного рода светских посиделках и вступают в дамские клубы. Молодежь прожигает жизнь на вечеринках с танцами. С их ладоней начинают исчезать мозоли. Их лица заплывают жиром. Они не ездят верхом, разъезжая повсюду в дорогих экипажах на резиновых шинах, запряженных парой великолепных рысаков. Они заводят себе слуг, целый дом прислуги. Поначалу они просто сорят деньгами налево и направо, а потом начинают вкладывать их в дело. Уясняют себе, что есть на свете такие вещи, как акции и поручительства. Понимаешь?
— Что ж, полагаю, что очень многие ранчеро попадают в город именно таким образом, — сказал Пенстивен, и, помолчав, добавил: — И уж не поэтому ли тебя так восхищает местный пейзаж?
— Нет, — возразил бандит. — На самом деле я имел в виду вот что: грабитель в большом городе — обыкновенный негодяй; грабитель, выбравший себе для работы местечко наподобие этого, тоже, конечно, не святой, однако он поступает куда благородней хотя бы в том, что не приставляет никому нож к горлу.
— Боюсь, я не совсем тебя понимаю, — признался Пенстивен.
— Ладно, — сказал Крисмас, — тогда попытайся представить себе вот что. Сегодня вечером мы приедем в Ривердейл, куда я уже заранее послал нескольких своих людей, и остановимся где-нибудь в городе. Завтра суббота, и если ночью мы дружно возьмемся за дело, то, надеюсь, что уже в воскресенье сможем добраться до цели, коей для нас является банк. И что же случится? Да практически ничего. Обчистив банк, мы никому не причиним большого вреда. Просто избавим кое-кого из зажравшихся ранчеро от излишков свободной наличности. Возможно после этого они снова вернутся на свои ранчо. А это огромная польза и для них, и для земли. Они поправят заборы, починят крыши, заново отстроят амбары; станут как и прежде работать в поле, и на их лицах снова появится здоровый загар. Короче, будут пасти скот и заживут так, как должны жить все честные люди — собственным трудом.
Итак, Чужак, думаю, что тебе весь этот разговор может показаться не более, чем лицемерной болтовней. Но это не так, благодетелем я себя не считаю. Но все-таки стараюсь обделывать свои делишки там, где это не навредит ни детям в трущобах, ни голодающим немощным старикам, которые больше не в состоянии зарабатывать себе на жизнь. А в этих краях, на Западе, вот в таких долинах, люди не знают, что такое голод; если человек голоден, то дверь любого дома открыта для него. К тому же любой горожанин из Ривердейла может запросто прокормиться овощами со своего собственного огорода.
Пенстивен покорно выслушивал этот монолог, и его изумлению не было предела. Крисмас же уверенно рубил ладонью воздух; похоже, он и в самом деле верил в то, что говорил. Пенстивен во все глаза глядел на великого бандита, и почувствовал, что в первый раз за все время ему хочется улыбнуться.
Глава 26
По пути вниз по склону, Крисмас указал на видневшуюся вдали небольшую хижину, во дворе перед которой росло несколько деревьев, а над печной трубой лениво вилась тоненькая струйка дыма.
— Вон там живет Жирдяй Мерфи, — пояснил Крисмас. — Участок земли с близлежащими холмами принадлежит ему. Жирдяй мог бы сколотить себе неплохое состояние и жить припеваючи, да лень-матушка не позволяет. Лодырь он первостатейный. Держит себе небольшой огородик, делянку с ягодами, несколько дойных коров, немного овец, сколько-то свиней. Да уж, скотине здесь раздолье. В начале лета он вылезает из своей хибарки на свет Божий и жнет серпом траву, чтобы потом набить сеном впрок вон тот небольшой сарайчик. Окорока коптит по осени в собственной коптильне. А на одном из вон тех деревьев у него обычно подвешен небольшой бочонок с молодым виски — при постоянном покачивании самогон, как известно, созревает быстрее; ветер гнет деревья, бочка раскачивается, а ему только этого и надо. Жирдяй по жизни мужик простой. Живет в свое удовольствие, особо не перетруждается, а если и берется за что, то работает не больше часа за один заход.
— А где же тогда он берет деньги, чтобы покупать табак, сахар и кофе? — поинтересовался Пенстивен.
— Видишь вон тех шесть лошадей на нижнем пастбище? — спросил Крисмас.
— Вижу. Великолепные кони. Он что, разводит лошадей?
— Нет. Только присматривает за теми, что я держу у него. Повсюду, где мне только приходится работать, я завожу себе вот такой загончик, где держу лошадей про запас. Там дальше, в долине за излучиной, примерно в пятнадцати милях отсюда, находится ещё один резерв; и ещё один — по ту сторону долины, за городом, милях в двенадцати отсюда, там, где русло реки становится шире. Обычно нет необходимости держать их так близко друг от друга, но если уж за мной снаряжается погоня, то я вместе со своими людьми должен передвигаться быстро, а для этого приходится часто менять лошадей. Некоторые из моих коллег по ремеслу рассчитывают на то, что им удастся по ходу дела украсть чужого коня. Но это, на мой взгляд, далеко не самый удачный вариант. Обыватели не любят, когда их лошадей без спросу уводят со двора, даже если и оставляют гораздо лучших взамен. Их это раздражает. Начинаются бесконечные разговоры о конокрадах, и в глазах общественного мнения негодяй-конокрад становится наглядным воплощением вселенского зла, с которым не сравнятся все грабители банков вместе взятые. С обывателем нужно дружить.
Пенстивен улыбнулся.
— Может быть ты ещё и извиняешься перед ними всякий раз после того, как запускаешь руку в их же карманы, а? — поинтересовался он.
— Нет, — ответил Крисмас, улыбнувшись в ответ. — Но я не имею привычки жить на дармовщинку. Сам не имею привычки мародерствовать и не позволяю этого своим людям. Где бы они не оказались, они всегда платят по счетам и не спорят о цене. Возьмем, к примеру, парня типа Оньяте — мужика практичного и большого любителя легкой наживы. Да ему легче помереть, чем привыкнуть к жизни по заведенному мною правилу: сполна и не торгуясь оплачивать собственные расходы. Как-то раз мне пришлось выложить пять долларов за тощего и костлявого молодого петушка. Но тем не менее я все равно оказался в выигрыше. Весть о цене того цыпленка разнеслась по всей округе — на десять тысяч квадратных миль окрест — и, обсудив со всех сторон это небывалое событие, обыватели порешили, что Джек Крисмас не такой уж и плохой парень, и что наверняка на него возводят напраслину, приписывая ему какие-то страшные преступления, которых он никогда не совершал. Да, тот цыпленок окупился мне сторицей, потому что теперь в тех краях у меня появилось множество добровольных помощников. Я могу запросто оставить там своего коня, зная, что хозяева о нем и позаботятся, и лишнего не сболтнут. Как видишь, Чужак, подобно любому государственному деятелю, мне приходится вырабатывать свою собственную политику и безоговорочно её придерживаться.