Дети капитана Гранта (худ. В. Клименко) - Верн Жюль Габриэль. Страница 27

Однако, как ни приходилось Гленарвану сожалеть о том, что он никого не встречал, что, естественно, затрудняло их поиски, все же произошло нечто, неожиданно подтвердившее правильность толкования документа.

Не раз отряд пересекал на пути через пампу всевозможные тропы и среди них дорогу, ведущую из Кармена в Мендосу, которую легко можно было узнать по грудам костей домашних животных: мулов, лошадей, овец, быков. Эти кости, обглоданные хищными птицами и побелевшие на воздухе, служили как бы вехами тропы. Их были тысячи, и, несомненно, не один человеческий скелет смешал здесь свой прах с останками животного.

До сих пор Талькав не задал ни одного вопроса относительно маршрута, намеченного путешественниками, хотя понимал, конечно, что отряд не стремится выйти ни на одну из дорог пампы, не имеет целью достичь ни деревень, ни городов или учреждений аргентинских провинций. Каждое утро отряд, выезжая, направлялся навстречу восходящему солнцу и в течение всего дня не уклонялся никуда в сторону, а вечером, когда делали привал, заходящее солнце всегда стояло за спиной. По всей вероятности, Талькаву, как проводнику, должно было казаться странным, что не он ведет путешественников, а те ведут его. Но если он удивлялся, то, со свойственной индейцам сдержанностью, молчал и, пересекая тропинки, по которым отряд не желал следовать, никаких замечаний не делал. Однако в тот день, когда отряд достиг вышеупомянутой дороги из Кармена в Мендосу, Талькав остановил коня и, обратившись к Паганелю, сказал:

— Эта дорога на Кармен.

— Ну да, милейший патагонец, — ответил географ, стараясь как можно лучше выговаривать испанские слова, — это дорога из Кармена в Мендосу.

— Мы поедем не по ней? — спросил Талькав.

— Нет, — ответил Паганель.

— Куда же мы направляемся?

— На восток.

— Это значит, что мы никуда не попадем.

— Как знать!

Талькав замолчал и взглянул с глубоким удивлением на ученого. Однако он ни на минуту не допускал, что Паганель шутит. Индеец, сам относящийся всегда ко всему серьезно, не понимал шуток.

— Итак, вы не едете в Кармен? — спросил он, помолчав немного.

— Нет, — ответил Паганель.

— И в Мендосу — тоже не едете?

— И туда не едем.

В этот момент Гленарван, подъехав к Паганелю, спросил, что говорит ему Талькав и почему он остановился.

— Он спрашивает, куда мы направляемся: в Кармен или Мендосу, — пояснил Паганель, — и очень удивлен, узнав, что мы не едем ни в одно из этих мест.

— Действительно, наш маршрут должен ему казаться очень странным, — заметил Гленарван.

— Видимо, так. Он утверждает, что мы никуда не приедем.

— Послушайте, Паганель, не могли бы вы ему разъяснить цель нашей экспедиции и почему нам важно попасть именно на восток?

— Это будет очень трудно, — ответил Паганель, — ибо индеец ничего не понимает в географических градусах, а история документа покажется ему фантастической.

— Но что именно он не поймет, историю документа или самого историка? — серьезно спросил майор.

— Ах, Мак-Наббс! — воскликнул Паганель. — Вы все еще продолжаете сомневаться в моем испанском языке!

— Ну так попытайтесь объяснить ему, мой почтенный друг! — ответил тот.

— Попытаюсь.

Паганель подъехал к патагонцу и принялся объяснять ему цель экспедиции. Географу часто приходилось прерывать свое объяснение то из-за недостатка слов, то вследствие трудности передать некоторые особенности дела и разъяснить дикарю кое-какие непонятные для него подробности. Любопытно было наблюдать ученого: он жестикулировал, он произносил слова по слогам, он так надрывался, что пот градом катился у него со лба. Когда ему не хватило слов, то пришлось прибегнуть к помощи рук. Паганель, соскочив с лошади, начал чертить на песке географическую карту, где меридианы пересекались с параллелями, где изображены были два океана, где проходила дорога в Кармен. Никогда ни один преподаватель не бывал еще в столь затруднительном положении. Талькав невозмутимо следил за всеми движениями географа, но нельзя было угадать, понимает он его или нет.

Урок географии длился более получаса. Наконец Паганель умолк, вытер струившийся по лицу пот и взглянул на патагонца.

— Понял он? — спросил Гленарван.

— Сейчас выясним, — ответил Паганель. — Но если он ничего не понял, то от дальнейших пояснений я отказываюсь.

Талькав стоял неподвижно. Он молчал. Взгляд его был прикован к начерченной на песке карте, которую мало-помалу сдувало ветром.

— Ну? — спросил его Паганель.

Казалось, что Талькав не слышал вопроса. Ученый уже заметил ироническую улыбку майора и, задетый за живое, собирался было с новой энергией возобновить урок географии, но тут патагонец жестом остановил его.

— Вы ищете пленника? — спросил он.

— Да, — ответил Паганель.

— И ищете его именно на протяжении того пути, который тянется от солнца заходящего к солнцу восходящему? — прибавил Талькав, пользуясь индейской манерой выражаться для определения дороги с запада на восток.

— Вот именно.

— Это ваш бог вручил волнам огромного моря тайну пленника?

— Да, сам бог.

— Ну так пусть исполнится воля его, — с некоторой торжественностью сказал Талькав, — мы направимся на восток, и если надо будет, то дойдем до самого солнца.

Паганель, придя в восторг от своего ученика, тотчас же перевел товарищам ответы индейца.

— Какой умный народ! — прибавил он. — Я уверен, что из двадцати крестьян моей страны девятнадцать ничего не поняли бы из моих объяснений.

Гленарван попросил узнать у патагонца, не слыхал ли он о каких-либо чужестранцах, попавших в плен к индейцам пампасов. Паганель задал индейцу этот вопрос и стал ждать ответа.

— Как будто слыхал, — ответил патагонец.

Этот ответ был немедленно переведен на английский язык, и семь путешественников, окружив патагонца, вперили в него вопросительные взгляды.

Паганель, волнуясь и с трудом подбирая слова, продолжал задавать столь интересующие его вопросы, в то время как взгляд его, устремленный на важное лицо патагонца, казалось, пытался прочесть ответ раньше, чем тот слетит с его губ.

Каждое испанское слово патагонца географ повторял по-английски, и таким образом его спутники слышали ответы как бы на родном языке.

— Кто был этот пленник? — спросил Паганель.

— Это чужестранец, европеец, — ответил Талькав.

— Вы видели его?

— Нет, но я знаю о нем по рассказам индейцев. Он был храбрец. У него было сердце быка.

— Сердце быка! — повторил Паганель. — Ах, что за чудесный образ! Вы поняли, друзья мои? Он хочет сказать «мужественный человек»!

— Мой отец! — крикнул Роберт Грант. Потом, обращаясь к Паганелю, он спросил: — Как сказать по-испански: «Это мой отец»?

— Es mi padre, — ответил географ.

Тогда Роберт взял Талькава за руки и с нежностью произнес:

— Es mi padre!

— Su padre! 38 — воскликнул патагонец, и взгляд его просветлел.

Он обнял мальчика, снял с седла и с удивлением и симпатией вглядывался в него. Умное, спокойное лицо индейца выражало сочувствие.

Но Паганель не закончил еще своих расспросов. Где находился этот пленник? Что он делал? Когда именно Талькав слышал о нем? Все эти вопросы теснились одновременно в его уме. Ответы последовали незамедлительно.

Паганель узнал, что европеец был в плену у одного из индейских племен, кочующих по области между реками Колорадо и Рио-Негро.

— Но где же он находился в последнее время? — спросил Паганель.

— У касика Кальфоукоура, — ответил Талькав.

— Вблизи того пути, по которому мы следуем!

— Да.

— А кто такой этот касик?

— Он вождь индейского племени пойуче, человек с двумя языками, с двумя сердцами.

— То есть он хочет сказать, что этот вождь — человек двуличный как на словах, так и на деле, — пояснил Паганель, предварительно переведя дословно это красивое, образное выражение. — Сможем ли мы спасти нашего друга? — спросил он.

вернуться

38

Его отец!