Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод) - Смит Уилбур. Страница 106

— Животные, — сказал он, и Хендрик кивнул.

— Хуже животных: у них хитрость человека, хотя они не люди.

Лотар взял узду и повел усталую лошадь назад, туда, где они оставили раненого Вейла Липпе.

Его завернули в серое шерстяное одеяло и уложили на овчину. От Лотара явно ждали, что он займется пострадавшим, но Лотар не хотел. Он знал, что Вейлу Липпе не поможешь, и тянул время. Он стащил связанного бушмена с седла и бросил на песчаную почву. Маленькое тело скорчилось, защищаясь, а Лотар стреножил лошадь и медленно пошел к кружку людей, сидевших вокруг тела в одеяле.

Он сразу увидел, что яд действует быстро. Половина лица Липпе уродливо вздулась и покрылась ярко-пурпурными полосами. Один глаз заплыл, веко походило на перезрелую виноградину, блестящую и черную. Второй глаз был широко открыт, но зрачок сузился в точку. Липпе не узнал Лотара, когда тот наклонился к нему; должно быть, он уже ослеп. Дышал он с огромным трудом, боролся за каждый вдох: яд парализовывал легкие.

Лотар коснулся его лба: кожа холодная и липкая, как у рептилии. Хендрик и остальные наблюдали за ним. Они не раз видели, как он перевязывает пулевые ранения, вправляет сломанные конечности, выдергивает гнилые зубы и проводит различные мелкие хирургические операции. И ждали, что он что-нибудь сделает для умирающего. Это ожидание и собственная беспомощность раздражали Лотара.

Неожиданно Липпе издал сдавленный крик и забился, словно припадочный; его единственный глаз закатился, показался желтый, налитый кровью белок. Тело под одеялом изогнулось дугой.

— Судороги, — сказал Лотар, — как после укуса мамбы. Теперь недолго.

Умирающий стиснул зубы, прикусив разбухший язык. Он жевал собственный язык, превращая его в полосы, а Лотар отчаянно и напрасно пытался разжать ему челюсти. Кровь из горла готтентота лилась в полупарализованные легкие, и он задыхался и стонал сквозь стиснутые зубы.

Тело его снова сотрясли судороги, под одеялом с треском опорожнился кишечник. В жару запах испражнений вызывал тошноту. Смерть, долгая и отвратительная, потрясла и ожесточила этих людей. Они мрачно дожидались, чтобы все закончилось.

Выкопав неглубокую могилу, они перекатили в нее тело Липпе, по-прежнему в грязном одеяле. Потом торопливо закопали, словно пытаясь спастись от своего отвращения и ужаса.

Один из них развел небольшой костер из веток и сварил котелок кофе. Лотар извлек из седельной сумки бутылку капского виски. Передавая ее из рук в руки, они старались не смотреть туда, где, свернувшись, лежал на песке голый бушмен.

Кофе пили молча, сидя кружком. Затем Варк Ян, готтентот-койсанин, который немного говорил на языке бушменов, вылил остатки кофе в костер и встал.

Он пересек площадку, подошел к бушмену и приподнял его с земли за связанные запястья, так что тот повис, растянувшись в рост, на собственных руках. Готтентот поднес бушмена к костру и достал оттуда горящую веточку. По-прежнему удерживая бушмена одной рукой, он дотронулся веточкой до обнаженной мошонки старика. Бушмен дико вскрикнул, задохнувшись от боли, а на мошонке тут же вздулся прозрачный пузырь, похожий на мягкого серебристого слизня.

Сидевшие вокруг костра рассмеялись. В этом смехе звучали ненависть и ужас перед смертью от яда, от которых их могло бы избавить лишь страстное желание причинить боль, подвергнуть унижению, на какие только была способна их изобретательность.

Лотар содрогнулся от этого смеха, поймав себя на том, что в нем самом всколыхнулись те же животные страсти; выходит, все его понятия о человечности были весьма шаткими. Невероятным усилием он подавил их и поднялся. Он хорошо знал, что не сможет предотвратить то, что должно было произойти, как невозможно отогнать львов от только что убитой ими жертвы. Его самого разорвут на части, попытайся он их удержать.

Он отвел взгляд от лица бушмена, от этих диких затравленных глаз. Бушмен знал, что его ждет смерть, но и он не мог предугадать, какой она будет. Лотар посмотрел на лица своих людей, и увиденное вызвало у него отвращение.

Их лица казались перекошенными, словно он видел их в кривом зеркале; они были искажены похотью. Он подумал: после того как все по очереди взгромоздятся на бушмена, как на женщину, тот, вероятно, будет приветствовать смерть.

— Так. — Лотар старался сохранить равнодушное лицо, но охрип от отвращения. — Я возвращаюсь к фургонам. Бушмен ваш, но я должен знать, видел он белую девушку, слышал о ней или нет. Он должен ответить на этот вопрос. Все.

Лотар пошел к своей лошади, сел на нее и, не оглядываясь, поехал к фургонам. Только один раз, уже отъехав далеко, он услышал вопль, полный такого гнева и боли, что у него мурашки пошли по коже, но потом пустынный ветер приглушил этот крик.

Много времени спустя, когда его люди вернулись, Лотар сидел под пологом у своего жилого фургона и при свете помятого, заржавленного фонаря читал свой старый потрепанный томик Гете. Сотни раз, когда его душа взывала о помощи, эта книга спасала его.

Его люди спешивались со смехом, сальным, довольным, словно всласть наелись и напились, и это смех был ему отвратителен. Сварт Хендрик пошатываясь, словно пьяный, подошел туда, где лежал Лотар; его сапоги были забрызганы темной кровью.

— Бушмен никогда не видел белую женщину, но, встречая в пустыне других бушменов, слышал от них странный и необычный рассказ: о женщине и ребенке, которые пришли из чужой земли, где никогда не светит солнце. Эта женщина жила с двумя старыми бушменами.

Лотар приподнялся на локте. Он вспомнил двух маленьких бушменов, которых видел тогда с девушкой.

— Где? Он сказал где? — с нетерпением спросил он.

— В глубине Калахари есть место, священное для всех бушменов. Он показал, в какой стороне.

— Где, черт побери, Хендрик? Покажи!

— Далеко, для них — пятнадцать дней перехода.

— Что это за место? Как мы его узнаем?

— Этого, — печально признался Хендрик, — он не сказал. Его желание жить было не так велико, как нам казалось. Он умер, прежде чем смог сказать нам.

— Завтра мы пойдем туда, — приказал Лотар.

— Но мы ведь упустили сегодня других бушменов. Со свежими лошадьми мы завтра догоним их еще до заката. А с ними женщины…

— Нет! — рявкнул Лотар. — Мы идем к святилищу в дикой местности.

Когда над равниной неожиданно встала большая лысая гора, Лотар вначале подумал, что это игра света в пустыне.

В передававшихся из уст в уста преданиях племен пустыни ничего не говорилось о таком месте. Малочисленные белые, побывавшие в этой стране, — Ливингстон и Осуэлл, открывшие озера Нгами, Андерсон и Гальтон с охотничьими экспедициями, — ни словом не упоминали в своих книгах о такой горе.

Поэтому Лотар сомневался в том, что именно видит в неверном вечернем свете: закат был так насыщен пылью, так ярок и театрален, что напоминал декорацию.

Однако, когда на следующее утро с первыми лучами зари он нетерпеливо посмотрел в ту сторону, гора по-прежнему была на месте; ее темные очертания четко вырисовывались на небе, перламутровом в разгорающемся рассвете. Лотар поехал к ней; она все выше вставала над равниной и, наконец, отделилась от земли и поплыла в небе в собственном мерцающем мираже.

Когда Лотар оказался под высокими утесами, он перестал сомневаться в том, что это и есть священное место, о котором говорил перед смертью старый бушмен, и его уверенность стала полной, когда он поднялся по осыпи и увидел на защищенной стене скалы росписи.

Место то самое, но оно обширно, понял Лотар. «Даже если девушка здесь, мы можем никогда не найти ее — столько здесь пещер, ущелий и тайных уголков. Можно искать вечно».

Он разделил людей и пеших послал обследовать и обыскивать ближайшие склоны горы.

Потом оставил фургоны в густой роще под присмотром Хендрика, кому не доверял меньше, чем другим, а сам взял запасную лошадь и отправился кружным путем в объезд горы.