Прекрасная дикарка - Ольховская Анна Николаевна. Страница 36

– Мама! – к ней подбежал Кемаль и потянул за руку, увлекая за собой. – Ну ты где так долго? И мобильный твой не отвечает, мы уже волноваться стали! Пойдем, мы с Лелькой классные места заняли, в первом ряду.

Места действительно были классные – и видно все отлично, и специальный бортик от брызг защищает.

Проплыли младшие, потом – средняя группа, и вот наконец начались соревнования старших, от четырнадцати до шестнадцати лет.

Пловцы заняли свои места и приготовились к старту. Татьяна невольно залюбовалась сыном – Денис в свои четырнадцать был самым рослым, с широким разворотом плеч и длинными стройными ногами. Папина копия, смерть девчонкам.

Почемуто опять вспомнился тот малыш из магазина, так похожий на Майорова. Так, все, забыли, просила же!

Грохнул стартовый пистолет, пловцы почти без всплеска вошли в воду. Все, кроме Дениса. Ее сын замер на своей тумбе, вглядываясь кудато в толпу зрителей. И только окрик тренера вернул парня в действительность.

А действительность была печальной – он, как последний болван, торчал на тумбе, когда все остальные давно уже были на середине бассейна. В общем, заплыв на короткую дистанцию Денис проиграл. Зато все последующие – выиграл, так что все равно был на пьедестале победителей, пусть и с серебряной медалью.

И к машине они шли в превосходном настроении. Кемаль гордо тащил призовой кубок, а Лейла всю дорогу шутливо подкалывала брата:

– Ну, Дэн, ты сегодня выдал! В игру «Замри!» играл, что ли? Застыл, глаза вытаращил, физиономия, словно у обкакавшегося пингвина!

– Можно подумать, ты видела хоть одного такого, – отмахнулся Денис и, смешно сморщившись, почесал затылок. – Да показалось мне просто, все изза тебя, мама. С утра раздраконила разговорами о тете Ане и Нике, вот мне и мерещится теперь!

– Что мерещится? – сердце вдруг болезненно дернулось.

– Да так, ерунда всякая.

– Сам ты ерунда! – насмешливо прозвенел невозможный здесь и сейчас голос. – Я не посмотрю, Денька, что ты таким лосем вымахал, в лоб все равно получишь.

– Ника, ты же девушка, тебе положено краснеть и конфузливо отводить глазки, а ты сразу в лоб!

– Лось, лось, лось!

– Ежик, прекрати повторять за сестрой глупости. Хотя в чемто она права, ты, Денис, действительно вымахал, другого слова не подберешь.

Время словно остановилось, сжав со всех сторон в прозрачные тиски. С трудом преодолевая сопротивление этих тисков, Татьяна медленно обернулась.

На нее смотрела, улыбаясь сквозь слезы, загорелая до черноты Анна. Рядом, прижавшись к матери, стояла Ника, повзрослевшая и похорошевшая еще больше, от невероятных двухцветных глаз невозможно было оторваться. И – тот самый мальчик из торгового центра.

– Таньский, познакомься, – Анна нежно взлохматила длинные вьющиеся волосы малыша, – это Алексей Майоров. Младший.

ГЛАВА 31

Сколько он уже в этом каменном мешке – день, два, месяц, год? Время слилось в тягучую серую массу, совершенно не разделяемую даже на день и ночь. Полуобморочный, рваный сон, приносимая молчаливым охранником еда, карнавал абсурда под названием «допрос», встречи с адвокатом, который ни на секунду не сомневался в виновности своего подзащитного, и – затягивающая все глубже трясина отчаяния и безнадежности.

Это нельзя было назвать жизнью. Больше похоже на анабиоз. Хотелось бы сказать – кошмарный сон, но увы – проснуться не получалось.

Как и заснуть нормально. Уставшее, измотанное тело требовало отдыха, оно сначала вопило, потом – стонало, а теперь только хрипело. Но стянутые в тугую пружину нервы не позволяли отключиться, полностью расслабиться хотя бы на час, позволяя не больше двадцати минут болезненного забытья. И снова – мысли, мысли, мысли. По большей части серые, иногда – черные, и все меньше – светлых, позитивных, дающих надежду.

Откуда ей было взяться, надежде? Да если бы Алексей сам был на месте следователя, ведущего его дело, он тоже был бы уверен, что поймал наконец того самого ублюдочного маньяка.

Когда его там, в паркинге, назвали Дракулой, Майоров поначалу облегченно вздохнул – слава богу, недоразумение какоето. Он спокойно отправился вместе с опергруппой, торопившейся поскорее приступить к обыску, в свою квартиру, вежливо поздоровался с приглашенными в качестве понятых соседями и расслабленно привалился к дверному косяку. После газовой атаки тело слушалось плохо, больше всего хотелось прилечь, а не участвовать в этом театре абсурда. Но надо – значит надо. Пусть обыскивают, все равно ничего не найдут. Зато отстанут.

Обыск действительно закончился очень быстро. Буквально через пятнадцать минут.

Когда в ванной комнате, в корзине с грязным бельем, обнаружился тот самый костюм, в котором Алексей утром вышел из дома. Залитый кровью так, словно Майоров резал в нем кабанчика.

Соседи отошли от Алексея подальше, глядя на него с опасливым любопытством.

Но это было еще не все. Вскоре с антресолей вытащили совершенно незнакомый черный пластиковый пакет. В пакете лежал перепачканный кровью странный предмет, явно старинный – искусно выкованный из бронзы острый коготь на покрытой затейливой резьбой деревянной ручке.

И как апофеоз – шкатулка в прикроватной тумбочке, с аккуратно перевязанными разноцветными ленточками прядями волос. Явно женских. Сверху лежала светлая прядь без ленточки.

– Что, сволочь, не успел еще свежую добычу оформить? – процедил один из оперов, показывая находку понятым. – Извращенец чертов! И ведь как маскировался, гад! Интересно, а среди этих прядей есть волосы твоих жены и дочери?

– Я не понимаю, о чем вы, – в голове разрастался пульсирующий узел боли. – Это все не мое, я впервые вижу это.

– И костюм не твой?

– Костюм мой. Более того, еще утром он был на мне…

– Чистосердечное признание?

– Не говорите глупостей! Да, утром этот костюм был на мне, но в паркинге на меня напали, вырубили с помощью газового баллончика, очнулся я буквально за десять минут до вашего появления уже в другой одежде.

– Придумали бы чтонибудь более правдоподобное, – брезгливо поморщился опер.

Позвонить ему, конечно, не дали. Отвезли сначала в СИЗО, где взяли довольно унизительный анализ, а гдето через час отвели на допрос к следователю прокуратуры, который вел дело «Дракулы».

Следователь, усталый, невзрачный, словно побитый молью, мужик лет сорока, больше похожий на хорошо пьющего зоотехника колхоза «Светлый путь», жестом указал Майорову на привинченный к полу стул:

– Присаживайтесь.

– Спасибо.

– Савушкин, Савелий Савельевич. – В другое время Алексей смог бы по достоинству оценить креативность рода Савушкиных, но сейчас ему было все равно. – Старший следователь Генпрокуратуры, вот уже полгода занимаюсь вашими, Алексей Викторович, развлечениями.

– Господи, ну почему же моимито?! – простонал Алексей, мучительно поморщившись. – У вас, случайно, нет чегонибудь обезболивающего? Я ничего не соображаю, голова сейчас расколется. И вы еще со своим бредом! Кстати, почему мне не разрешили позвонить? Мне нужен адвокат!

– Вы уж определитесь, господин Майоров, что вам больше нужно – таблетки или адвокат, – спокойно проговорил следователь, перебирая лежавшие перед ним бумаги.

– А мне что, как приговоренному к смертной казни, положено только одно желание?

– Шутить изволите, Алексей Викторович? Весело вам?

– Послушайте, Савушкин, – Алексей сжал руками виски, удерживая боль внутри, – не изображайте следователя НКВД, хорошо? Времена уже не те, двадцать первый век за окном, если вы не заметили. Век тотальной информированности населения, когда любой школьник осведомлен о своих правах. Я вообще удивляюсь недальновидности следствия. Понимаю, дело громкое, резонансное, сверху давят, требуют результатов, и вы решили найти козла отпущения, да? Вот только объект выбрали не совсем подходящий. Я ведь не бомж бесправный, на минуточку, связей у меня достаточно и засадить себя за решетку по чудовищному и совершенно беспочвенному обвинению я не позволю! И пригласите сюда врача наконец! Мне плохо! Вы обязаны это сделать, особенно в свете недавних постановлений!