Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод) - Смит Уилбур. Страница 80

Лежа на боку, О’ва перетянул маленький лук, проверил натяжение тетивы, выбрал из кожаной повязки на голове две стрелы, сделал знак Х’ани и стал отползать от вершины дюны. Когда его уже нельзя было увидеть на фоне неба, он встал и исчез в тенях и складках песка.

Женщины лежали за вершиной, неподвижные и тихие, как тени. Сантэн училась звериному терпению, которого требовала эта древняя пустыня от всех живых существ. Небо мало-помалу окрасили первые проблески дня, и теперь девушка яснее видела существ на равнине внизу.

Это были крупные антилопы. Четыре лежали неподвижно, а пятая, более крупная, с мощными плечами и шеей, стояла чуть в стороне. Сантэн решила, что это, должно быть, самец, потому что корпус у него был почти такой же, как у ее любимого Нюажа, а на голове величественно красовались два длинных, угрожающе прямых рога. Девушка вдруг живо вспомнила картину «Дама с единорогом», которую она видела в музее Клюни, куда отец привел ее в день двенадцатилетия.

Свет прибывал, и самец приобрел прекрасный мягкий желтовато-коричневый цвет. На его морде выделялись полосы потемнее, четкий, как у драгоценного кристалла, рисунок, который создавал впечатление, что животное в наморднике, однако во всем облике сернобыка было столько достоинства, что любая мысль о неволе немедленно исчезала.

Он повернул благородную голову в ту сторону, где лежала Сантэн, вытянул трубочки ушей и тревожно махнул темным, лохматым, как у лошади, хвостом. Х’ани положила руку на руку Сантэн, и они обе прижались к земле. Самец долго смотрел в их сторону, застывший и неподвижный, как мраморная статуя, но женщины не шевелились, и, наконец, самец опустил голову и принялся острыми черными копытами рыть мягкую землю.

«Да! Выкапывай сладкие корни, великий и прекрасный самец! — молча уговаривал его О’ва. — Не поднимай головы, вождь всех сернобыков, ешь хорошо, и я так станцую для тебя, что духи всех сернобыков вечно будут тебе завидовать!»

О’ва лежал в ста пятидесяти футах от сернобыка, по-прежнему слишком далеко для его маленького лука. Он покинул тень дюны почти час назад и за все это время преодолел не больше пятисот шагов.

На поверхности равнины виднелась небольшая впадина, скорее символическая, ибо глубиной она была меньше, чем в ладонь, но в тусклом лунном свете зоркий, охотничий глаз О’ва безошибочно засек ее. В эту впадину и проскользнул О’ва, словно маленькая янтарная змейка, и, опять-таки как змея, пополз на животе, медленно и плавно извиваясь, вознося молчаливые молитвы духам Звезды Льва, которые вывели его к этой добыче.

Сернобык внезапно вскинул голову и, тревожно оглядевшись, чутко повел ушами.

«Не тревожься, добрый самец, — упрашивал его О’ва. — Вдохни запах клубня, и пусть покой снова войдет в твое сердце».

Тянулись минуты, и, наконец, самец еле слышно фыркнул и наклонил голову. Гарем желто-коричневых самок, внимательно следивший за ним, заметно успокоился; челюсти животных заработали, пережевывая жвачку.

О’ва скользнул вперед, скрываясь за краем углубления, прижимаясь щекой к земле, чтобы голова не была видна на фоне неба, отталкиваясь от мягкой земли бедрами, коленями и пальцами ног.

Самец выкопал клубень и шумно жевал его, придерживая копытом, чтобы откусывать куски, а О’ва терпеливо и крадучись сокращал расстояние между ними.

«Ешь хорошо, добрый самец, без тебя три человека и неродившийся ребенок к завтрашнему солнцу будут мертвы. Великий сернобык, постой немного, еще совсем чуть-чуть».

О’ва подобрался так близко, как только смел, и все равно оставался слишком далеко. Шкура у сернобыка толстая, а шерсть густая. Стрела — из легкой тростинки, наконечник костяной и не может быть таким острым, как железный.

«Дух Звезды Льва, не отворачивайся от меня», — умолял О’ва; он поднял левую руку так, что маленькая бледная ладонь была обращена в сторону самца.

Почти минуту ничего не происходило, потом самец заметил бестелесную руку, словно вырастающую из земли, поднял голову и посмотрел на нее. Рука казалась слишком маленькой, чтобы быть опасной.

После минуты полной неподвижности О’ва соблазнительно пошевелил пальцами, и самец шумно фыркнул и вытянул морду, принюхиваясь, но легкий утренний ветерок дул в сторону О’ва, к тому же за стариком был обманчивый утренний свет.

Он подержал ладонь неподвижно, потом медленно опустил. Самец сделал несколько шагов к нему, застыл, прошел еще немного, с любопытством крутя головой и шевеля ушами, вглядываясь в склон, где, вжавшись в землю и не дыша, лежал О’ва. Любопытство заставило животное двинуться дальше, и оно оказалось в пределах досягаемости стрел.

Стремительно, как нападающая гадюка, О’ва перевернулся на бок, прижав к щеке орлиное оперение стрелы, а затем выпустил ее. Крошечная стрела, будто пчелка, преодолела разделявшее О’ва и быка пространство и со шлепком вонзилась в разрисованную полосами щеку самца; наконечник проник в мягкую шкуру под ухом, похожим на трубку.

Самец от укола встал на дыбы и развернулся. Самки мгновенно поднялись со своих песчаных лежек, и стадо галопом бросилось вслед убегающему самцу, помахивая длинными темными хвостами и оставляя за собой бледный пыльный след.

Самец мотал головой, пытаясь избавиться от висящей на щеке стрелы; на бегу он терся головой о стволы мертвых деревьев.

— Вонзись глубже! — О’ва был уже на ногах, он приплясывал и кричал. — Держись крепче, стрела, неси яд О’ва к самому сердцу! Неси яд быстро, маленькая стрела!

С дюны к нему бегом спускались женщины.

— Ах, какой хитроумный охотник! — похвалила Х’ани мужа; Сантэн была разочарована: стадо уже исчезло из виду на темной равнине, потерялось в предрассветных сумерках.

— Ушли? — спросила она у Х’ани.

— Подожди, — ответила старуха. — Скоро пойдем за ними. Смотри, О’ва делает магию.

Старик отложил все оружие, оставив на голове только две стрелы и поместив их так, что они напоминали рога сернобыка. Потом приставил к голове ладони и сложил их в маленькие трубочки, придав сходство с ушами оленя, и весь его облик и посадка головы непостижимым образом изменились. Он пофыркивал, раздувал ноздри и рыл землю, на глазах у изумленной Сантэн превращаясь в самца антилопы. Охотник подражал животному столь правдоподобно, что девушка в восторге захлопала в ладоши.

О’ва разыгрывал пантомиму, начав с того момента, когда олень, увидев манившую его руку, лениво приблизился к ней и в него ударила стрела. У Сантэн было ощущение дежа вю, будто она видела все собственными глазами, — до такой степени точно воспроизводилось случившееся.

О’ва поскакал галопом; он прыгал, как сернобык, но потом начал слабеть и спотыкаться.

Он тяжело дышал, опустив голову, и Сантэн вдруг прониклась сочувствием к раненому зверю. Она вспомнила Нюажа, и на глаза навернулись слезы, но Х’ани хлопала в ладоши и одобрительно вскрикивала:

— Умри, о самец, чтобы мы почтили тебя и смогли жить!

О’ва двигался по широкому кругу, его рогатая голова стала слишком тяжелой, чтобы нести ее, он опустился на землю и содрогнулся в последних конвульсиях, когда яд растекся по жилам.

Все это было так убедительно, что Сантэн больше не видела маленького бушмена — она видела быка, которого изображал О’ва. И ни на миг не усомнилась в могуществе заклинаний, которыми окутывал свою добычу О’ва.

— Ах! — воскликнула Х’ани. — Упал! Большой самец издох.

И Сантэн безоговорочно поверила ей.

Они напились из яиц-бутылок, а затем О’ва отломил с высохшего дерева ветку и обточил ее с одного конца так, чтобы налезал сделанный из буйволиной кости наконечник копья; наконечник он достал из своего мешка. Привязав его, он взвесил в руке тяжелое оружие, будто проверял его крепость.

— Пора идти за быком, — объявил он и повел женщин по равнине.

Первое впечатление Сантэн оказалось верным. Они миновали страну дюн, но лежащая впереди равнина была не менее страшной, а мертвые деревья необычных очертаний придавали ей сюрреалистический и потусторонний вид.