Нераздельные (ЛП) - Шустерман Нил. Страница 60

Кулак Роланда разжимается.

— Не останавливайся! — хрипит Старки. — Не останавливайся!

Коннор снова сцепляет пальцы вокруг шеи бывшего вожака аистят и давит, давит, ощущая, как под ними бьется пульс… и вновь его ладонь необъяснимо разжимается. Коннор хватает ртом воздух — он и не заметил, что перестал дышать, как и Старки.

— Трус! — воет Старки. — Ты всегда был трусом!

— Нет, — говорит Коннор, — дело не в этом.

И наконец до него доходит, что, собственно, не так.

Роланд пытался задушить Коннора этой же самой рукой накануне собственного расплетения… и не смог этого сделать.

Потому что Роланд не был убийцей.

Коннор медленно переводит взор с правой руки на левую, свою собственную, ту, с которой рожден. И вот эту самую руку он кладет на горло Старки. Эта рука впивается ему в глотку и сжимает, сокрушая трахею. В этой руке достаточно упорства и решимости, чтобы сделать то, что необходимо.

«Роланд никогда не был убийцей, — думает Коннор. — А вот я…»

Это труднее, чем Коннор когда-либо мог себе вообразить. В глазах его стоят слезы. «Прости меня, — говорит он, — прости меня!» Он даже не знает, перед кем извиняется. Юноша не отводит взгляд от умирающего… Глаза Старки выкатываются из орбит, он дрожит всем телом, лицо приобретает синюшный цвет… и все равно Старки заставляет уголки своего рта приподняться в торжествующей улыбке.

«Еще несколько мгновений… всего лишь несколько мгновений…»

Коннор знает точно, когда Старки умирает. Не потому, что видит смерть в его глазах, а потому, что контрольный датчик на лодыжке его бывшего врага издает пронзительный сигнал тревоги. Коннор убирает руку с шеи Старки и, услышав щелчок замка во внешней двери, прыгает на стенку барабана и забирается в свою ячейку как раз в ту минуту, когда распахивается внутренняя дверь.

Первым входит фельдшер, за ним — какой-то мужчина, должно быть, Дюван. Коннор из-под прикрытых век наблюдает за разворачивающейся сценой и пытается успокоить дыхание, чтобы его ненароком не услышали.

— Как это могло произойти? — вопит Дюван. — КАК ЭТО МОГЛО ПРОИЗОЙТИ?

— Понятия не имею! — нервно оправдывается фельдшер. — Может, инфаркт? Врожденный порок, о котором мы не знали?

— Я только что продал его с аукциона! Ты хотя бы соображаешь, сколько денег я теряю?! ОЖИВИ ЕГО! НЕМЕДЛЕННО!

Фельдшер торопится прочь и возвращается с дефибриллятором. Целых пять раз он пробует вернуть Старки к жизни, и хотя грудь парня вздымается аркой при каждом разряде, конечный результат неизменен. Мейсон Майкл Старки, кровожадный Верховный Аистократ, мертв.

Пока фельдшер тратит усилия без всякой пользы, Дюван в гневе мечется по помещению. После провала всех попыток он берет себя в руки и подходит к делу с практической стороны:

— Ну хорошо, он мертв, но мы по-прежнему можем взять его органы.

— Но не мозг, — возражает фельдшер. — Он уже начал разрушаться.

— С мозгом разберемся позже. Но даже если мы его и потеряем, остальное можно спасти, если действовать без промедления. Включи машину в экспресс-режим, анестезия не нужна… да, и понизь температуру до тридцати трех градусов.

Фельдшер откидывает дверцу контрольной панели и производит необходимые корректировки. Затем, когда камера открывается, Дюван, словно одержимый, заталкивает тело Старки внутрь, не ожидая, когда это сделает транспортер.

Дверь захлопывается, и процесс начинается. Фельдшер с Дюваном переводят дух.

— Жаль, — говорит фельдшер. — Такое впечатление, что он умер вам назло.

— Если это и вправду было сделано намеренно, — цедит Дюван, — то ему помогли. — Он поднимает голову и обводит взглядом цилиндр с расплетами.

Коннор плотно закрывает глаза и лежит тихо, как мышка.

— Пошли обратно на контрольный пункт. Мне надо, чтобы ты проверил показатели жизнедеятельности по каждому расплету, — слышит он удаляющийся голос Дювана. — Узнай, не зашкаливают ли они у кого-нибудь.

За ним приходят через двадцать минут. Их трое: фельдшер, какой-то член экипажа, который явно нервничает, и молчаливый амбал с мордой, словно вырубленной киркой, рожденный, чтобы наводить страх. Коннор готов к их появлению — насколько можно быть готовым в подобной ситуации. Спрятавшись за дверью, он поливает вошедших из огнетушителя и отнимает у кого-то пистолет. Транк-пистолет. Они все вооружены только транком. Коннор стреляет и успевает уложить на пол нервозного парня прежде, чем оружие выбивают из его рук.

Его пытаются схватить, но он уворачивается и убегает за дальний конец разделочной камеры, туда, где стоят готовые к отправке контейнеры с органами. Коннор прекрасно понимает, что дерется только из желания сохранить лицо. Сбежать отсюда нельзя, но если он сможет принести своим врагам хоть какие-то неприятности, устроив небольшую потасовку — игра стоит свеч.

Фельдшер пытается выманить его жалким враньем:

— Дюван только хочет поговорить с тобой! Тебе нечего опасаться!

Коннор не снисходит до разговоров. На одно мгновение в его голове вспыхивает мысль открыть крепящийся на петлях носовой обтекатель, расположенный как раз перед разделочной камерой [26]. Грузовой отсек самолета рассчитан на перевозку танков, а не людей. Если Коннор поднимет обтекатель, их всех вынесет в ледяную безвоздушную бездну в тридцать семь тысяч футов глубиной, а самолет грохнется на землю. Рубильник — вот он, под рукой. Коннор не стал бы колебаться, если бы не другие ребята в «заготовителе» и… и если бы где-то здесь, на борту, не было Рисы.

Наконец Коннора загоняют в угол и скручивают, но только после того, как он отвешивает им пару-тройку увесистых тумаков. Нападающие не отвечают ударами на удары — портить товар нельзя. Они даже не транкируют его. Наверно, все же вранье не совсем вранье. Может, Дюван и правда хочет поговорить с ним, причем сейчас, а не дожидаясь окончания его визита в Транкистан.

Связав Коннору руки кабельной стяжкой — достаточно плотно, чтобы он не вырвался, но так, чтобы не повредить кожу — они уводят его из «заготовителя», по дороге переступая через тело транкированного парня, который в своем глубоком забытьи больше уже не нервничает.

Коннора приводят в обширное, элегантно обставленное помещение в задней части самолета, где его ожидает Дюван. На стенке позади него расположена поразительная коллекция человеческих лиц, каким-то образом придающая фигуре Дювана дополнительную мрачную торжественность.

— Здравствуй, Коннор, — говорит он со спокойствием, которого не выказал при виде кончины Старки. — Меня зовут…

— Я знаю, кто ты такой, — обрывает Коннор. — Барыга с черного рынка, а остальное меня не волнует.

— …Дюван Умаров, — продолжает тот, не обращая внимания на выпад Коннора. — А ты довольно драчливый постоялец, как я погляжу. Как, скажи на милость, тебе удалось очнуться?

— Должно быть, канюля выпала, — говорит фельдшер. Глаза у него совсем заплыли после взбучки, заданной Коннором. — Аппарат должен был подать сигнал тревоги…

За спиной Дювана суетится Арджент, убирая с обеденного стола. Парень до того дрожит за собственную жизнь, что боится даже глаза поднять. Неужели и правда думает, что Коннор накапает на него начальству и потеряет единственного человека, которого с большой натяжкой можно считать союзником?

— Э, погоди-ка, — говорит Коннор, изображая крайнее потрясение, — а это случайно не Арджент Скиннер? — Он смотрит на парня с хорошо разыгранным изумлением. — Какого черта он здесь делает? И что у него с лицом?

— Эй ты, заткнись! — рявкает Арджент, подыгрывая Коннору, хотя и не так убедительно. — Я здесь из-за тебя, так что заткни хлебало!

Дюван, по-видимому, знает печальную историю их не сложившихся отношений — на что Коннор и надеялся — и проглатывает обманку. Вздох облегчения, который испускает Арджент, мог бы показаться подозрительным, если бы кто-нибудь уделил лакею хоть кроху внимания.