Ромашка - Далекий Николай Александрович. Страница 9

После второго завтрака в столовой, обслуживавшей летный состав Полянского аэродрома, наступал перерыв, и официантки уходили на несколько часов домой. В эти часы начальник столовой капитан Бугель уединялся в кладовой и, подсчитав излишки продуктов, предавался горестным размышлениям. Положение начальника столовой было поистине дурацким. Представьте человека, сквозь пальцы которого течет золотой поток, а он не может сжать их, чтобы удержать хотя бы горсть золотых монет.

Золотым потоком были те продукты, какие капитан Бугель без особых ухищрений со своей стороны мог экономить почти каждый день. В городе голодали. Бугель знал, что многие женщины для спасения больных детей охотно отдавали свои толстые обручальные кольца за три–четыре плитки шоколада. Кольца, броши с драгоценными камнями, браслеты, золотые коронки для зубов, шкурки чернобурых лисиц, бобров, выдр — все это еще имелось у населения и все годилось для Бугеля. Одна посылка, набитая такими вещами и отправленная в Германию, могла обеспечить его на всю жизнь. Но его богатство — банки консервов, сливочное масло, плитки шоколада, какао, сахар — оказывалось призрачным, неуловимым. Сам он, не имея верного, ловкого, знающего русский язык помощника, не мог реализовать ни одного грамма. Русские девушки, работавшие официантками в столовой, не годились для этой цели. Ни одной из них капитан не доверял полностью. Нелепая ситуация! С ума можно сойти!

Телефонный звонок прервал горестные размышления начальника столовой. Он взял трубку. Из караульного помещения сообщали, что с ним хочет поговорить некая Анна Шеккер. Анна Шеккер? Это имя ничего не говорило Бугелю. Но Анна Шеккер, судя по фамилии, была немкой, и капитан, не раздумывая, приказал привести ее к нему.

Через несколько минут в столовую вошла худенькая девушка в старом потертом пальто и ярко начищенных сапожках, державшая в руке жалкий баульчик. Ее сопровождал солдат.

— Капитан Бугель? — произнесла девушка четко, но с легким акцентом. — Я бы хотела поговорить с вами, господин капитан.

Словно не замечая недоумения на лице капитана, она окинула взглядом пустой, с несколькими рядами столиков, покрытых зелеными клеенками, зал и удовлетворенно кивнула головой. Этот кивок означал, что она может изложить суть дела здесь.

— Я с дороги… Вы мне позволите присесть?

— Пожалуйста, — неохотно предложил капитан, не спускавший настороженных глаз со странной посетительницы.

Девушка присела на стул, расстегнула верхнюю пуговицу пальто и в свою очередь спокойно, но немного грустно оглядела фигуру начальника столовой. Это был высокий толстый человек с маленькой острой лысой головой. Живот капитана начинался где–то у двойного подбородка. Он был похож на вытянутую вверх бочку, перехваченную посредине одним обручем — широким толстым ремнем.

— Я вас слушаю, — сказал капитан неприязненно. Он не любил, когда его долго рассматривают.

Оксана показала удостоверение, коротко изложила биографию Анны Шеккер и изъявила желание поступить на работу в столовую.

Капитан Бугель выслушал девушку, глядя на нее своими широко раскрытыми, тусклыми, немигающими глазами, окруженными бледными отечными мешочками дряблой кожи. Унылое, флегматичное выражение лица было для Бугеля своеобразной маской, за которой этот осторожный хитрец скрывал свои истинные мысли и чувства.

Рассказ Анны Шеккер о пережитых ею ужасах не тронул сердца капитана. Его мысли были заняты другим. Он понял, что наконец–то нашел то, чего ему так долго не доставало, и уже видел в этой исхудавшей, несчастной, бедно одетой девушке своего будущего верного сообщника. С ней придется делиться, тут уж ничего не поделаешь, но на такой основе их деловое сотрудничество будет только прочнее. Он научит ее действовать ловко и осмотрительно. Он привьет ей страсть к стяжательству, жажду богатства, и эти грустные глаза будут лихорадочно блестеть при виде каждого кусочка золота, попавшего в ее руки. Денно и нощно она будет думать о том, как превратить его продукты в драгоценности, чтобы получить свою долю. Наконец–то его богатство станет реальным!

В то же время худенькая девушка чем–то пугала капитана. То, что пришлось испытать ей, было необычным, из ряда вон выходящим и выдвигало ее в разряд смельчаков–героев. Бугель терпеть не мог храбрецов и считал их людьми пустыми, вздорными, во имя глупого тщеславия ставящими на карту свою жизнь. В его понимании слово «герой» было равнозначно слову «авантюрист». И он угадывал, словно чуял своим длинным унылым носом таившуюся в Анне Шеккер склонность к авантюризму. Это–то и пугало его.

Оксана ожидала ответа. Девушка заметила, что толстяка смущает что–то в ее рассказе, и решила рискнуть.

— Господин капитан, — сказала она с мягкой, извиняющейся улыбкой, как бы помогая Бугелю выйти из затруднительного положения и заверяя его, что отрицательный ответ не так уж сильно огорчит ее. — Если у вас нет возможности… я не настаиваю, я пойду в другое место. Я не сомневаюсь — мне дадут работу.

Нет, Анна Шеккер не навязывается, пусть капитан не заблуждается на этот счет. Она предложила свои услуги, но если Шеккер почему–либо не устраивает начальника столовой, она извинится за причиненное беспокойство и сейчас же уйдет.

Оксана поднялась и протянула руку к воротнику пальто, чтобы застегнуть пуговицу.

Это произвело нужное впечатление.

— Нет, нет, — торопливо замахал руками начальник столовой, — вы будете работать у нас. Этот вопрос мною решен. Вам только придется побеседовать еще с одним офицером, но это простая формальность.

…Картотеку на так называемых лиц из местного населения, сотрудничавших в городе Полянске с гитлеровцами, вел лейтенант Гофман — молодой, рано начавший лысеть блондин, с ласково–настороженными голубыми глазами.

Лейтенант слушал явившуюся к нему после звонка начальника столовой девушку, положив перед собой на столе предъявленное ею удостоверение на имя Анны Шеккер. Он часто поддакивал, сочувственно кивал головой и вдруг задавал «невинные» вопросы, проявляя интерес к всевозможным подробностям, казалось бы, не имевшим особого значения, Оксана знала, как важны эти подробности, но сознательно избегала их: вопросы гестаповца помогали ей угадывать ход его мыслей.

В изложении Оксаны история чудесного спасения переводчицы карательного отряда сводилась к главным фактам: во время нападения партизан Анна Шеккер выбежала во двор, успев только захватить свое пальто, и зарылась в глубокий снег. Затем, когда ужасная стрельба начала стихать и Анна Шеккер увидела, что дом священника запылал, она поползла по снегу и очутилась возле какой–то хаты. Хозяйка впустила ее. Анна отдала этой женщине золотой браслет, часы, умоляя спрятать и спасти ее. Что было дальше, девушка не помнила. Она очнулась через несколько дней в погребе на соломенной постели. Спасшая ее женщина приносила в погреб хлеб, масло, мед и почти насильно кормила девушку. Когда Анна поправилась, староста села отвез ее на станцию. И вот Анна Шеккер прибыла в Полянск.

— Какой ужас! — покачал головой Гофман. — Представляю себе, что вам пришлось пережить!

Двумя пальцами он взял раскрытую книжечку удостоверения, посмотрел на фотографию и перевел взгляд на Оксану, сверяя копию.

— Вы страшно изменились. Совершенно другой человек.

Наступил самый острый момент. На удостоверении была приклеена фотография настоящей Анны Шеккер. Оксане предлагали заменить фотографию и подделать печать, но она решительно отказалась: самую искусную подделку могли обнаружить, а сытое, самодовольное, с явно подведенными бровями лицо Анны Шеккер на маленьком тусклом снимке чем–то устраивало Оксану.

Закусив губу, Оксана молчала, не пытаясь возражать лейтенанту. Она изменилась, подурнела? Что же тут особенного? Если бы этот лейтенант полежал три недели на соломе в сыром погребе, он бы тоже изменился. Можно сказать, что она, Анна Шеккер, спешила и снималась у базарного фотографа на «пятиминутке», и поэтому черты ее лица на дрянной фотографии оказались искаженными. Нет, подсказывать не надо, пусть сам…