Остров дельфинов. Песня далёкой Земли - Кларк Артур Чарльз. Страница 37

— О, конечно, — с чувством ответил мэр Фордайс, всем своим видом давая понять, что для гостей он готов на все. — Действуйте, этот участок никому не принадлежит, там никто не живет. А что именно собираетесь вы там сделать?

— Мы сооружаем антигравитационное устройство, и генератор необходимо закрепить в скале. Возможно, что когда он начнет действовать, на первых порах будет немного шумно, но я не думаю, чтоб этот шум очень мешал жителям селения. Разумеется, как только все будет кончено, мы демонтируем установку.

Лора невольно восхитилась выдержкой отца. Она прекрасно знала: отец мало что понял в просьбе Леона, так же как она сама, но, глядя на него, никто не догадался бы об этом.

— Что ж, чудесно — рады помочь, чем можем. Не будете ли вы добры сообщить капитану Голду, что президент прибывает сегодня в пять часов пополудни? Я пошлю за ним свою машину. Прием состоится в пять тридцать в зале собраний Палм-Бея.

Когда Леон, поблагодарив мэра, вышел, Фордайс подошел к дочери и взял в руки тоненькую пачку писем, которые она перепечатала, возможно, не слишком точно.

— Он кажется приятным, этот молодой человек, — сказал мэр, — но благоразумно ли слишком увлекаться им?

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Что ты, Лора! Я ведь все-таки твой отец и не совсем лишен наблюдательности.

— Он, — тут Лора заносчиво фыркнула, — ни чуточки не интересуется мной.

— А ты? Интересуешься им?

— Сама не знаю. О, папочка, я так несчастна!

Мэр Фордайс не был храбрецом. Он сделал все, что мог — пожертвовал своим носовым платком и укрылся в кабинете.

Перед Клайдом впервые в жизни встала проблема, к решению которой он не знал как и подступиться, к тому же тут не могли помочь никакие прецеденты — их попросту не было. Всем известно, что Лора — его девушка. Если бы его соперником оказался кто-нибудь из парней селения или любой другой местности Талассы, Клайд не сомневался бы, как ему надлежит действовать. Но закон гостеприимства и прежде всего тот восхищенный трепет, который, естественно, внушало все связанное с Землей, мешали ему вежливо попросить Леона обратить свои взоры в другую сторону. Ему это было бы не впервой, и до сих пор подобные объяснения проходили без всяких затруднений. Возможно, потому, что рост Клайда превышал сто восемьдесят сантиметров, ширина плеч соответствовала росту и при весе в сто килограммов во всем его теле не было и грамма лишнего жира.

За долгие часы, которые он проводил теперь в море, не столько занимаясь рыбной ловлей, сколько предаваясь грустным размышлениям, Клайд тешил себя мечтами о короткой, решительной схватке с Леоном. Она отняла бы немного времени, потому что Леон хоть и не выглядел таким тощим, как все эти земляне, но был тоже бледный и утомленный, как и они. Куда ему тягаться с Клайдом, человеком, привыкшим к физической нагрузке. Но тут-то и беда: такую схватку нельзя назвать честной игрой. Клайд прекрасно понимал, что в случае драки с Леоном общественное мнение Талассы окажется не на его стороне, как бы прав он ни был.

А прав ли он действительно? Этот мучительный вопрос тревожил Клайда, как тревожил бесчисленное множество мужчин до него. Леон стал в доме мэра совсем своим; всякий раз, как Клайд заходил к Фордайсам, он заставал там землянина, явившегося под каким-нибудь предлогом. Клайд никогда прежде не страдал от ревности, и симптомы ее отнюдь не доставили ему удовольствия.

Но воспоминание о бале все еще бесило его. Бал этот был самым крупным событием в светской жизни селения за много лет. Едва ли в истории Палм-Бея повторится что-либо подобное. Чтобы в селении одновременно оказались президент Талассы, половина совета и пятьдесят гостей с Земли — такое вряд ли случится еще раз по сю сторону вечности.

Несмотря на свой рост и мощь тяжеловеса, Клайд был хорошим танцором — особенно в паре с Лорой. Но в тот вечер у него почти не было шансов доказать это: Леон слишком усердно показывал ей фигуры новых танцев Земли (новых, если не принимать во внимание, что на Земле увлекались ими сто лет назад, хотя, впрочем, мода на них могла возродиться, и тогда эти танцы и впрямь последняя новинка сезона). По мнению Клайда, техника Леона никуда не годилась, танцы были уродливы, а интерес, который проявляла к ним Лора, просто смехотворен.

У него не хватило ума промолчать, и он, как только представилась возможность, тут же выложил все Лоре. И это был последний танец, который он танцевал с ней в тот вечер. С этого момента Лора попросту не замечала его, как будто он совсем не приходил на бал. Он терпел этот бойкот, сколько хватило сил, а затем отправился в бар с совершенно определенной целью. Цели он достиг довольно быстро и только на следующее утро, проспавшись, узнал, как много потерял.

Танцы закончились рано. Потом президент произнес короткую речь — третью за вечер. Он представил собравшимся командира звездолета и обещал им небольшой сюрприз. Капитан Голд оказался столь же лаконичен: сразу было видно, что это человек, привыкший командовать, а не ораторствовать.

— Друзья, — начал он, — вы знаете, почему мы здесь, и мне незачем говорить вам, как высоко ценим мы ваше гостеприимство и любезность. Мы вас никогда не забудем и жалеем лишь о том, что у нас не хватило времени для более тесного знакомства с вашим чудесным островом и его жителями. Я надеюсь, вы простите нам многое, что могло показаться невниманием или невежливостью с нашей стороны. Мы были слишком заняты, все наше время было отдано ремонту корабля, а помыслы — безопасности наших спутников.

В конечном счете, несчастный случай, приведший нас сюда, может оказаться счастливым для обеих сторон. Эта встреча укрепила наш дух, мы увезем с собой наилучшие воспоминания. То, что мы видели здесь, послужит нам примером. Да станет тот мир, который ждет нас в конце путешествия, такой же прекрасной родиной человека, в какую вы превратили Талассу.

Прежде чем вновь отправиться в путь, мы сочтем приятным долгом передать вам все материалы, которые помогут заполнить пробел в ваших знаниях из-за длительного отсутствия контакта с Землей. Мы приглашаем историков и других ученых Талассы посетить завтра наш корабль, мы предоставим им возможность скопировать любые из лент, содержащих информацию. Надеемся, что оставленное нами наследство обогатит многие поколения жителей вашего мира. Это максимум того, что мы можем сделать.

Но сегодня вечером история и иные науки пусть подождут. У нас есть и другие сокровища. За века, протекшие с тех пор, как ваши предки покинули планету-мать, жители Земли создали много прекрасного. И эти творения мы оставим Талассе, прежде чем отправимся в путь. Внемлите же теперь!

Огни померкли, заиграла музыка. И все, кто был в зале, понимали, что никогда не забудут этого мгновения. Оцепенев, слушала Лора созвучия, рожденные людьми за века разлуки. Время было побеждено, его не существовало. Она даже не замечала, что Леон, стоявший рядом, взял ее за руку, — поток музыки нес их обоих.

Она никогда не слыхала ничего подобного — это принадлежало всей Земле и ей одной. Гул колоколов медленно поднимался над шпилями старинных соборов и медленно таял в вышине; пели терпеливые лодочники, гребя домой наперекор волнам при последних лучах заходящего солнца — пели на тысяче языков, теперь забытых навсегда; гремели марши армий, идущих сражаться, но их ярость и боль уже умиротворило время; звучали приглушенные голоса десятимиллионных городов, просыпающихся на рассвете; вставала неподвижная, холодная пляска полярного сияния над бесконечными ледяными пустынями; ревели могучие двигатели, вздымая огромные корабли к звездам. Все это слышала Лора в музыке и песнях, принесенных из ночи, — песнях далекой Земли, дошедших до нее через световые годы…

Чистое сопрано, то парящее высоко-высоко, как птица, на пределе слышимости, то устремляющееся вниз, к земле, вело жалобу без слов, раздирая сердца слушателей. Это была погребальная песня любви, утраченной людьми в пустыне космоса, отпевание друзей и родного дома, воспоминание о которых в конце концов должно изгладиться из памяти, потому что космонавты никогда больше не увидят их. Это была песня, обращенная ко всем покинувшим Землю, одинаково внятная и тем, кого отделяли от родной планеты двенадцать колен, и тем скитальцам, которым казалось, что они покинули ее города и поля всего несколько недель назад.