Дети капитана Гранта (худ. В. Клименко) - Верн Жюль Габриэль. Страница 69

Путешественники залюбовались этой птицей, и майор остался бы героем дня, если бы юный Роберт несколько позже не встретил и метко не выстрелил бы в какое-то бесформенное животное — не то ежа, не то муравьеда, зачаток живого существа первобытных времен. Из его сомкнутой пасти висел длинный, растягивающийся липкий язык, с помощью которого это животное ловит насекомых.

— Это ехидна, — объяснил Паганель. — Случалось ли вам когда-нибудь видеть подобное животное?

— Она отвратительна! — отозвался Гленарван.

— Отвратительна, но интересна, — заметил Паганель. — К тому же она встречается только в Австралии и больше ни в одной части света.

Конечно, Паганелю хотелось увезти с собой отвратительную ехидну, и он решил положить ее в багажное отделение, но мистер Олбинет восстал против этого с таким негодованием, что ученый вынужден был отказаться от мысли сохранить для науки этого представителя австралийских однопроходных.

В этот день путешественники достигли 41°31’ долготы. До сих пор навстречу им попадалось очень мало колонистов-земледельцев и мало скваттеров. Местность казалась пустынной. Туземцев не было и следа, ибо дикие племена кочуют севернее, по бесконечным пустыням, орошаемым притоками Дарлинга и Муррея.

Отряд Гленарвана заинтересовался встречей с грандиозным стадом, которое предприимчивые спекулянты перегоняли с восточных гор в провинции Виктория и Южная Австралия.

Около четырех часов пополудни Джон Манглс указал спутникам на огромный столб пыли, поднимавшийся на горизонте, милях в трех впереди. Чем было вызвано это явление? Паганель полагал, что это какой-нибудь метеор, и пылкая фантазия ученого подыскивала этому явлению правдоподобное объяснение, но Айртон преспокойно заявил, что пыль эта поднята идущим стадом.

Боцман не ошибся. Густое облако пыли приближалось. Вскоре послышалось мычанье, ржанье, блеянье вперемешку с хором пастушеских криков, свиста и брани.

Наконец из этого вихря пыли выступил человек. То был главный вожатый четвероногой армии. Гленарван поехал к нему навстречу, и между ними быстро завязался разговор. Вожатый оказался владельцем части этого стада. Звался он Сэм Митчелл и направлялся теперь из восточных провинций к бухте Портленд.

Его стадо насчитывало двенадцать тысяч семьдесят пять голов: тысячу быков, одиннадцать тысяч баранов и семьдесят пять лошадей. Все эти животные, купленные тощими на равнинах у подножия Голубых гор, перегонялись теперь на тучные пастбища Южной Австралии, чтобы там откормиться и впоследствии дать большие барыши хозяину. Сэм Митчелл, выгадывая по два фунта стерлингов с быка и полфунта с барана, должен был выручить кругленькую сумму в сто пятьдесят тысяч франков. Это было выгодное дело, но сколько требовалось терпения, сколько энергии, чтобы переправить до места назначения это норовистое стадо, какой это был тяжелый труд! Да, нелегко достается барыш, получаемый от этого сурового ремесла.

В то время как стадо Сэма Митчелла продолжало продвигаться между купами мимоз, он в кратких словах рассказал свою историю. Элен Гленарван и Мери Грант вышли из фургона, все всадники соскочили с коней и, усевшись в тени раскидистого камедного дерева, слушали рассказ скотопромышленника.

Сэм Митчелл был в пути уже семь месяцев. В среднем он проходил ежедневно миль десять, и его бесконечное путешествие должно было продлиться еще месяца три. В этом трудном деле ему помогали тридцать погонщиков и двадцать собак. Среди погонщиков было пять негров, умевших очень ловко отыскивать по следам отбившихся от стада животных. За этой армией следовало шесть повозок. Погонщики, вооруженные бичами, с рукояткой длиною в восемнадцать дюймов и ремнем в десять футов, ездили между рядами животных, то и дело восстанавливая нарушаемый порядок, а собаки, словно легкая кавалерия, носились по флангам. Путешественники восхищались порядком, царившим в стаде. Различные породы животных шли порознь, ибо дикие быки не будут пастись там, где прошли бараны. Поэтому быков гнали во главе стада. Разделенные на два батальона, они двигались впереди. За ними под командой двадцати вожатых следовали пять полков баранов; взвод лошадей шел в арьергарде. Сэм Митчелл обратил внимание слушателей, что вожаками этой армии являлись не люди, не собаки, а смышленые быки-вожаки, их превосходство признавали все их сородичи. Они важно шествовали впереди, инстинктивно выбирая лучшую дорогу, и, казалось, были твердо уверены в своем праве пользоваться общим уважением; и все стадо беспрекословно повиновалось им, и с ними приходилось считаться. Если быки останавливались, то надо было следовать их примеру, и никакие усилия не могли заставить животных двинуться вперед, пока быки сами не трогались в путь.

Скотопромышленник добавил еще некоторые подробности, достойные пера Ксенофонта. Пока стадо двигалось по равнине, все шло хорошо — никаких препятствий, никакой усталости. Животные паслись по дороге, утоляя жажду в многочисленных ручьях, ночью спали, днем двигались вперед и, послушные лаю собак, сбивались в круги. Но в дремучих лесах материка, в зарослях мимоз и эвкалиптовых деревьев трудности возрастали. Взводы, батальоны, полки то смешивались, то рассыпались, и требовалось немало времени, чтобы снова собрать всех воедино. Если, по несчастью, пропадал один из быков-вожаков, то его надо было во что бы то ни стало разыскать, иначе все стадо могло беспорядочно разбежаться; негры-погонщики часто тратили по нескольку дней на эти трудные поиски. Когда начинались сильные дожди, ленивые животные отказывались продолжать путь, а в бурные грозы паника охватывала обезумевший от страха скот.

Однако благодаря энергии и расторопности скотопромышленник преодолевал все эти снова и снова возникающие затруднения. Он шел вперед миля за милей, оставляя позади равнины, леса, горы. Но порой ко всем упомянутым качествам ему приходилось добавлять еще одно, высшее, терпение — терпение, которое нужно было сохранять не часы, не дни, но целые недели, — это бывало при переправе через реки. Тут препятствием являлась не трудность переплыть, а упрямство стада, которое отказывалось войти в воду. Быки, едва хлебнув воды, поворачивали обратно, бараны, завидев реку, разбегались в разные стороны. Надо было ждать ночи, чтобы загнать стадо в реку, но и это не удавалось. Баранов бросали в воду, но овцы не решались следовать за ними. Пытались по нескольку дней не давать животным пить, но и это не помогало. Переправляли на противоположный берег ягнят, надеясь, что матки приплывут на их блеяние, ягнята блеяли, а матки не двигались с места. Такое положение длилось порой целый месяц, и скотопромышленник не знал, что делать с этой блеющей, ржущей и мычащей армией. И вдруг в один прекрасный день, неожиданно, словно по капризу, неизвестно почему и как, часть стада устремляется в реку, но тут возникает новое затруднение — невозможно помешать этому стаду беспорядочно бросаться в воду, ибо образуется давка, и многие животные, попав в стремнины, тонут.

Все это рассказал Сэм Митчелл. Во время его рассказа большая часть стада прошла перед путешественниками в полном порядке, и скотопромышленник поспешил стать во главе своей армии, чтобы выбрать лучшее место для пастбища. Он простился с лордом Гленарваном и его спутниками. Все крепко пожали ему руку, и он, вскочив на прекрасного туземного коня, которого держал под уздцы один из его слуг, через несколько мгновений исчез в облаке пыли.

Фургон снова двинулся в путь и остановился лишь вечером у подножия горы Тальбот. На привале Паганель справедливо напомнил, что нынче 25 декабря, то есть первый день рождества, — праздник, столь чтимый в английских семьях. Но мистер Олбинет не забыл этого: в палатке был сервирован изысканный ужин, заслуживший горячую похвалу всех присутствующих. И действительно, мистер Олбинет превзошел самого себя: он умудрился приготовить из имевшихся запасов целый ряд европейских кушаний, которые редко можно получить в пустынях Австралии. На этом достопримечательном ужине поданы были оленья ветчина, ломтики солонины, копченая семга, пудинг из ячменной и овсяной муки, чай в неограниченном количестве, виски в изобилии и несколько бутылок портвейна. Можно было вообразить, что находишься в столовой замка Малькольм-Касл, в глубине горной Шотландии.