Блокада. Книга 3 - Чаковский Александр Борисович. Страница 28

— Подожди!

Звягинцев застыл в страхе, что сейчас будет отменено и это назначение и вместо Кировского завода придется идти на медицинское переосвидетельствование.

Но Королев, подойдя к нему, спросил, смущенно покрутив в пальцах папиросу:

— Послушай, Алексей… Я ведь тот наш последний разговор помню. Она… Вера-то… вернулась ведь в Ленинград, выбралась! Видел ее?

Звягинцев ожидал всего, чего угодно, но не разговора о Вере. И теперь едва сдержался, чтобы не спросить, где теперь Вера, как ее здоровье, вспоминала ли она хоть раз о нем… Но заставил себя промолчать. «Нет, нет, нет! — мысленно приказал себе Звягинцев. — С этим все кончено». Те же слова он молча твердил, беспомощно лежа на носилках там, в лесу… Он понял тогда, что радость Веры от встречи с ним не шла ни в какое сравнение с той радостью, с тем счастьем, которое отразилось на ее лице при вести, что Анатолий жив и находится в Ленинграде. Тогда Звягинцев в первый раз сказал себе: «Нет. С этим кончено». И эти же слова он мысленно повторил сейчас.

— Я из госпиталя направился прямо сюда, — сухо ответил он Королеву. — Была попутная машина. Даже к себе на квартиру не заходил.

Королев несколько удивленно взглянул на него.

— Вот оно как!.. Ладно. Ты прав. Для личных дел сейчас времени нет. Ну, бывай! — Он переложил папиросу в левую руку, а правую протянул Звягинцеву.

Прихрамывая, Звягинцев медленно шел по гулким коридорам Смольного.

«Кировский завод — узел обороны!.. — с горечью думал он. — Кто же будет оборонять его? Ведь немцы проникнут туда лишь в том случае, если фронт, который держит сейчас сорок вторая армия, будет прорван! Кто же тогда сможет остановить их у Кировского? Отступающие войска? Или сами рабочие? Но, наверное, те из них, кто в состоянии держать оружие в руках, давно ушли в ополчение. Даже старик Королев где-то на фронте…»

Подумав об Иване Максимовиче Королеве, которого последний раз он видел в ополченской дивизии на Лужской оборонительной линии, Звягинцев мгновенно вспомнил двух других людей, с которыми разлучила его судьба: Суровцева и Пастухова.

Лежа на госпитальной койке, он не раз вспоминал о них, расспрашивал каждого нового раненого, не встречал ли кто, случаем, командиров с такими фамилиями…

Знай Звягинцев, где они сейчас, он уговорил бы Королева послать их как специалистов-саперов вместе с ним на Кировский. Впрочем, что об этом думать! Живы ли они?..

В ушах Звягинцева еще звучало эхо боев на Луге.

Оказавшись в санбате, а потом в госпитале, он, раньше столь хорошо осведомленный о положении дел на фронте, теперь был вынужден черпать информацию лишь из газет, радиопередач и сбивчивых, часто противоречивых рассказов раненых — соседей по палате.

И, входя в кабинет полковника Королева, он еще не подозревал, что кратчайший путь к фронту пролегает по улице Стачек и что седьмая от Кировского завода трамвайная остановка находится уже на территории, занятой врагом.

То, что Звягинцев услышал от Жукова и Королева, потрясло его.

На карте он ясно увидел, что район Кировского завода действительно стал фронтовым.

И тем не менее не мог себе этого реально представить.

В памяти Звягинцева и Нарвская застава и улица Стачек оставались такими, какими он видел их в конце июня. Тогда этот рабочий район Ленинграда выглядел мирным и оживленным, хотя из ворот Кировского завода выползали танки, окна домов, как и повсюду в городе, были заклеены крест-накрест узкими полосками бумаги, а на площадях и в скверах люди рыли траншеи-укрытия на случай воздушных налетов.

Но тротуары, как и в мирные дни, были заполнены спешившими по своим делам людьми, позвякивали трамваи, на стендах Дома культуры висели объявления о предстоящих лекциях и концертах.

Да и сам Кировский завод-гигант привычно воспринимался прежде всего как глубоко мирное предприятие, хотя в силу своего служебного положения Звягинцев знал, что еще накануне войны завод начал перестраиваться на выпуск продукции оборонной — тяжелых танков «КВ» и артиллерийских орудий.

И вот теперь, после всего того, что он слышал в кабинете Королева, Звягинцев старался представить себе, что же происходит на Кировском заводе и в его окрестностях.

В коридоре Звягинцеву встретился бывший сослуживец по штабу фронта. Он спешил, но остановился, спросил, где майор был, куда ранен.

Тот отвечал неохотно, односложно, словно чувствуя за собой вину за то, что почти месяц провалялся в госпитале.

Звягинцев пошел в отдел инженерных войск. Там ему сказали, что звонил Королев и передал приказание командующего фронтом.

В отделе кадров тоже знали, куда и зачем надлежит ему отправиться, — командировочное предписание было отпечатано и передано на подпись начальнику штаба.

Звягинцев посмотрел на часы — стрелки показывали десять минут восьмого. Он вспомнил, что с утра ничего не ел.

И хотя есть Звягинцеву не хотелось, он решил спуститься в штабную столовую, чтобы хоть немного перекусить. Продовольственный аттестат лежал у него в кармане, но становиться на учет в АХО штаба фронта уже не было смысла.

В этот неурочный час в столовой было пусто. Звягинцев сел за столик. Подошла официантка и вопросительно посмотрела на него:

— Талон на ужин, товарищ майор.

Звягинцев растерянно ответил, что талонов у него нет. Официантка, пожав плечами, сказала, что без талонов кормить не имеет права.

В это время мимо проходила другая официантка, знакомая Звягинцеву еще с довоенных времен. Звягинцев подозвал ее, и она объяснила, что порядки в столовой изменились, потому что карточные нормы в городе сильно урезаны. Без талонов теперь разрешается отпускать только чай без сахара.

— Что ж, — покорно сказал Звягинцев, — значит, придется попоститься.

Он встал и направился к выходу.

— Вы, никак, ногу зашибли, товарищ майор, — сказала ему вслед официантка. — Ой, да вы, наверно, ранены?..

Она заставила Звягинцева снова сесть, куда-то убежала и, вернувшись, победно сообщила, что начальник столовой разрешил в порядке исключения накормить раненого майора за наличный расчет.

«Вот я и начинаю извлекать выгоды из своего ранения, — с невеселой усмешкой подумал Звягинцев. — В строй не пускают, зато как инвалида без талонов кормят…»

Он проглотил несколько ложек супа, с трудом разжевал кусочек сухого, жилистого мяса, поблагодарил официантку и снова пошел в отдел кадров.

Его командировочное предписание было уже оформлено. Вручая Звягинцеву документ, работник отдела кадров посоветовал выяснить, когда в район Кировского завода пойдет какая-нибудь машина.

Звягинцев посмотрел на часы. Было восемь вечера. «Может, все-таки заскочить домой? — подумал он, но тут же сказал себе: — Зачем?»

И в самом деле, зачем ему было ехать в пустую холостяцкую комнату, куда он не заглядывал с тех пор, как получил приказ выступить с батальоном на Лужскую линию?

«Не поеду», — решил Звягинцев и направился в диспетчерскую.

…Штабная «эмка», к ветровому стеклу которой были прикреплены с внутренней стороны несколько пропусков — на передвижение после комендантского часа, на проезд во время обстрела и воздушной тревоги, на выезд в прифронтовую полосу, — мчалась по затемненному городу к Нарвской заставе, и водитель лишь время от времени освещал путь короткими вспышками окрашенных в синий цвет фар.

Положив свой чемоданчик и шинель рядом с водителем и расположившись на заднем сиденье — там удобнее вытянуть больную ногу, — Звягинцев то и дело поворачивал голову, стараясь разглядеть улицы, по которым они проезжали.

Шел только одиннадцатый час, но улицы были совершенно пустынны. Да и громады домов с черными, затемненными изнутри окнами казались нежилыми.

Призрачный свет фар на мгновение выхватывал из темноты прилепившиеся к угловым домам, похожие на огромные утюги доты, нагромождения мешков с песком, прикрывающие витрины магазинов, и снова все погружалось в сумрак.

Звягинцев почувствовал, что его охватывает тревожное волнение. «Что это со мной?» — подумал он и попытался объяснить свое состояние тем, что через какие-нибудь десять — пятнадцать минут ему предстояло прибыть к месту нового назначения.