Отцеубийца - Александрова Марина. Страница 33

Однако обещание свое князь выполнил, и в субботу ни о чем не догадывающийся купец Онцифер Михайлов предстал пред ясными княжескими очами. Войдя, поклонился он князю в пояс и выпрямился во весь свой немалый рост. Вообще купец был человеком внушительным, широкоплечим да ладным. В немолодые года сумел сохранить он молодецкую стать – видно, горячая кровь текла в его жилах.

– Что прикажешь, князь? Зачем звал? – начал он разговор. Купец был к тому же храбр, порой резок, а говорить привык напрямую, безо всяких околичностей, а потому сразу решил судьбу свою прояснить.

– Приказать – не прикажу, а пожелание свое выскажу, – ответил князь.

На лице купца промелькнуло удивление, но через мгновение оно вновь стало непроницаемым.

– Так вот, слышал я, что есть у тебя дочь. Так, купец?

– Есть, великий князь, единственное дитятко, – умилился внезапно купчина.

– Знаю я также, что дочь твоя уж заневестилась...

– Как так заневестилась! – всплеснул руками купец. – Девчушка она совсем, ей бы все игрушки... До невесты-то ей еще расти и расти!

– Да ладно, ладно тебе! Шестнадцать-то весен уж есть ведь ей?

– Нет еще, только летом будет, – быстро ответил купец.

– Ну вот, а говоришь, девчушка! Нечего медлить, выдавай, – отрезал князь. – Есть у меня отрок – парень дельный да ладный. Вот и решил я оженить его на твоей дочери.

– Отчего же на моей? – воскликнул купец, опешив и растеряв всю свою обходительность. – Нешто одна моя дочь в Новгороде невеста?

– Девки-то есть, да твоя дочка ему приглянулась шибко.

– Ах она, вертихвостка! – вдруг возопил Онцифер. – Когда ж она успела! Вот ведь, никакого сладу с этими девками нету! Уж грозил я ей, уж учил я ее, ан нет, все равно, не послушала повеления отцовского, спуталась с кем-то! Что ж это деется...

– Помолчи, купец! Да перестань дочь свою хаять! – прервал его излияния князь. – Чиста она пред тобой и ни в чем неповинна! Заприметил ее отрок мой в храме Божием и воспылал к ней самыми нежными и чистыми чувствами.

– Ну, хорошо, коли так, – буркнул купец. – Но замуж ее выдавать все равно рано, по моему разумению!

– А по-моему, так в самый раз! – продолжал стоять на своем князь. – Чего тянуть-то? И не за кого-нибудь сватаю, а за своего отрока, которому будущее благое уготовлено. Где ты лучшего жениха своей дочери найдешь?

«Может и найду, с такими-то деньгами», – подумал купчина, но вслух ничего не сказал – не прогневить бы князюшку.

– Так что, Онцифер, – продолжал между тем князь, – завтра жди сватов да жениха! Помни – сам князь твою дочь сватает.

А теперь иди, дела государственные ждут меня.

Купец поклонился и направился к двери. На лице его лежала печать глубоких раздумий.

На следующий день Роман, обряженный в новую, богатую, ладно сидящую одежду, был привезен в дом купца Михайлова. Там царил настоящий переполох. Оно и понятно – времени на подготовку у хозяев было совсем немного.

Богатая повозка, в которой, окромя Романа, сидели Федор, Феофан и старая сватья, которую ради такого случая отыскали в городе, остановилась возле ворот дома. Навстречу степенно вышел сам купец Онцифер. Что происходило потом, Роман помнил очень смутно. Его обуял страх и чувство, что происходит нечто непоправимое. Пока сватья заливалась соловьем, расхваливая жениха, Роман краснел, бледнел и заливался жарким потом.

Наконец, к нему вывели невесту, которая была перепугана не менее его самого. Девушка была ясноглаза и хрупка, как молодая березка. Даже Федор, который среди товарищей считался ходоком по бабьей части, поразился ее тихой красоте и восхищенно прищелкнув языком, подмигнул Роману, отчего последнему стало совсем уж худо.

По обычаю, сватовство завершилось шумным застольем, на котором Федор с Феофаном беспрестанно хвалили жениха и невесту попеременно и отпускали довольно скабрезные шуточки, от которых Роман становился пунцовым и опускал глаза долу. Невеста при трапезе не присутствовала – она ушла к себе в светелку. Да недолго ей там горевать осталось – свадьба была назначена на Покров, а значит, для того, чтобы приготовить приданое, и самой невесте, и служанкам предстояло работать день и ночь.

Роман, захмелевший после первой же рюмки, почувствовал себя много лучше. Теперь уж он и сам не понимал – отчего так перетрухнул? Женится по своей воле и желанию, невеста и хороша собой, и богата, а посаженным отцом на свадьбе обещался быть сам князь Александр Ярославич. О такой милости можно было только мечтать.

Купец Онцифер, казалось, уже вполне свыкся с мыслью о том, что его единственная, горячо любимая дочь вскоре покинет родной дом, и, оценив все преимущества предстоящего брака, был даже весел. К тому же мед, которым он щедро потчевал гостей и угощался сам, ударил купцу в голову, и он стал называть Романа сынком, время от времени хлопая его по плечу своею мощною дланью. За изъявлениями родственных чувств он, впрочем, улучил минутку и шепнул, что, коли будущий зятек станет обижать Ксению – не сносить ему буйной головы!

Роман, никогда ранее не бравший в рот хмельного, не заметил, как накачался до такой степени, что не мог уже встать из-за стола. Хорошо, что Федор с Феофаном, вовремя заметившие состояние Романа, поспешили принять надлежащие меры. Они срочно засобирались восвояси и, подхватив Романа с обеих сторон под белы рученьки, осторожно извлекли его из-за стола и вывели из дому.

По дороге к княжьему терему новоявленному жениху сделалось совсем уж худо. Сам Роман был твердо уверен в том, что не доживет до рассвета, и усердно молился Богу о спасении своей грешной души.

Однако на следующее утро оказалось, что он все же жив, чему молодец был сильно удивлен. Он проснулся от яркого солнечного света, заливавшего комнату сквозь переплетенное свинцом окно. Пошевелив руками и ногами, Роман понял, что еще в состоянии двигаться, но тут же пожалел о том, что попытался это сделать. Накатилась волна вчерашней дурноты, голову пронзила вспышка боли... Роман тихо застонал и вновь вытянулся под одеялом, стараясь не двигаться вовсе и по возможности даже не дышать.