Отцеубийца - Александрова Марина. Страница 38

Смерть Федора Роман переживал очень долго. Первые несколько дней он просто лежал ничком в своей каморке, не желая ни с кем разговаривать, никого видеть. Он не ел и не пил, лишь время от времени погружался в тяжелый сон. Но и тогда душа его не находила покоя – во сне он то кричал громко и страшно, пугая проходящих мимо каморки служанок, то плакал навзрыд, то звал кого-то на помощь. Начали опасаться, что Романа одолеет мозговая горячка, и приставили к нему лекаря да служанку-сиделку.

А Роман, медленно кружась, летел в огненную пропасть бреда. Из багрового мрака протягивались к нему костлявые руки, рвали тело на части, больно сжимали виски и грудь. Но летел Роман не один – рядом с ним летело существо, похожее на большую летучую мышь. Его Роман боялся более, чем пылающей бездны и чудовищных рук, но существо было добрым, оно помогало Роману, оно отбивало его у жадных рук, а потом бережно ухватило за шиворот когтистыми лапами и повлекло вверх, где сияло синее, чистое небо и светило солнце...

Через несколько дней Роман вышел из своего убежища, и всем стало ясно, что опасность миновала. Роман был бледен, под глазами обозначились черные круги, его шатало из стороны в сторону, и вообще он напоминал восставшего из могилы мертвеца.

Феофан, также немало скорбевший по Федору, старался уделять отроку побольше внимания, но тот сделался мрачен, угрюм и неласков. Лишь нечастые встречи с невестой еще радовали его. О редких этих свиданиях, глядя на духовную немочь своего отрока, договорился с купцом Онцифером Михайловым сам князь Александр.

Девушка все еще робела, но уяснив для себя, что будущий муж ничуть не страшен и годами лишь немного старше ее самой, потеплела и стала с Романом милою и разговорчивой. В ней нашел Роман покой. С ней он забывал о своей утрате и не так мучился от сознания того, что лишь краткий миг отделял его от спасения Федора.

Весна уже вовсю бушевала. Цвели сады, наполняя воздух ни с чем не сравнимым благоуханием, и вместе с вешними талыми водами начала постепенно отступать от Романа тоска.

Князь был к отроку по-прежнему ласков и одаривал своею милостью.

Роман уже реже вспоминал Федора, и сами эти воспоминания уже не отдавались в сердце острою болью, как бывало прежде. Частенько Феофан заставал Романа сидящим в уединении и внимательно рассматривающим перстень, что с некоторых пор носил он на руке. Знал Феофан, что последняя это память о Федоре, знал и то, как попал перстень к Роману. Но ничего необычного он в темном камне не прозревал, а потому столь пристальное внимание Романа к дешевой побрякушке было ему непонятно.

– Что ты пялишься в него, как молодица в зеркало? – однажды не выдержал Феофан, вновь застав отрока за столь странным занятием.

– Скажи, Феофан, не видишь ли ты чего-нибудь странного в этом перстне? – вопросом на вопрос ответил Роман.

– Что ж в нем такого? – удивился Феофан. – Красотой он не блещет, и недорогой, видать...

– Да нет, я не про то... А в камне самом ничего тебе не видится?

– Ничего... – оторопело глядя на перстень, сказал Феофан.

– А мне вот временами мнится, будто глядит на меня из сего камня нечеловеческое, злое око!

– Совсем ты, парень, рехнулся! – воскликнул Феофан. – Нет, хватит с меня этой душедерки! Жениться тебе пора! Глядишь, и очи из перстней за тобой подглядывать перестанут.

На том разговор и закончился, и более Роман никому ничего не говорил. А порассказать много чего можно было. Время от времени посещали парня странные видения.

Видел Роман молодую женщину дивной красоты, корчившуюся на полу храма, а рядом с ней человека с исстрадавшимся строгим лицом, по которому катились слезы. Женщина умирала, и человек, пав на колени, целовал ее похолодевшие уже руки.

Потом картина менялась, и Роман видел того же человека, но уже едущего на вороном жеребце по дороге. Теперь на нем были надеты монашеские ризы, и вечная скорбь светилась на его суровом лице. Дорога петляла по густому лесу, над ней низко склонялись ветви деревьев, и монаху приходилось то и дело отводить их в сторону руками. Видение было настолько ярким, что Роман даже чувствовал терпкий запах прелой листвы и осязал прохладу, царившую в вечном полумраке чащи.

Монах ехал не торопясь, изредка понукая лошаденку, и при каждом движении руки на безымянном пальце вспыхивал зловещим алым огоньком знакомый перстень с темным непрозрачным камнем.

Внезапно со всех сторон на дорогу выскакивают люди, вооруженные длинными острыми ножами, и через несколько мгновений монах уже лежит на усыпанной листвой дороге с перерезанным горлом, а главарь разбойников обыскивает его, снимает витой золотой крест, а заодно и дешевое серебряное кольцо. На этом видение прерывалось, оставляя в душе Романа гнетущую пустоту.

Тем временем наступило лето и промчалось незаметно. Вновь пришла осень – начались приготовления к Романовой свадьбе. Кроме всего прочего, милостивый князь Александр даровал своему отроку терем, что отошел в княжьи владения после казни некоего своевольного боярина. Там-то и должны были поселиться молодые, и, начиная с лета, дом подновляли и готовили к въезду новых хозяев.

И вот настал день, когда Роман, обряженный в богатый парчовый кафтан, предстал перед священником. Рядом с ним стояла его юная невеста, и светлая, тихая улыбка не сходила с ее губ...

Обряд венчания Роман перенес стоически, лишь когда молодых попросили обменяться кольцами и Ксения принялась надевать на палец Романа обручальное кольцо, тот случайно взглянул на перстень, надетый на соседний палец, и обомлел. Из перстня глянуло на него лицо той самой женщины, что видел он умирающей в своем видении. Только на этот раз прекрасное лицо ее было искажено дьявольскою злобою, и в глазах светился адский негасимый огонь. Роман едва удержался от того, чтобы не отдернуть руку, но вовремя спохватился, и рука лишь дрогнула. Но тонкое золотое колечко чуть было не выскользнуло из пальцев Ксении – невеста едва успела подхватить его, и Роман услышал, как сзади раздался дружный вздох облегчения.

После венчания началось веселое застолье, на котором посаженным отцом, как и обещал, был сам князь Александр Ярославич. Молодых чествовали, желали им любви вечной, добра и мира, гости ели и пили – в общем, свадебный пир удался на славу.