Нераздельные (ЛП) - Шустерман Нил. Страница 9

Расплетение Уила Таши’ни оставило рану в душах арапачей. Лев понимает, что ее не исцелить, но, может, у него получится хотя бы облегчить боль? Шрам останется навсегда, но если все пойдет по его плану, они с Уной поймают этих мясников и отдадут на справедливый суд арапачей.

И тогда Совет племени выслушает Лева.

Тогда они не отвергнут его мольбу и наконец публично заявят о своей позиции в отношении юновластей.

Конечно, поймать Хенесси и Фретуэлла не совсем то же самое, что сбросить с неба луну; но если арапачи — как говорят, самое влиятельное из племен — вступят в борьбу против расплетения, рухнет кое-что такое, на фоне чего упавшая луна покажется пустяком.

5 • Старки

Мейсону Майклу Старки нет дела до Людей Удачи. Ему не нужна их жалкая поддержка. Он дерется с врагом лицом к лицу. Оружейный ствол, приставленный к шее Инспекции — вот каковы его методы. По его мнению, любые другие — для неудачников. Старки знает: он рожден для величия. Собственно говоря, он уже его достиг, теперь вопрос только в степени этого самого величия.

— Чуть выше, — приказывает он. — Да, здесь.

Старки со своими аистятами сбежал с Кладбища из-под носа юновластей. Старки выжил в авиакатастрофе. И теперь Старки — герой войны. Неважно, что официально никакой такой войны нет; он сам объявил ее, и это единственное, что имеет значение. Если все в большом мире решили вести себя так, будто всё это не стоящая их внимания ерунда, тогда они заслуживают того, что обрушится на них в недалеком будущем.

— Ничего не чувствую! — рявкает он. — Сильнее!

Старки — спаситель аистят, нежеланных младенцев, выросших в нежеланных детей. Его батальон теперь превратился в целую армию, горящую праведным гневом против системы, которая хотела навсегда избавиться от них. Общество желало видеть их в разобранном виде. Части их тел, понимаете ли, пошли бы таким образом «на службу человечеству». Ну что ж, аистята послужат теперь человечеству несколько иначе.

— Да ты, кажется, совсем ничего не умеешь!

— Я стараюсь! Я делаю все, что вы требуете!

Старки лежит вниз лицом на массажном столе в каморке, которая раньше была аппаратной на электростанции. Cтанцию, расположенную вдали от всего обитаемого мира, закрыли еще несколько лет назад; оборудование вывезли, не оставив ничего, кроме ржавой железобетонной коробки, обнесенной сеточной оградой. Забытый Богом и людьми угол в северной части штата Миссисипи, заросший сорняками, никем не любимый. Отличное место, чтобы спрятать армию численностью в шестьсот человек.

Старки приподнимается на локте. Массажистка, хорошенькая девочка, имени которой он не помнит, смотрит в сторону, слишком напуганная, чтобы взглянуть ему в глаза.

— Хороший массаж приносит не только удовольствие, но и боль, — внушает Старки. — Ты должна размять узлы. Нужно, чтобы после твоего массажа мышцы у меня стали упругими и послушными, я был бы в полной готовности к нашей следующей операции. Поняла?

Девочка послушно кивает; чувствуется, что ей очень хочется угодить:

— Да, поняла.

— Ты говорила, что делала массажи раньше!

— Да, говорила… — лепечет она. — Я просто хотела воспользоваться возможностью…

Старки вздыхает. Что поделаешь, так уж теперь повелось. Они лезут по головам друг друга, лишь бы оказаться поближе к нему. Погреться в лучах его величия. Собственно, он их не осуждает. Стоило бы поаплодировать этой девчонке за ее амбиции, но сейчас ему хочется только одного — хорошего массажа.

— Можешь идти, — бросает он.

— Мне так жаль…

Девочка медлит, и Старки призадумывается, оценивая момент. Может, расслабиться сегодня по полной да и получить от этой ревностной девицы кое-что позначительнее массажа? Без сомнения, она охотно пойдет навстречу всем его желаниям, вот только… Когда что-то легко достается, его почему-то не очень хочется.

— Ушла, — говорит он девочке.

Та уходит, стараясь сделать это как можно тише, но ржавые петли на двери пронзительно визжат. Чтобы не тревожить командира лишний раз, девочка оставляет дверь открытой. Старки слышит, как она медленно сходит по металлическим ступеням, наверняка в слезах, оттого что не сумела угодить вождю.

Оставшись один, Старки крутит левым плечом, на котором красуется бинтовая повязка — в последней боевой операции его ранило. Хотя, вообще-то, пуля лишь задела на излете, настолько поверхностно, что это даже и раной-то считать нельзя. Ну вытекло немного крови, ну останется шрам; но если расценивать раны по шкале от одного до десяти, эта потянет балла на полтора. И все равно — бинт выглядит внушительно, поэтому Старки ходит в открытой майке, чтобы повязка на плече была хорошо видна всем аистятам. Еще одна военная рана в комплект к прежней, расположенной на той же руке, но гораздо ниже. Там — его героическая кисть, которую он разбил, стараясь высвободиться из оков на старом самолетном кладбище. Этот подвиг спас его; он смог убежать со своими аистятами и начать собственную войну. Попади он в плен, его бы сразу же расплели; так что рука — ничтожная плата за жизнь. Теперь он носит на ней дорогущую перчатку от Луи Вьюттона. Нападение на Кладбище случилось в начале июля, а сейчас уже сентябрь. Прошло меньше трех месяцев. И хоть чувство такое, будто прошла целая жизнь, его тело отмеряет время точнее календаря: раздробленная ладонь все еще ноет, все еще сочится сукровицей, по-прежнему время от времени требует дозу болеутоляющих. Она никогда не заживет окончательно. Старки больше не сможет пользоваться ею в полной мере, но это не имеет значения. Для работы у него найдется сотня других рук.

Он бросает взгляд в надтреснутое, чумазое окошко, из которого видно все производственное помещение станции. Пол сплошь заставлен складными столиками, усеян спальными мешками и прочими принадлежностями походной жизни.

— Наблюдаешь за подданными?

Старки оборачивается: в каморку со стопкой газет в руках входит Бэм, его заместитель и первый помощник.

— Кое-какие из таблоидов выдвигают предположение, что ты отродье самого Сатаны, — сообщает она. — Одна баба из Пеории утверждает, что видела, как тебя рожал шакал.

Старки хохочет:

— Да я в жизни не бывал в Пеории!

— Чушь и ерунда, — соглашается Бэм. — К тому же вряд ли в Пеории когда-нибудь водились шакалы.

Она бросает газеты на массажный стол. Старки польщен: он на всех первых полосах. Правда, он уже не раз видел свое лицо на многообразных сетевых порталах новостей и в общественном нимбе, но когда ты смотришь с печатной страницы, в этом, черт возьми, есть нечто особенное!

— Наверно, что-то я делаю правильно, раз эти таблоидиоты считают меня равным по силе Антихристу.

Он листает газеты. Серьезные издания не пишут о нем всякой чепухи, но ни одно из них не обходит молчанием тему Мейсона Майкла Старки. Эксперты-психоаналитики пытаются объяснить его мотивы. Юновласти впадают в бешенство при одном упоминании его имени. В школах во всех концах страны вспыхивают беспорядки: аистята бьют не-аистят. Они требуют равного отношения к себе от мира, который хотел бы, чтобы они попросту исчезли.

Люди называют его чудовищем за то, что он линчует «невинных работников» заготовительных лагерей. Они называют его убийцей за жестокие казни врачей, выполняющих расплетение. Ну и пусть навешивают ярлыки — это лишь способствует расцвету легенды по имени Старки.

— Сегодня подвезут боеприпасы, — говорит он своей помощнице. — Может, и новое оружие тоже.

Он внимательно всматривается в лицо Бэм, чтобы засечь ее реакцию. Не то, что она скажет, а то, что почувствует. Судя по мимике, его старшая помощница на точке кипения.

— Если уж хлопатели снабжают нас оружием, может, они бы позаботились об инструктаже? Ребята могут случайно разнести в клочья собственные головы!

Старки становится смешно:

— Хлопатели преспокойно посылают детей, чтобы те разнесли себя в клочья ради их целей! И ты правда думаешь, им есть дело до того, что несколько аистят подстрелят себя?