Контрабасы или дикие гуси войны (СИ) - Герман Сергей Эдуардович. Страница 11

Повторяю вслед за ним:

- Ну здравствуй, моя любовь и боль моя. Моя проклятая Чечня!

Привет,Чечня

Мы умыты слезами,

Пусть всевышний решает

Что потом будет с нами.

День рождения

В спальном кубрике дребезжит гитара, слышатся невнятные голоса. Я осторожно тяну на себя скрипучую дверь. Из проёма тянет устоявшимся и затхлым запахом солдатских портянок, сигаретного дыма, ружейного масла.

Я вовремя. У Степаныча день рождения.

В освещённой комнате на кроватях сидят все наши, нет только Пса и Зайца, они дежурят на крыше.

Прибный держит в руках здоровенную цыганскую иглу. У него вид человека, который собирается сделать что то важное. На табуретке перед ним сидит Олег, снайпер. Это он три дня назад снял двоих чехов. Олег в тапочках на босу ногу и спортивных штанах. О принадлежности к армии, говорит только наброшенная на голое тело рваная разгрузка. Левая бровь его разбита, глаз закрывает огромный синяк.

-Степаныч, ты что, оперировать собрался?

-Ну да. Только вот сейчас обезболивающее дам, и начнём.

-А ты можешь?

-А чего тут уметь? Проще чем носки штопать. Процедура простая: прихватил края раны, немножко оттянул, да и прокалывай снизу вверх. Сделал стежок, зафиксировал узлом, ещё стежок- узел. Недельки через три-четыре всё заживёт как на собаке.

-Давайте анестезию.

Олегу протягивают стакан. Пока он пъёт, Степаныч, водкой моет руки, потом опускает в стакан иглу с леской.

- Вот блин, жизнь наступила, водкой руки моем!

Пока идёт операция мне коротко рассказывают, что произошло.

После убийства двух человек, Олегу ночью рвануло крышу. Сначала трясся как осиновый лист, потом бросился к ящику с гранатами. Повезло, что никто не спал, вязали его всем отделением. Успокоился Олег только лишь после того как Степаныч отправил его в нокаут. Такое бывает. Людей убивать нелегко.

- Ну всё, теперь к нашему шалашу - распоряжается Прибный. Олег, а ты лежи, у тебя постельный режим. Все остальные, к столу.

На стол ставят тарелку с солёными огурцами, нарезанное сало, хлеб, какую-то бледно зелёную капусту.

Продолжая прерванный разговор, Прибный поднимает стакан:

-Давайте за нас, за тех, на ком держится Россия. Армия - ее последняя надежда Все воруют и жульничают, каждый стремится набить свои карманы. А мы воюем за страну, за нашу Россию и нам не нужно ничего, только лишь, чтобы нас уважали. Запомните, что после возвращения домой, у каждого третьего из вас опустятся руки, потому что не останется сил, чтобы что-то доказывать. Но каждый четвертый не успокоится на этой войне и будет рваться воевать... И поедет на вторую войну, третью, пятую...

А каждый шестой ударится в религию, потому что не сможет спокойно жить, после того, что видел и пережил. И только один из восьми придёт в орденах, и ему скажут: «Герой!»

Каждый 20-й будет беспробудно пить, 30-й — сядет на иглу, 100-й — попадёт в зону, каждый 300-й вернулся без рук или ног...

И каждый, заметьте каждый, больше всего будет бояться, что ему скажут, его солдатский подвиг был никому не нужен. У меня в прошлую войну в отряде сержант был, Саша Королёв. Он у меня снайперил и за геройство орден Мужества получил. Приехал домой, а жена его дураком назвала. Дескать другие деньги делают, машины. Квартиры покупают, жёнам золото и брильянты дарят. А ты мол, железяку на грудь нацепил как мальчик. В детстве в войну не наигрался.

Сашка не выдержал, пошёл в гараж и там застрелился. Так что давайте за то чтобы Родина нас не забыла.

Выпили по первой. Закусили. Степаныч потянулся за гитарой:

-Жаль подмога не пришла,

подкрепленье не прислали

нас осталось только два,

нас с тобою нае-е-бали.

В буржуйке горит огонь, потрескивают угли. На душе становится тепло. Если закрыть глаза, можно представить, что я у мамы, в деревне. Машка возится с куклами. Нет никакой Чечни, нет войны, нет ….. Наливают по второй.

Все братушки полегли

и с патронами напрягно,

но мы держим рубежи

и сражаемся отва-а-а-жно.

Пушка сдохла, всё пиздец!

Больше нечем отбиваться

Жаль подмога не пришла,

подкрепленье не прислали,

что ж, обычные дела,

нас с тобою нае-е-е-бали....

Кто-то спрашивает

- Степаныч, а ты чего боишься?

Прибный, ставит гитару на пол. Долго смотрит куда- то в угол.

- Плена боюсь, хлопцы, позора. К пленным у нас всегда относились, как к скоту. Мне отец рассказывал, он в Великую отечественную повоевать успел. И тогда, и сейчас, пленных—за людей не не считали и не считают. В первую войну мы солдатика одного вызволяли. Пошел в село один, его и выкрали. Я сам в село ходил, со стариками договаривался. Как договаривался? Вывел танк, навел ствол пушки на дома и сказал:

-К вечеру солдата не будет, расхерачу всё к ебене матери.

Вернули. А утром комбриг строит бригаду… Выводят этого солдата, и комбриг начинает его чморить — трус, предатель, расстрелять тебя мало. Я, тогда еле сдержался. Пацан такое пережил, а его к стенке поставить обещают. В общем морально сломали парня. А случалось и такое, что и покалечить по пьяни могли.

А это самое страшное на войне, это когда бьют свои.

Поэтому я себе слово дал, в плен не пойду. Давайте выпьем за то, чтобы нас это не коснулось.

Выпили. Шарипов толкает меня ногой:

А у меня в кармане на этот случай всегда эфочка лежит. Хорошая такая, эфочка, ручная.

Все захмелели, завязался разговор. Гизатулин рассказывает о новом снайпере.

Приходит ко мне, весь такой военный, типа рейнджер. Говорит возьми к себе, я снайпер. Ромка прыскал от смеха.

Я смотрю, блядь, ну какой он, на хер, снайпер, в корову наверное с десяти метров не попадёт. Спрашиваю, какое оружие знаешь? С чем работал?

С СВД-2.

Приношу ему винтовку, говорю, стреляй. Вижу не стрелок, первый раз в жизни ружьё держит, максимум второй. Но берёт уверенно, можно сказать даже деловито, целится. Гизатулин весь красный, говорил сквозь слезы и смех. Я такой наглости отродясь не видел, такой деловой, ни один мускул на лице не дрогнет. Спрашиваю:

- Раньше стрелял?

А он мне

- Стрелял!— говорит. Ромка протирал глаза, вытирал сопли и снова закатывался

- Попадал?

- Пока нет. Но попаду.

- Ну как такого не взять? Это же чудо...А в бою отличился, двух чехов снял. Степаныч сказал, что будет ходатайствовать о награждении.

Просмеялись. Степаныч встал со своего места. Все замолчали.

- Я входил в Грозный пять лет назад, в декабре 94-го, у меня на глазах умирали наши пацаны. Срочники, дети вчерашние! Танки как свечки горели. А вся страна тогда встречала Новый год. Пили шампанское, желали друг другу счастья...

Потом, уже в январе, когда подмога подошла, стали ребят собирать. Трупы валили в кучу, как мешки с картошкой. Многим некуда было даже бирки прикрепить, ни рук, ни ног. Номера писали йодом или зелёнкой... Там где написать было можно.

И я пообещал сам себе, что помнить буду помнить это всегда... Давайте третий тост, за них, за всех. За Серёгу Манаенко, Володю Извекова, Женю Магера.

За ребят с Сибири, Кубани, Дона, Рязани. За русских солдат, погибших в Чечне!

Не чокаясь выпили за погибших. С минуту Степаныч молчал, что-то обдумывая. Затем сказал.

- Водку в сейф. Всем отдыхать, завтра работа.

Укрывшись бушлатом я закрываю глаза. Пытаюсь увидеть в темноте себя, через год, пять, десять...Что со мной будет завтра? Кто я в этом мире сейчас и что я делаю здесь? В этом промокшем дождями, холодном и враждебном краю. И бьётся в висок одна и та же строчка из песни:

«что ж, обычные дела, нас с тобою нае-е-е-бали....