Ромашка - Далекий Николай Александрович. Страница 37

Так появилось первое звено в той тоненькой цепочке случайных обстоятельств, которой было суждено захлестнуться на шее Андрея мертвой петлей.

Юноша выполнял не первое поручение подпольной организации. Прежде чем назначить связным, его проверяли на других, куда более рискованных заданиях, требовавших исключительной смелости и выдержки от исполнителя. Андрей действовал в одиночку и блестяще выдержал экзамен. Он был смелым, мужественным человеком, но смелость и мужество у каждого человека имеют свои отличные черты. Тот, кто с одностволкой или даже с охотничьим ножом в руках не побоится вступить в единоборство с сильным хищным зверем, может содрогнуться от ужаса, случайно наступив в темноте на взвизгнувшую крысу.

Такая крыса попалась на пути Андрея… Он должен был отнести «посылку» к кирпичному заводу, находившемуся на другом краю города. Можно было пойти кратчайшим путем, через центр. И Андрей выбрал бы именно этот путь, если бы «посылку» ему вручила не Оксана, а кто–нибудь другой. Но теперь, после встречи с Оксаной, все выглядело в ином свете. Лежавший в мундштуке папиросы маленький комочек ваты был для Андрея неслыханной драгоценностью. Нет, драгоценность — ничтожное, глупое сравнение. В маленьком комочке была заключена жизнь, судьба той, кого он уже было похоронил в своем сердце. Она воскресла для него, потрясла, ослепила своим подвигом. Один неверный шаг, и он может погубить ее.

И Андрей выбрал дальний, окольный путь, рассчитывая, что этот путь будет полностью безопасен.

Тихие, сонные улочки окраин… Прохожие встречаются здесь редко и почти все — женщины. Пасутся тут козы, волоча за собой растрепанные веревки, дети сидят посреди дороги в нагретой солнцем песчаной пыли, играют, нагребая руками высокие холмики — «казачьи могилы». За изгородями, сделанными из сухих колючих веток, переплетенных для крепости ржавой колючей проволокой, сохранившейся еще со времени первой мировой и гражданской воен, стоят на одной ноге молоденькие яблоньки, протягивая во все стороны тонкие руки–ветви, облепленные несозревшими плодами. Хоть где–то справа высоко в небе по–комариному поют юнкерсы, звенят на высокой срывающейся ноте мессеры, здесь, на земле, тишина и покой… Андрей идет, наполненный своим счастьем.

— Кто такой? Документы!

Два полицая с карабинами на плечах. Они только что вышли из калитки, скрытые в густых зарослях сирени. Вслед за ними, пережевывая что–то и вытирая тыльной стороной ладони жирные губы, выбегает третий. Патруль… Три пары глаз недовольно, враждебно, подозрительно рассматривают Андрея и, кажется, прощупывают каждую складку его одежды. Впрочем, это обычная манера полицаев. Настроены они вполне благодушно, видимо, только что выпили и хорошенько закусили. Делать им нечего, куражатся. Андрей вынул из заднего кармана завернутые в плотную бумагу справки и передал невысокому крепышу, очевидно, старшему патруля. Документы у него были в полном порядке, он держался спокойно и уверенно.

События, происшедшие в течение последних четырех дней, возбудили тугие умы полянских полицаев до крайности. Началось с того, что небольшая группа самых нерасторопных (кто бы мог подумать!) блюстителей нового порядка совершенно случайно обнаружила квартиру подпольщиков и утерла нос гестаповцам, долгое время охотившимся за ускользавшей от них рацией. При осаде домика один из полицаев был убит, с другим произошла странная история. Он погнался за каким–то подозрительным подростком, появившимся возле домика, и через два часа был доставлен на подводе в больницу без сознания, с разбитым в кровь лицом. Толки по этому поводу шли самые различные. Говорили даже, что его ударил какой–то немецкий генерал в полной форме, которого полицейский будто бы хотел застрелить из карабина. Свидетелей–очевидцев так и не нашли. Мало осталось в Полянске таких дураков, чтобы без нужды совали в беду свои головы. Подальше от греха, будьте вы прокляты!

Домик сгорел дотла, подпольщики были убиты, рация — найдена. Четверо отличившихся полицаев получили денежное вознаграждение, у постели пятого дежурили немецкие врачи. Авторитет полянской полиции возрос, и возрос прежде всего в глазах самих полицаев. Они подбодрились, выглядели лихими вояками и поговаривали между собой, что если бы немцы не мешали им, то они бы сами уже давно выловили всех, кого нужно выловить. Только разве немцы считаются с ними?! Вот какой–то офицер ни за что ни про что изуродовал их товарища… Вдруг стало известно, что этот полицай умер в больнице, и умер нехорошей смертью: кто–то удушил его чуть ли не на глазах у гестаповцев… Как же можно работать в таких условиях?

И все же каждый полицай, почувствовав свою значительность, мечтал о том, как он выследит и накроет подпольщиков. Полицейские патрули стали придирчивей осматривать прохожих, чаще проверять документы. Подпольщики чудились им на каждом шагу.

Крепыш просмотрел документы, сытно отрыгнул и оглядел Андрея с ног до головы. Этот юноша с искалеченной рукой и синими шрамами на лице вызывал у него не подозрение а другое, более сложное и глубокое чувство. Втайне порицай ненавидел смелых людей, как может ненавидеть их человек, которого толкнула на путь предательства его собственная трусость. С обостренным вниманием рассматривал он Андрея и словно почуял в нем скрытое мужество опытного, смелого бойца.

— Подними руки! Оружие есть? Обыскать!..

Андрей криво усмехнулся (какое у него оружие!), покорно поднял руки и дал себя обыскать. Он сообразил, что старший полицейского патруля задержал его и приказал обыскать просто так, от нечего делать, вернее, от желания показать свою власть над простым смертным. Но тревога уже закралась в сердце Андрея: «Папироса… Эх, не туда следовало бы спрятать «посылку»…

Полицейские вытащили из кармана юноши портсигар, носовой платок, небольшой самодельный перочинный ножик с деревянной колодочкой, зажигалку.

— Где берешь папиросы? — спросил крепыш, открыв переданный ему портсигар.

— Сам набиваю. Гильзы нашлись старые.

— А табак?

— Лист самосада режу…

— Вот мы и закурим твоего самосада, — усмехнулся крепыш и взял папиросу, лежавшую поверх других. Остальные полицейские также взяли по одной.

Андрей стоял ни жив ни мертв. Документы и вещи ему вернули.

— Свободен. Можешь идти, — сказал крепыш.

Один из полицейских чиркнул своей зажигалкой, и все трое прикурили от огонька. Андрей увидел, как старательно сосет крепыш свою папиросу.

Он шел нарочито ровным шагом, казалось, чувствуя спиной взгляды полицаев. До угла квартала оставалось метров шестьдесят пять. Мысли путались в голове Андрея. Задание провалено. Может быть, полицай выбросит не раскурившуюся папиросу? Нет, он, пожалуй, заглянет в мундштук. Тогда все пропало. Андрей шел, меряя взглядом расстояние до угла, считая секунды, и ясно представлял себе, что делают оставшиеся позади полицаи…

Вот крепыш, не сумев раскурить папиросу, разминает ее пальцами, снова прикуривает и снова папироска «не тянет», тугой комочек ватки не пропускает воздух. Полицай заглядывает в мундштук, разрывает его, вытаскивает ватку, рассматривает ее. Сейчас он швырнет ее в сторону или…

До угла квартала оставалось метров десять.

— Эй! А ну, иди–ка сюда!

Этот окрик не относился к Андрею. Один из полицейских, увидев на другой стороне улицы знакомую женщину, окликнул ее. Но напряженные нервы Андрея не выдержали: не оглядываясь, он рванулся вперед и побежал.

Почему побежал человек, который только что шел спокойно? Ведь это тот, у которого минуту назад проверяли документы. Почему он стремительно завернул за угол? Чего он испугался? Крепыш сорвал с плеча карабин.

— Стой! Стой!

Полицейские бросились вдогонку.

Услышав крики и топот ног, Андрей с разбегу отчаянным прыжком перемахнул через изгородь и, пригнувшись, побежал наискось по саду. Сад вдруг кончился, впереди еще одна изгородь. Андрей снова прыгнул, но тут кто–то с силой дернул его за левую ногу, и он с размаху грохнулся на землю. Он упал между двумя лежавшими рядом большими желтыми тыквами, с гладкой скользкой кожурой. Рот забило мягкой землей, тыквы мешали повернуться на спину, кто–то тянул левую ногу вверх. Он все же вывернулся и увидел, что зацепился штаниной за кусок колючей проволоки.