Муля, кого ты привез? (сборник) - Токарева Виктория Самойловна. Страница 20

В первой половине жизни годы тянутся медленно, а во второй половине – мельтешат.

Постаревшая Людка в один прекрасный день пришла к постаревшей Ланочке.

– Я принесла деньги. – Она достала пятьсот евро одной бумажкой. – Спрячь их у себя.

Ланочка смотрела непонимающе.

– У меня дома проходной двор. Сопрут, – объяснила Людка. – А у тебя тихо. Найди тайник и спрячь.

Ланочка подумала и спрятала купюру в письменный стол.

У нее был антикварный письменный стол с маленькими дверцами, которые запирались на игрушечные замочки. Эти замочки можно было вскрыть одним ногтем. Но никому такое в голову не приходило. Ланочка жила тихо и уединенно.

Ланочка спрятала деньги. Далее они сели пить чай.

Людка жаловалась на внука, который помешался на гитаре. К нему приходят такие же, и в доме невозможно жить. И запретить невозможно, иначе внук начнет уходить неизвестно куда, к пьянству и наркоте.

Ланочка сочувственно кивала и с ужасом думала о том, что забыла имя Людкиного внука. Она последнее время все забывала, особенно имена.

Однажды неделю не могла вспомнить имя Сильвестра Сталлоне. Отшибло, и все. Тяжелый наследственный склероз. Такая же беда была с ее матерью. В конце жизни мать забыла все. Помнила только события пятидесятилетней давности. Там, в прошлом, все закрепилось прочно и ярко, а в настоящем связи не образовывались.

Вот что делает природа. Она отбирает у человека память. Зачем? Чтобы легче было покинуть этот мир. Если ничего не помнишь, то не о чем и сожалеть.

Деньги лежали в тайничке.

Ланочка о них не думала. Лежат и лежат, есть не просят.

Никаких признаков старости, кроме склероза, у Ланочки не наблюдалось. Она много и легко ходила. Давала уроки. Профессиональная память держится и сверкает, не тускнея. Имена не помнит, а теорему Ферма знает досконально. Ученики ее обожали, а она – их.

Ланочка лелеяла планы на будущее: поехать в Германию, повидать внуков, выпустить альбом с Мишиными рисунками и воспоминаниями друзей, проштудировать последние научные статьи. Физика не стоит на месте, и Лана как педагог должна быть в курсе новых открытий.

Вся страна была потрясена следующим событием: ученому Перельману присудили премию в размере одного миллиона долларов (он доказал гипотезу Пуанкаре). Перельман за деньгами не поехал. Сказал: «Мне не надо».

Все домохозяйки перед телевизором подумали одинаково: «Тебе не надо, отдай мне».

А Ланочка его поняла. У Перельмана есть все, что ему необходимо: письменный стол, мама и голова на плечах. Ему жалко тратить время на поездки и на интервью. У него другие приоритеты.

В стране, где доллар стал национальной идеей, такие люди необходимы. Без таких людей все погрязнет в болоте и чавкнет над головой. Их мало, таких людей, один-два на поколение. Но они есть и держат землю, как луна. Благодаря лунному притяжению земля не соскальзывает со своей оси.

Вот и Миша – как луна. Он не делал научных открытий, просто рисовал и жил по заповедям, не нарушая ни одной из них.

Ланочка возвращалась от ученика.

Возле дома к ней подошли две цыганки, обратились на хорошем русском языке. Они были одеты как цыганки, в юбках и монистах, но их лица были благоприятные, вполне цивилизованные.

Цыганка постарше сообщила Ланочке: есть две норковые шубы, они хотят срочно продать, потому что должны уехать. Шубы дорогие, но цыганки отдадут их за полцены, так как не могут ждать.

Цыганка помоложе держала в руках узел с шубами.

У Ланочки на зиму была дубленка, старая, тяжелая, вышедшая из моды. Хорошо бы поменять ее на норковую шубу. Норка – легкий мех.

– А сколько стоит? – спросила Ланочка.

– За пятьдесят тысяч отдадим.

– Обе?

– Нет. Обе за восемьдесят.

Ланочка задумалась: у нее скопились денежки. На шубу хватит. И на две хватит. Вторую шубу она подарит жене сына – поедет в Германию не как бедная родственница, а с дорогими подарками.

За границей, правда, не любят меха. Жалеют животных, с которых сдирают шкуры. Но если так рассуждать, то можно жалеть и коров, и свиней, и кур, и рыбу, хотя рыба что понимает? У нее мозгов наперсток.

– Померяете? – спросила цыганка постарше.

– Пойдемте ко мне, – пригласила Ланочка.

Она привела цыганок к себе в квартиру. Та, что помоложе, достала шубы – черные, хорошей длины, с капюшоном. Как раз для московской зимы. Единственное, мех не блестел, а был как будто пыльный. И подкладка – ситцевая, бежевая в черный горошек. Слишком дешевая подкладка для дорогого меха.

Ланочка заподозрила, что мех – крашеная кошка, но прямо спросить было неудобно. Нехорошо обижать людей недоверием.

Ланочка достала ключик, открыла тайничок и вытащила оттуда конверт со своими деньгами. Отсчитала восемьдесят тысяч, а остальное положила обратно и закрыла тайничок. Ключик вернула обратно в нижний ящик письменного стола.

Цыганки спокойно наблюдали.

– Можно попросить водички? – спросила цыганка постарше.

– А может, чаю? – предложила Ланочка.

– Спасибо, дай бог тебе здоровья…

Ланочка отправилась на кухню. Цыганки были славные. Кочуют или оседлые – не имеет значения. Люди как люди, и им свойственно испытывать голод и жажду.

Ланочка сделала бутерброды. Заварила чай. Составила все на поднос и принесла в комнату.

Цыганки почему-то передумали пить чай, сказали, что опаздывают и поторопились покинуть помещение. Хлопнула дверь.

Ланочка слегка удивилась, села к столу и стала в одиночестве поедать свои бутерброды: с селедочным паштетом и с докторской колбасой. Раньше, при Брежневе, колбаса была лучше. Она пахла чесночком, а эта не пахнет ничем. Без запаха и вкуса.

Лана съела два бутерброда, потянулась за третьим и вдруг увидела, что тайничок раскрыт на два сантиметра. Лана медленно поднялась на ватных ногах, заглянула в тайничок. Он был пуст. Исчез конверт с ее деньгами и Людкины евро.

Сколько их было? Ланочка не помнила. Может быть, пятьсот? Но это вряд ли. Пятьсот евро не прячут в тайник. Такую купюру можно оставить в кошельке. Значит, пять тысяч одной бумажкой. Это почти четверть миллиона русскими деньгами.

Ланочка кинулась на улицу, чтобы остановить цыганок. Но где их найдешь в людском муравейнике…

Рыдая, она вернулась домой. Стала звонить сыну в Германию.

Сын выслушал и спросил:

– Кто же приводит цыганок в дом?

– А они что, не люди? – удивилась Лана.

– С тобой все ясно, – понял сын. – Пять тысяч я тебе дать не могу, а три дам. Перешлю с Сашей, он завтра летит в Москву.

– Саша Коган? – уточнила Лана.

– Нет. Не Коган.

– А кто?

– Какая тебе разница. Ты все равно его не знаешь…

Сын был молодой и сильный. Его раздражал тормоз матери. У молодых другая скорость.

Шубы цыганки великодушно оставили, но к ним было противно прикасаться, и Лана не понимала, что с ними делать.

Незнакомый Саша привез три тысячи евро. Не хватало еще двух.

Ланочка приехала ко мне домой, рассказала свою историю про цыганок. В ее пересказе цыганки выглядели отнюдь не зловещими.

– Они свободные люди, – объяснила Лана. – Одеваются как хотят и делают что хотят. Полная независимость от общественного мнения.

– Они тебя обокрали, – напомнила я.

– Они же не виноваты, что у них такие понятия. Им работать западло, а есть надо.

Слова «западло» и «понятия» перешли из лексикона бандитов. Перешли и укрепились. Интеллигенция вовсю пользуется бандитской терминологией.

Я вспомнила, как эстрадная певица-цыганка сказала мне однажды: «Меня невозможно провести вокруг пальца. Я – как речка. Меня невозможно обмануть».

Цыгане – речка. Текут себе. Я не берусь их обсуждать. И другим не советую. Это не нашего ума дело. Раз они есть такие, значит, должны быть зачем-то. Бог ничего не делает просто так. Может быть, их манера кочевать означает: ни к чему не прирастать. Не обзаводиться собственностью, не зависеть от нее. Вариант существования. Они не уважают собственность, поэтому легко воруют.